Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9 | Следующая страница реферата

Со временем в христианстве как-то стерлось и было затушевано еврейское происхождение Христа. В Средние века едва ли кто в церкви представлял его иудеем, неразрывно связанным со своей национальной, культурной и исторической средой, в которой он возрос, жил и действовал. Еще в XIX столетии некоторые западные богословы всерьез полагали, что Христос говорил по-латыни. Еще больше было таких, кто считал его родным языком греческий. Тщательные лингвистические исследования новозаветных текстов развеяли этот миф. В канонических греческих Евангелиях, особенно в самом раннем из них, сохраняются отзвуки подлинной речи Иисуса и его апостолов. «Талифа куми», –– произносит Иисус над телом больной девочки (Мк 5:41); «еффафа», –– говорит он, отверзая очи слепому (Мк 7:34); «авва», –– обращается к Богу в молитве (Мк 14:36), а также пользуется словами и терминами: «бар» (Мф 16:17; Ин 1:42), «рака» (Мф 5:22), «корван» (Мк 7:11). Окружающие называют его: «равви», «раввуни» (Мф 26:25,49: Мк 11:21; Ин 1:38,49 и др.). Все это не греческие слова, а семитизмы, проникшие в Евангелия из первоначальных христианских сказаний и часто даже снабженные переводами и пояснениями для читателей-греков.

В Евангелии от Иоанна сообщается, что Пилат велел поставить на кресте распятого Иисуса надпись: «Иисус Назорей, Царь Иудейский», исполненную по-еврейски, по-гречески, по-римски (19:19–20). Латинская надпись соответствовала государственному языку Империи, греческая ориентировалась на распространенный язык восточных провинций, а еврейская предназначалась для массы местного населения. Евангелисты так же, как другие античные авторы, называют последний язык еврейским, потому что на нем говорили тогдашние евреи, живущие в Палестине. Но мы не должны попасть тут в ловушку. Язык этот не тот, на котором изъяснялись ветхозаветные евреи и на котором была написана еврейская Библия (Танах). То был, как теперь принято говорить, древнееврейский язык или древний иврит, а этот, –– новый, на который евреи постепенно перешли со времен вавилонского плена, именно –– восточно-арамейский язык, называемый иногда также халдейским или сиро-халдейским. На нем была написана большая часть ветхозаветных апокрифов и псевдоэпиграфических сочинений, на нем же велась деловая переписка внутри страны. Надпись на этом языке и составила триаду вместе с греческой и латинской на кресте распятого Иисуса.

Лингвисты доказали, что евангельские семитизмы есть ничто иное как греческая транскрипция арамейских слов и выражений. Это видно хотя бы по такой характерной особенности, как окончание слов на «а». Греческое слово «Мессия» произошло от арамейского мешиха, тогда как еврейское слово с тем же значением звучит как машиах. Равным образом обстоит дело со словами «пасха» –– арамейское песаха –– еврейское песах, «Голгофа» –– Гулгалта –– Гулголет, «фарисеи» –– фериша –– феришим и т. д. Евангельские слова «сатана» и «рака» буквально воспроизводят арамейские термины, которые на еврейском языке звучат как сатан («враг») и рик («пустой, глупый»). Исследователи пошли дальше. То, как в Евангелиях передаются семитизмы, позволяет определить не только то, что это арамейская речь, но и то, что это особый диалект арамейского языка, бывший в употреблении жителей Галилеи, северопалестинской области, где Иисус родился и вырос. В миру его обычно называли: «Иисус Галилеянин», «Иисус из Назарета» или «пророк из Назарета Галилейского» (Мк 1:9; Мф 21:11; 26:71)[6]. В Иерусалиме галилеян легко узнавали по говору (Мф 26:73; Мк 14:70)[7].

Конечно, после того, как Иудея попала в орбиту эллинистического мира, в нее проник и греческий язык, но он оставался в ней языком иноземным, на котором разговаривали лишь греки-переселенцы, заезжие торговцы, паломники из диаспоры и члены просвещенной иудейской верхушки. Иерусалимский хилиарх грек Клавдий Лисий был удивлен, когда апостол Павел заговорил с ним по-гречески (Деян 21:37). Этот военачальник привык к тому, что большинство иерусалимлян не знало греческого языка.

Хотя родным языком Иисуса был арамейский (ныне мертвый), можно допустить, что он встречался с греками, видел греческие письмена и в каких-то пределах был знаком с греческим языком. Во время своих странствий он заходил в греческий район Десятиградия (Мф 4:25; Мк 5:20; 7:31). Население галилейской Тивериады, города, в котором Иисус несомненно бывал, также состояло в основном из греков-переселенцев. В Евангелии от Иоанна рассказывается даже о свидании Иисуса с эллинами-прозелитами, пришедшими в Иерусалим на Пасху (12:20), хотя в данном случае это могли быть и т. н. эллинисты, –– евреи диаспоры (Деян 6:1). Эпизод с денарием Кесаря заставляет думать, что Иисус различал и латинские надписи (Мф 22:20; Мк 12:16; Лк 20:24)[8]. Другое дело, причастность к греческому миру. Эрнест Ренан, как известно, не нашел в евангельском герое никаких признаков знакомства с эллинистической культурой, чем страшно обидел христианских богословов. Такое заключение Ренана кажется слишком поспешным и с точки зрения историков. Совершенно исключать влияния на Иисуса эллинистической культуры нельзя. Ведь его испытал даже автор столь любимой им Книги Даниила!

3.

Вернемся к вопросу о родном языке Иисуса. Вопрос этот не только возвращает христианство к его истокам, на ту национально-культурную почву, на которой действовал его основатель. Этот вопрос касается кардинальной проблемы: основ мировоззрения Иисуса. Из этого вопроса вытекает другой, не менее важный: знал ли Иисус еврейское Святое Писание (Танах) в подлиннике или же был знаком только с его арамейской версией?

Если Иисус вполне мог слышать греческую и латинскую речь, то древнееврейский язык в его время уже вышел из народного употребления. Те люди, среди которых вырос Иисус, среди которых он жил и действовал, говорили и читали на арамейском. Хотя арамейский язык не совсем чужд древнего иврита, это все же другой язык. Чтобы понять священные книги в их оригинале, людям, владеющим только арамейским языком, нужны были переводчики и толкователи. По мере перехода на арамейскую речь все больше евреев не понимало оригинального текста своего Святого Писания. Постепенно начался перевод Танаха на новый разговорный язык. Сначала по-арамейски читали и толковали Писание устно, а затем появились специальные книги, так называемые таргумы –– переводы библейский текстов на арамейский язык. Древний иврит продолжал сохранять свои позиции в храмовом богослужении (так же как у нас церковно-славянский), в раввинских школах, но уже в многочисленных синагогах, на субботних собраниях и чтениях Танаха иврит был почти вытеснен арамейским.

Не смотря на то, что многие богословы и библеисты уверенно заявляют, что Иисус читал по-еврейски, реальных подтверждений этому нет. В Евангелиях мы видим, что Иисус цитирует Танах по-арамейски. Известная фраза, произнесенная им перед смертью на кресте: «Или! Или! ламма савахфани?» («Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» — Мф 27:46; Мк 15:34) является цитатой из Псалтиря (21/22:2), но в арамейском переводе[9]. По-древнееврейски последние слова звучат как: ламме азабтани. Заметим, что Иисус произнес этот стих по-арамейски отнюдь не для аудитории, чтобы донести до нее смысл псалма, но произнес его для себя, вернее, обратился с ним к Богу в одиноком отчаянии, в последнюю минуту своей жизни. Поэтому нет сомнений, что точно так же по-арамейски он обычно и молился, и читал Писание. Арамейский язык был языком его интимных отношений с Богом, и этот же язык, а не иврит, был языком его Библии.

В то время овладеть ивритом можно было только в раввинских учебных заведениях, где преподавался священный язык[10]. Но в Евангелиях нет указаний, что Иисус проходил такую учебу. Напротив, в Евангелии от Иоанна говорится, что Иисус не учился Писанию. Это любопытное место выглядит так: «Но в половине уже праздника вошел Иисус в храм и учил. И дивились иудеи, говоря: как Он знает Писания, не учившись?» (7:14–15). Четвертый евангелист, известный своими особыми теологическими построениями, хочет сказать, что Иисус владел Словом Божиим от начала мира как Логос-Слово (1:1,14), и потому ему незачем было ходить в раввинскую школу. Для нас же в данном случае важна сама по себе обмолвка Иоанна, вложенная им в уста иудеев, что у Иисуса не было специального раввинского образования. Остается, правда, вопросом, на каком языке, по мнению Иоанна, Иисус читал в храме Писание? Представлял ли вообще грекоязычный евангелист, что в раввинских школах обучали прежде всего древнему священному языку, позволяющему знать Писания в оригинале?

В Евангелии от Луки рассказывается, как Иисус, будучи в Назаретской синагоге, читал и комментировал книгу пророка Исаии (4:17–21). Но это так же не свидетельствует о знании им иврита. Книга эта вполне могла быть таргумом, одним из арамейских переводов текста Исаии, распространенных во времена Иисуса. Понять по цитате Луки то, на каком языке произнес или мог произнести ее Иисус невозможно, поскольку эта цитата в Евангелии приводится вообще по другому источнику, –– по Септуагинте, специальному греческому переводу Ветхого Завета, которым пользовались грекоязычные евреи диаспоры, а затем и христиане. Полезно сопоставить данный эпизод Луки с параллельными местами Матфея и Марка. Они не приводят слов Иисуса, но говорят лишь о том, что он «учил» в Назаретской синагоге (Мф 13:54; Мк 6:1). Поэтому можно предположить, что Иисус не столько читал Писание, сколько воспроизводил по памяти арамейскую (таргумную) традицию, усвоенную им с детства.

Что представляет из себя арамейская версия Святого Писания, как она соотносится с буквой и смыслом оригинала, мы можем судить по сохранившимся до наших дней таргумам. До недавнего времени самым ранним из них считался Таргум Онкелоса (нач. II в. н. э.), но Кумранские находки показали, что таргумы были в широком ходу еще во II в. до н. э. Следовательно, устная арамейская традиция зародилась еще раньше. Это не просто перевод, и даже скорее не перевод, а тенденциозное переложение, целенаправленное истолкование Танаха применительно к новой эпохе, когда в иудаизме возникли и развились новые идеи, сложились новые представления. Переводчики-таргумисты не только тенденциозно переводили священный текст, но и вплетали, вкрапливали в него свое истолкование в виде отдельных слов и целых предложений.

Прежде всего это касается учения о приходе особенного царя, последнего израильского и мирового правителя –– Мессии. В Ветхом Завете термин «мессия», т. е. «помазанник» (машиах) был техническим и прилагался к израильским правителям, «помазанным на царство», иногда к первосвященникам и один раз даже к персидскому владыке Киру (Ис 45:1). В послебиблейскую же эпоху этот термин постепенно стал восприниматься как особый титул грядущего Спасителя Израилева. Мессианская идея возникла и развилась в кризисный период еврейской истории, когда у «избранного народа», веками угнетаемого чужеземными завоевателями, исчезла надежда на возвращение счастливого царства Давидова обычным, естественным путем. Обещания ветхозаветных пророков, казалось, могли исполниться только сверхъестественным образом, посредством чрезвычайного божественного героя-избавителя. Другими словами, мессианское учение явилось следствием глубокой национально-идеологической травмы еврейского народа.

Религиозное сознание требовало, чтобы всякое новое учение было освещено авторитетом Торы Моисеевой и общепризнанных пророческих книг. Указания на Спасителя-Мессию стали «находить» в Святом Писании повсюду. Вот как, например, в Таргуме Псевдо-Ионафана переведено Божие благословение Иакову-Израилю (Быт 35:11): «И Господь сказал ему: Я Повелитель: расселяйся и размножайся, святой народ, и множество пророков и священников произойдут из твоих сыновей, и два царя произойдут из тебя». Под первым из этих царей разумелся Давид, под вторым –– его потомок, эсхатологический Мессия. Откровенно мессианским стало в таргуме благословение Иакова своему сыну Иуде (Быт 49:10): «Не прекратятся цари из племени Иуды, ни законники, проповедующие Закон от семени его, покуда не явится самый юный из его сынов, Царь-Мессия, и не воссоединятся чрез него все народы». В еврейском подлиннике говорится лишь о том, что «не отойдет скипетр от Иуды и законодатель из среды потомков его, доколе [Иуда, племя Иуды] не придет в Шило». Это непонятное слово «Шило» (shilo), означающее, вероятно, просто какую-то местность, в Септуагинте было переведено как «то, что назначено ему (т. е. племени Иуды)», впоследствии скорректировано: «Тот, Кому назначено» с намеком на Мессию, а в арамейской традиции прямо уже стало «Царем-Мессией».

В Таргуме Исаии по-новому зазвучало пророчество Исаии об «отрасли от корня Иессева, ветви от корня его» (11:1): «И придет Царь из сынов Иессеевых, и возрастет Мессия из числа сынов его сына». В другой стих о «рожденном младенце» (9:6, –– под ним понимался будущий иудейский царь Езекия, сын Ахаза) переводчик также вставил титул «Мессия»: «Родился у нас Младенец, дарован нам Сын: и Он возложил на себя Закон, чтобы блюсти его, и имя Его призвано из вечности, и Он будет дивным наставником, Великим Богом Вечным, умащенным благовониями Мессией, в чьи дни снизойдет на нас мир».

По подсчетам исследователей, 72 или более фрагментов Ветхого Завета объясняются в таргумах как имеющие отношение к Мессии. К этому надо добавить устный мидраш–«толкование», не попавшее в таргумы, но звучавшее в синагогах при чтении Танаха. Слушатели воспринимали Святое Писание посредством этих синагогальных толкователей, которые, собственно, и определяли, как следует понимать тот или иной отрывок. Судя по таргумам, можно не сомневаться, что устный мидраш также был преисполнен мессианской интерпретацией. Мессианская идея настолько подчинила себе священные тексты, что еврейские учители пришли к выводу, записанному затем в Талмуде: «Все пророки пророчествовали только о дне Мессии» (ВТ Бер 34b), «Мир был создан не для кого иного, как только для Мессии» (ВТ Санг 98b). Стоит ли после этого удивляться уверенности Иисуса, что Моисей писал о нем (Ин 5:46), о нем говорил Исаия (Лк 4:21) и другие пророки, и что все Писание свидетельствует о нем (Лк 24:27; Ин 5:39) ? Раввины кропотливейшим образом разработали мессианское учение, внедрили надежду на Мессию в народ, приготовили все для того, чтобы появился такой герой; и вот, когда спрос стал удовлетворяться, и из Галилеи неспешно пришел и въехал на ослике он самый, они возмущенно замахали руками, отвернулись и не признали свое детище.

Особое отношение было у Иисуса к Книге Даниила (сер. II в. до н. э.). Этот один из первых апокалипсисов[11], вызвавший множество подражаний, лег в фундамент еврейской и христианской эсхатологии. Благодаря Книге Даниила и появилось учение о конце света, о невыразимых муках, которые будут предшествовать Царству Божьему или Царству Мессии. Иисус ссылался на Даниила и пересказывал его пророчества, когда говорил о «последних временах», «мерзости запустения» и явлении на небе Сына человеческого (Мф 24:15; Мк 13:14)[12]. Из этой книги, из арамейской ее части Иисус и заимствовал мессианское обозначение «Сын человеческий» (по-арамейски: Бар энош или Бар наша), которое применил к себе и пользовался им охотно и часто[13].

Книга Даниила в том виде, в каком она дошла до нас, написана частью на древнееврейском, частью на арамейском языке (2:4 –– 7:28). По какой-то причине, –– может быть, из-за ее арамейской части, –– ее долго не включали в состав Танаха. Во времена Иисуса Книга Даниила была еще не канонической, хотя пользовалась огромной популярностью. Иосиф Флавий имел о ней самое высокое мнение (Древности, X, 11.7). Судя по всему, Иисус также не сомневался в ее подлинности. Но раввины и позже, после разрушения Второго Храма, включив ее все-таки в канон, тем не менее не поставили в ряду пророческих книг, но отнесли в последний, третий раздел Танаха — Кетубим («Писания», «Повести»). Во времена Иисуса этот раздел находился еще в стадии формирования, почему в его речениях (также как и у Филона Александрийского и у Иосифа Флавия) не найти упоминаний о третьей части Святого Писания; он ссылается только на Пятикнижие Моисеево (Тору, Закон) и на книги пророков (Небиим)[14]. В дополнение к этим разделам Святого Писания постепенно накапливалась последующая религиозная литература. В предисловии к Книге Бен-Сираха (II в. до н. э.) говорится: «Закон, пророки и прочее». Такая несформированность канона, отсутствие четких критериев в определении священных книг и, конечно же, совершенно некритическое восприятие позволяло почти каждой религиозной группе, каждому самостоятельному проповеднику составлять свой собственный кодекс, благо вокруг вращалось множество всякого рода писаний, выдаваемый за древние книги.

Когда Иисус говорил, что «Сын человеческий идет, как писано о Нем» (Мф 26:24; Мк 14:21), он имел в виду и таргумную традицию, и Книгу Даниила, и, весьма вероятно, т. н. Книгу Еноха, появившуюся во второй половине II в. до н. э. на разговорном арамейском языке[15]. В этом сочинении грядущий Мессия–Сын человеческий называется также Праведным и Избранным Божиим, который «изгонит царей с их престолов и из их царств», «сядет на престоле славы и произведет выбор между делами людей и местами без числа», а также «будет судить Азазела (пособника Сатаны. — Б. Д.) и все его сообщество» (1 Ен 45:3; 46:5; 55:4). Очевидно, под впечатлением этих пророчеств Иисус и произносит в Евангелии от Матфея знаменитую речь об «отделении овец от козлов» пришедшим в славе (т. е. воссевшим на «престол славы») Сыном человеческим (25:31–46; ср. 16:27), с которым отождествлял себя самого. При этом обозначение праведников как «овец», а грешников как «козлов» вполне соответствует аллегориям Книги Еноха, где овцы обозначают праведных евреев, а их противники представлены как слоны, верблюды, волки, свиньи, коршуны, вороны и пр. Хотя в Евангелиях нет прямых ссылок на Книгу Еноха, она упоминается в Послании Иуды (1:14–15) и, вне сомнений, почиталась в ранней церкви подлинной и богодохновенной.

Поведение грядущего Мессии было детально расписано или даже регламентировано многочисленными апокрифическими сочинениями, очень популярными во времена Иисуса. В «Заветах 12 патриархов» (II–I вв. до н. э.) от лица Иуды говорится: «восстанет человек от семени моего, как солнце правды, ходя вместе с людьми в кротости и правде; и никакого греха не обретется в нем. И отверзнутся над ним небеса, чтобы излить дух благословения Отца святого, и он сам изольет дух благости на вас. И будете ему сынами во истине, и будете ходить в повелениях его первых и последних. Это отрасль (o` blasto,j) Бога всевышнего (см. Ис 11:1; Иер 23:5; Зах 3:8, –– Б. Д.), и это источник, всем подающий жизнь» (24:1–4). «Сам он чист от греха, — пояснялось в Псалмах Соломона (ок. 40 г. до н. э.), — чтобы владычествовать над народом великим; обличит начальников и истребит грешников силою слова. И не изнеможет он во дни свои у Бога своего, ибо Бог соделал его сильным в духе святом и мудрым в совете разума с силою и правдою... Слова его очищены огнем (ср. Лк 3:16; 1 Кор 3:13. — Б. Д.) более, чем самое лучшее многоценное золото. В синагогах он будет судить колена народа освященного; слова его как слова святых в среде людей освященных» (17:36–37, 42–43).

Мы не будем здесь углубляться в довольно сложную тему двух ожидаемых евреями Спасителей — т. н. жреческого Мессии (Мессии Ааронова) и светского Мессии (Мессии Давидова). Само раздвоение личности Спасителя было обусловлено различными представлениями о нем, бытовавшими в том или ином социальном слое еврейского общества. Жреческие круги, а также отдельные сектантские группы (например, ессеи-кумраниты) желали, чтобы грядущий Мессия Израилев был левитом, потомком Аарона, принадлежащим к роду священников. Функции такого Мессии были схожи с функциями Моисея. Другая часть евреев видела в ожидаемом Спасителе могущественного царя-судью, как бы второго Давида, считавшегося идеальным правителем еврейской истории. Уже в «Заветах 12 патриархов» о Спасителе говорится, с одной стороны, как о потомке Иуды и Давида-царя (Зав.Рув 6:12; Иуд 24:1; Неф 8:2), с другой, указывается на его происхождения «от семени» Левия и Аарона (Зав.Дан 5:10; Гад 8:1); наконец, он называется также потомком Иосифа Прекрасного (Зав.Иос 21:2). То учение, где образ Мессии окончательно разделился на две самостоятельные фигуры, идущие друг за другом (один страдающий, а другой побеждающий Мессия), оформилось позднее. Отчасти оно было заимствовано христианством и преобразовано в учение о двух пришествиях Христа. Строго говоря, Иисус, не принадлежа к священническому роду[16], мог претендовать только на статус светского Мессии, «Сына Давидова», то есть «Царя Израилева (=Иудейского)». Кстати, ни из одного речения Иисуса нельзя извлечь того, что он был знаком с учением о Мессии Аароновом и как-то на это реагировал. По общему же тону его высказываний, передаваемых евангелистами, можно заключить, что взгляды жреческого сословия вообще не были ему близки.

Продолжим разговор о мировоззрении основателя христианства. Иисус вполне усвоил основные положения межзаветной[17] апокрифической литературы, в частности, ее ангелологию и демонологию, и связанное с этим представление о происхождении зла. Вплоть до IV в. до н. э. в иудаизме ангелы были безымянными и безликими духами Бога и не воспринимались как отдельные от Него лица. Патриарх Лот и праведник Маной, общаясь с ангелами, считали, что разговаривают с самим Богом (Быт 19:18; Суд 13:18,22). Кажется, первый документальный случай присвоения ангелу личного имени –– это второканоническая Книга Товита (ок. 300 г. до н. э.), где появляется ангел с именем Рафаил (12:15). В Книге Даниила встречаются архангелы Гавриил и Михаил, различающиеся по своим функциям.

Одновременно обретают собственную личину злые духи или бесы. Постепенно персонифицируется и главный противник Бога, вождь злых духов Сатана или Велиар. Эти имена образовались подобно титулу «Мессия» из ветхозаветных служебных терминов: древнееврейское слово сатан («противник», «обвинитель») обозначало всякого врага (Чис 22:22; 1 Цар 29:4), а словом велиал определялся всякий нечестивец и идолослужитель (Вт 13:13, Суд 19:22, 1 Цар 2:12 и др.). В Книге Еноха впервые оформилась популярнейшая затем легенда о падших ангелах во главе с Семьязой (Сатаной), которые, будучи низринуты Богом с небес, принесли на безгрешную до того землю зло, привили людям нечестие и пороки. Эту легенду, по видимому, имел в виду Иисус, говоря: «Я видел Сатану, спадшего с неба как молнию» (Лк 10:18)[18].

В послебиблейскую эпоху с Сатаной был связан хитрый змей известного библейского рассказа об изгнании Адама и Евы из рая (Быт 3:1 сл.). В апокрифической Книге премудрости Соломона (II в. до н. э.) разъясняется: «Бог создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего; но завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие к уделу его (диавола)» (2:23–24). Таким образом «древний завистник» и его полчища сделались первоисточниками всякого зла, под которым понималась также и смерть. В «Заветах 12 патриархов» действию «начальника заблуждения» Велиара приписаны даже «злые» чувства и помыслы людей (Зав.Рув 4:11; Зав.Сим 5:7).

Подход древних евреев был иным. Бог воспринимался источником как всего хорошего, так и дурного[19]. «Я Господь, и нет иного, –– читаем у второ-Исаии, –– Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия» (45:7). Однако со временем в иудаизме возобладало мнение, что благостный и милосердный Бог не может быть ответственным за существующее в мире зло. Порождением зла должен быть не Творец мироздания, а кто-то иной, пусть и сотворенный им, но восставший против Бога и вышедший из повиновения. Легенда о падших ангелах во главе с Сатаной, как замечают религиоведы, стала гениальным разрешением этой психологической коллизии.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат традиции, собрание сочинений, ответ 2.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9 | Следующая страница реферата