Claw.ru | Рефераты по социологии | Сети сквозь поколения: почему личные связи философов важны для их творчества Сети сквозь поколения: почему личные связи философов важны для их творчества | Категория реферата: Рефераты по социологии | Теги реферата: allbest, сочинение по русскому | Добавил(а) на сайт: Kudov. Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата	1 на 43 года
68 второстепенных	1,9 на поколение	1 на 18 лет
237 третьестепенных	6,6 на поколение	1 на 5 лет

О ком будут помнить?

К подсчету, приведенному выше, можно было бы отнестись как к основанному лишь на субъективных оценках творческой значимости, для которых характерно произвольное навязывание исторически ситуативного стандарта, меняющегося от одной эпохи к другой. Но к таким вычислениям нельзя подходить легкомысленно, ограничиваясь представлением только числовых результатов, поскольку каждое измерение определяется смыслом того, что именно измеряется. При структурировании данной темы вопросы метода являются вопросами теории.

Действительно, каноны исторически ситуативны; но давайте попытаемся осознать все скрытые здесь смыслы. Мы не можем апеллировать к какому-либо собранию "достойных", но неизвестных мыслителей, находящихся в тени на протяжении всей истории, но столь же "творческих", как и фигуры с прославленными именами, как если бы существовала некая трансисторическая сфера, в которой измерялись бы достижения этих неизвестных "достойных" мыслителей. Идеи являются творческими, поскольку они удерживают интерес других людей. Само понятие творчества предполагает суждение одного поколения о другом. Должны ли мы говорить, что исследуем не творчество, а репутацию? Это различение появляется из нашего стремления героизировать, реифицировать индивида вне окружающего контекста. Хотя, казалось бы, это противоречит нашей интуиции, согласно которой причины должны предшествовать тому, что мы пытаемся объяснить, "креативность" конкретного философа не определена до тех пор, пока не прошло несколько поколений, ибо все зависит от того, насколько остро направлен фокус внимания на мысли индивида в долговременной структуре передающих идеи сетей.

Мой социологический критерий креативности — дистанция между поколениями, на которую передаются идеи. Я ранжировал философов Китая и Греции на основе того, сколько страниц им посвящено в различных изложениях истории философии. Мои рейтинги основываются на объединении рейтингов из всех источников [3]. Читатель может воспроизвести анализ и перераспределить границы между рангами; но я сомневаюсь, что это существенно изменит нашу картину структурных паттернов в данных сетях.

В источниках, наиболее близких к древним философам, также предпринимались попытки исторически судить о том, какие идеи пользуются влиянием и стоят того, чтобы о них помнили и за них боролись. Современные изложения истории китайской философии в конечном счете основываются на таких древних источниках, как труд раннего историка Сыма Тань (ок. 120 г. до н.э.), на критике Мэн-цзы, Сунь-цзы, Ханем Фэй-цзы современных им школ, а также на книге "Чжуан-цзы". Современные изложения истории философии, как и предшествующие им труды, часто включают целые пассажи из этих древних источников, и уделяемое им внимание пропорционально той доли внимания, которую ранние философы получали от ближайших им по времени последующих философов. Мы не можем выпрыгнуть из истории. Однако это не является ограничением для нашего понимания интеллектуального творчества; такова уж его природа. Интеллектуальное величие человека — это воздействие его идей на ход интеллектуальной истории, влияние на последующие поколения.

В моем ранжировании величие основано на степени интереса, проявляемого к философу другими мыслителями по прошествии длительных периодов времени. Каноны действительно меняются, но только среди тех фигур, которые вышли на первый план в длительной последовательности формирования репутаций. Первый порог — это та репутация, которая складывается на протяжении одного или двух поколений. По этой причине не так-то просто распознать уровень структурной креативности среди своих современников. Платон во время своей жизни был известен не больше, а возможно даже меньше, чем другие выходцы из кружка Сократа, такие, как Аристипп, основатель школы киренаиков, или Антисфен, зачинатель движения социального протеста, позже ставшего направлением киников. Аристотель в течение своей жизни наделал больше шуму; говорилось, что, возвращаясь из Афин с известием о триумфальной победе своего юного покровителя Александра Великого, Аристотель был в золотой короне и кольцах, и его несли на кресле, подобном трону. И все же Аристотелю пришлось спасать свою жизнь бегством, когда в 323 г. Александр умер [Grayeff, 1974, p.44-45] .

Доля реализма, присущая оценке в такой долгосрочной перспективе, является благотворным (хотя и неприятным) лекарством от нашего собственного эгоцентризма и от того, который мы приписываем нашим идеальным героям, тем редким "гениям" прошлых поколений, которые являются образцами в нашем внутреннем воображении. Интеллектуалы совершают свои прорывы, изменяющие ход течения идей, благодаря тому, что используют тот культурный капитал и ту эмоциональную энергию, которые приходят к ним из прошлого, перераспределяясь в поле напряжений среди их современников. Достоинство их вклада, его "подлинная ценность" и "социальное воздействие" зависят от того, как развивается эта структура после их смерти. Мы, интеллектуалы, — настоящие водовороты в реке времени, причем, возможно, в большей степени, чем другие люди, потому что наше дело — устанавливать связь между поколениями.

Таким образом, креативность — дело длительное. Поясним, что это означает. Минимальная единица интеллектуального изменения — это поколение, примерно тридцать три года. По крайней мере, столько времени необходимо для того, чтобы в философских предпосылках произошло значительное изменение; а чтобы увидеть, имеет ли это изменение структурное влияние на то, чем позднее могут заниматься интеллектуалы, требуются еще одно или два поколения. Социологи могут убедиться в этом на их собственной дисциплине: нам ясно, кого отнести к классиком социологии примерно в 1900—1930-е гг. (Вебер, Дюркгейм, Мид, Зиммель), но поколение, следовавшее непосредственно за ними, находилось как раз в процессе отсеивания этих имен из большей совокупности [4]; в течение жизни и сразу после смерти репутации этих классиков социологии колебались и были подчас более локальными и менее значительными. Творческая работа, которая привлекает внимание в течение 5 или даже 10, 20 лет, наименее устойчива: слишком мал этот срок, чтобы она могла быть оценена в долговременной перспективе интеллектуальной истории. Чтобы понять масштабность процессов, о которых идет речь, можно попытаться измерить, сколько места "постмодернистские" философы, наделавшие столько шуму в 1980-е гг., займут в историях философии, которые будут написаны через два столетия, или хотя бы через два поколения от настоящего времени. Разумеется, то же самое справедливо для сегодняшних фигурантов будущих историй социологии и любой другой дисциплины. Социологический подход заключается в том, чтобы видеть отношение между человеческим авангардом любого конкретного поколения (и, конечно же, еще более краткими периодами в несколько лет или десятилетий, которые составляют фокус внимания непосредственных интеллектуальных проектов) и гораздо более безличной, жестоко структурированной последовательностью поколений, являющейся царством креативности, которую мы называем исторически "великой".

Каков вклад третьестепенных философов?

Такая точка зрения может оставить нас в раздражающем сомнении. Не имеем ли мы дело всего лишь со славой, а не с самим творчеством? Разве нельзя допустить, что существовало множество творческих личностей, погребенных в безвестности, но их достижения просто не были оценены по заслугам? Это представление весьма влиятельно, потому что поддерживает большинство из нас, интеллектуалов, редко получающих то признание, которое, как нам кажется, мы заслуживаем. Подобно мифу о воскрешении, оно дает надежду на то, что после нашей смерти нас когда-нибудь "откроют". Но давайте рассмотрим этот вопрос внимательнее.

Примеры известной нам посмертной славы никогда не являются историями типа "из грязи — в князи". Наиболее важный случай в западной философии — это Спиноза. Популярность пришла к нему через 100 лет после смерти, когда он стал фаворитом одной из фракций в противоборствах между идеалистами времен Канта. Но Спиноза был все-таки известен и во время своей жизни; его слава возникла не на пустом месте, раз его посещал Лейбниц, да еще и заимствовал у него идеи. Спиноза начинал в картезианской сети в непосредственной близости от ее наиболее активного центра. Ницше боролся в безвестности 20 лет, прежде чем стать знаменитым в последние годы своего сумасшествия. Шопенгауэр ждал еще дольше: слава пришла к нему только в глубокой старости, и зенит ее пришелся на время после его смерти. Но и Ницше, и Шопенгауэр с ранних лет были связаны с главными интеллектуальными сетями, а их конфликты с соотечественниками отнюдь не противоречат обычной динамике творческих сетевых контактов. Оба были весьма плодовиты в публикациях, а это прямо коррелирует с творческой значительностью [Price, 1986; Simonton, 1988]; они обладали эмоциональной энергией и культурным капиталом, что характерно для творческого успеха. Открытия заново "забытых работ" были бы вообще невозможны, если бы авторы не имели с сетями интеллектуального мира той связи, благодаря которой их работы могли бы быть востребованы. А это значит, что такие связи интеллектуалы должны установить во время своей жизни, ибо после смерти их труды никогда за них этого не сделают.

Ну а что сказать о творческой работе, которая попросту погребена навечно? Здесь важно знать, что отличает интеллектуальную жизнь тех, кто далек от сетевого центра. Чем больше мы отдаляемся от главных фигур на сетевой карте, тем более характерным для философов становится развитие идей лидера по своей линии преемственности, добавление критических замечаний, интерпретаций и комментариев.

На самом деле, здесь нет никаких погребенных сокровищ; возможно, мы и нашли бы в таких трудах подлинные сокровища, если бы подвергли их переоценке, но в них ничего нет. Можно ли тогда говорить о том, что на уровне третьестепенных фигур сокрыто некое тайное творчество? Учтем, что они являются типичными эпигонами — лояльными, обученными, возможно, настроенными полемически против оппонентов. Чего не хватает третьестепенным мыслителям, так это оригинальности и глубины. Кстати, совсем не обязательно, чтобы третьестепенные фигуры были малоизвестны во время своей жизни.

Возможно, самая удаленная окраина интеллектуального мира, которую мы можем познать исторически, состоит из лиц, не снискавших вообще никакой известности — ни во время своей жизни, ни даже благодаря случайным связям со знаменитостями. Такого рода личности изображены в исторических бытописательских сочинениях и иногда попадают в поле зрения таких историков, как Элизабет Роусон [Rawson, 1985, p. 49]. В своем исследовании она хотела показать привычки чтения обыкновенных жителей провинции, в данном случае — землевладельцев в сельской местности Римской империи ок. 50 г. до н.э. Случайная выборка позволяет сделать вывод, что существовало довольно много живших в разных местах людей, которые не только читали, но и развивали идеи эпикурейцев и стоиков. Ясно, что в этом случае мы оказываемся на периферии интеллектуального мира, — не только потому, что эти идеи стары, но еще и потому, что они искажены. Такие люди отличаются даже от тех наших "третьестепенных" философов, которые все же обладали некоторым весом в интеллектуальных сетях своего времени. Впрочем, об этой периферии полезно знать, чтобы трезво оценивать реальность, а также потому, что это знание помогает нам понять наше собственное положение. Горизонтальное измерение интеллектуальных структур почти не меняется в течение столетий; мы ведь тоже живем в массе читателей и тех, кто претендует на звание писателя, размышляем о старых идеях, не осознавая того, что делаем, и мечтаем при этом об интеллектуальной славе. Творческие эпохи бывают реже, чем эпохи рутинного мышления; и даже в лучшие времена внутренние круги интеллектуального мира окружены следующими одна за другой перифериями, где и находится большинство из нас [5].

Структурная модель интеллектуальной жизни: долговременные цепи в Китае и Греции

Об интеллектуальной истории принято писать в терминах "школ". В текстах, восходящих к эпохе Воюющих царств в древнем Китае (до 220 г. до н.э.) говорилось, правда несколько риторически, о "ста школах" чиа (см., например, Чжуан-цзы, глава 33). Диоген Лаэртский (ок. 200 г. н.э.) группировал биографии философов в ионийскую и италийскую школы или "ряды преемственности". Однако под "школой" могут подразумеваться, по крайней мере, четыре различные вещи.

"Школа" в широком смысле означает, что некоторые люди разделяют сходный образ мысли. Здесь не подразумевается какой-либо социальной организации. Так, около 100 г. до н.э. официальный историк династии Хань Сыма Тань впервые сгруппировал ранних китайских философов в шесть "школ". Среди них была и "даосская школа", поскольку ее тексты напоминали книгу "Дао дэ цзин". Но в предыдущие столетия термин "дао" использовался представителями многих интеллектуальных лагерей, а строго организованной даосской религии еще предстояло появиться через несколько веков. Подобные "школы мысли" не имеют значения, если не основываются на каких-то осязаемых структурах.

Понятие школы в более строгом значении предполагает доказательство интеллектуального влияния среди ее членов. Этим в основном и занимаются исследователи интеллектуальной истории. Тем не менее я не буду прослеживать образование такого рода "школ".

Конечно, интеллектуальное влияние важно, но оно не объясняет причины того, почему лишь немногие из тех, кто мог прочесть или услышать о какой-либо идее, приобретают интеллектуальную значимость, трансформируя свой культурный капитал в новом направлении. Взятое само по себе, прослеживание "влияний" подразумевает бесконечный регресс, в котором идеи любого мыслителя всегда могут быть рассмотрены как следствия более ранних влияний. Но канал, несущий энергию интеллектуального творчества, представляет собой нечто большее, чем просто идеи, парящие в атмосфере влияния, даже если мы можем точно констатировать факт влияния, указав на наличие соответствующего текста в личной библиотеке конкретного мыслителя. Главным каналом является личный контакт при встрече лицом к лицу. Далее я хочу показать, что два других типа "школ" или "кружков" имеют наибольшее значение.

Один из них характеризуется тем, что включает цепи личных отношений, среди которых наиболее важными являются отношения между учителями и их учениками; наряду с этими вертикальными связями имеют место и горизонтальные личные контакты между представителями одного поколения.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: питание реферат, информационные системы реферат, курсовая работа по менеджменту.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата