"Запад" в российском общественном сознании

Дилигенский Герман Германович — доктор исторических наук, руководитель Центра сравнительных социально-экономических и социально-политических исследований Института мировой экономики и международных отношений РАН.

Отношение российского общества к Западу - к базовым ценностям западной (или "атлантической") цивилизации, к общественному устройству стран западной демократии - один из важнейших факторов исторического развития России и динамики современной глобальной ситуации. В России оно неразрывно связано с традиционной для нее проблемой "выбора пути", неоднократно возникавшей в прошлом и вновь резко обострившейся на рубеже XX и XXI веков. В глобальном плане от сближения или расхождения России с западным миром в экономической и социальной, культурной и политической сферах во многом зависит облик мира в наступающем веке.

Разумеется, отношение россиян к Западу складывается под воздействием актуальных потребностей и проблем их собственного общества, явлений и событий международной жизни, зависит от того, какое отражение находят все эти проблемы, явления и события в доступном российским гражданам информационном поле. Но данное отношение не может быть объяснено только как продукт современных социально-политических и информационных процессов. Это культурный феномен и как таковой отражает не только актуальный, но и прошлый опыт, в той или иной мере и форме воспроизводит исторически сложившиеся архетипы национального сознания. Можно утверждать, что определенное восприятие "другого", и прежде всего западного, мира образует органический, структурный компонент национального самосознания, идентичности русского народа. Возможно, оно отличается в этом отношении от " самодостаточного " самосознания многих народов Запада и Востока, вырабатывающих собственную идентичность без особой оглядки на "других".

«"Парадигма" противостояния России "Западу" как целому, - отмечает Ю. Левада, - оформилась лишь в XIX веке, после наполеоновских войн и обладает многими характеристиками позднего социального мифа... Образ "Запада" во всех его противостояниях (официально-идеологическом, рафинированно-интеллигентском или простонародном) - это прежде всего некое превратное, перевернутое отображение своего собственного существования (точнее, представления о себе, своем). В чужом, чуждом, запретном или вожделенном видят прежде всего или даже исключительно то, чего недостает или что не допущено у себя. Интерес к "Западу" в этих рамках — напуганный или завистливый, все равно - это интерес к себе, отражение собственных тревог или... надежд» [1, с. 180, 181]. Этот, по выражению Левады, "комплекс зеркала" объясняется многими критическими переломами и перипетиями русской истории, на которых мы не будем останавливаться подробно.

Последнее десятилетие ознаменовано резкой вспышкой борьбы национал-патриотического, традиционалистского и либерально-западнического направлений, стремящихся обрести поддержку среди россиян. Однако, сопоставляя сильные и слабые стороны "посланий" обеих сторон, легко убедиться, что они обладают одной общей чертой. Ни в той, ни в другой не находят значительного отражения насущные социально-экономические интересы и потребности основной массы населения. Национал-патриоты активно спекулируют на этих интересах, но в действительности подчиняют их целям реставрации Империи. Их апелляция к социальной справедливости - всего лишь популистский лозунг, не оказывающий существенного влияния на реальную политику соответствующих партий и движений. Западники-либералы склонны относить удовлетворение насущных интересов людей к более или менее отдаленному будущему, рассматривать их как продукт достаточно трудного и длительного процесса либерализации экономики. Возможно, их проект не имеет рациональной альтернативы, но от этого он не становится более привлекательным для людей. В результате ни той, ни другой доктрине не удается подчинить своему влиянию основную часть россиян, превратиться в их собственную идеологию.

Как отмечает К. Холодковский , "если в элитных кругах России, интеллектуальных и политических, конфликт западничества и почвенничества носит последовательный концептуальный характер (по принципу "или-или"), то в широких массовых слоях общества он нередко размыт..." [2, с. 64]. По данным эмпирических исследований, доля россиян, полагающих, что Россия должна ориентироваться полностью или частично на западные ценности, составляла в середине 90-х годов примерно 15%, в том числе примерно треть предпринимателей и студентов, более четверти управляющих и молодежи 16-25 лет [3, с. 82]. Таким образом, "западники", в той или иной степени сознательно считающие себя таковыми, в России, скорее, маргинальная группа: лишь в элитных, ориентирующихся на рыночную экономику слоях и среди молодежи -" детей перестройки" они представляют более значительное меньшинство. Хотя людей, ориентирующихся на "традиционно русские ценности", в три раза больше [З], выбор этого большинства обусловлен, скорее, расплывчатым чувством национального самолюбия и не носит идеологического и политического характера.

Точнее уровень влияния национал-патриотической идеологии отражает относительно низкий статус ее важнейшей ценности - патриотизма в российском обществе. Так, в 1998 году лишь 10,5% опрошенных назвали патриотизм наиболее важной для себя ценностью [4, с. 23]. В 1999 году лишь 16% включили патриотизм в число лозунгов той партии или политики, за которые они стали бы голосовать на выборах [5, с. 32, 33].

Этот, на первый взгляд удивительно низкий рейтинг патриотизма свидетельствует не об отсутствии любви к Родине, а, скорее, об ассоциации данного термина с идеями милитаризма и мобилизации во имя реставрации империи, отвергаемыми большинством россиян. В 1998 году 76,3% опрошенных полагали, что для укрепления своего престижа в мире Россия должна добиться экономического подъема, и только 10,6%, что ей необходимо для этого "крепить свою военную мощь". Далеко не бесспорен для большинства и приоритет великодержавного статуса над свободой и правами личности. Тогда же с тезисом "свобода и права человека стоят того, чтобы отказаться от статуса великой державы", согласились 26,3%, не согласились 31,5%, а промежуточную позицию заняли 25% опрошенных [4, с. 21].

Характерно, что лозунги законности, мира, прав человека, порядка и безопасности собрали в 2-3 раза больше сторонников, чем патриотизм, а "патриотов" среди людей с высшим образованием оказалось в полтора раза больше, чем в среднем. Для большинства россиян потребности, порождаемые их повседневной жизнью, и сохранение мира намного важнее любых "общих идей", а наиболее благоприятной "средой приема" (как и для либерально-западнической) идеологии являются не самые массовые, но относительно "элитарные", более идеологизированные слои общества. В целом антагонизм твердых западников и национал-патриотов - это конфликт меньшинств, составляющих в совокупности примерно 30% взрослого населения [6, с. 42].

Западные ценности и массовое сознание

Отношение большинства российского общества к Западу значительно более амбивалентно, складывается и эволюционирует под влиянием ряда нередко противодействующих друг другу факторов. Среди этих факторов в особую группу можно выделить когнитивный компонент соответствующих диспозиций - те представления о западном образе жизни, которые укоренились в российском массовом сознании. По данным В. Лапкина и В. Пантина , основанным на опросах 1993-1996 годов, в качестве "западных" респонденты чаще всего идентифицировали такие ценности, как предприимчивость (42%), богатство (39%), неприкосновенность частной собственности (37%), свобода выбора убеждений и поведения (33%), прибыльность труда (32%), профессионализм (30%), гарантии политических прав (29%), невмешательство государства в частную жизнь граждан (29%) [7, с. 20]. Характерно, что эти представления, насколько позволяют судить межстрановые сравнительные исследования, часто не совпадают с реальной иерархией ценностей западного человека и отражают, скорее, те неудовлетворенные потребности русских респондентов, которые, как они полагают, намного лучше удовлетворяются на Западе. Так, в сознании американцев "материальные ценности" (богатство, прибыль и т.п.) занимают более скромное место, чем у россиян, а, например, ценность терпимости, весьма важная для американцев, мало популярна у русских и не идентифицируется ими в качестве "западной". Это перевертывание наиболее остро переживаемых собственных "дефицитов" в преимущества и ценности других весьма характерно для образа Запада в русском сознании.

С психологической точки зрения такая ситуация означает, что на когнитивный компонент диспозиции — образ Запада - оказывает влияние его мотивационный компонент. Еще более явно это влияние проявляется в фильтрации западных ценностей -в отборе тех из них, которые воспринимаются как наиболее приемлемые для российских условий. Отвечая на соответствующие вопросы, русские респонденты значительно реже, чем при идентификации западных ценностей, говорят о "деловитости" и о "неприкосновенности частной собственности" (21%), о "богатстве" (13%), о "невмешательстве государства в частную жизнь граждан" (19%) и совсем не упоминают "предпринимательство", чаще других упоминавшееся при перечислении западных ценностей. Зато на первое место здесь выходит "профессионализм" (30%), а за ним следует "свобода выбора убеждений и поведения" (23%) [7, с. 21]. Высокий рейтинг профессионализма объясняется, очевидно, тем, что эта "западная" ценность легче других совмещается и с традиционными русскими (мастерство, умение), и с советскими ценностями, обусловленными высоким престижем и массовым распространением специального образования, большим удельным весом специалистов в социальной структуре советского общества. В то же время именно дефицитом профессионализма в сферах экономики, управления, политики как советские люди, так и нынешние россияне склонны объяснять отсталость своего общества по сравнению с западным. Что же касается свободы, то причины привлекательности этой "западной" ценности для вчерашних советских людей вряд ли нуждаются в объяснении.

Высокий престиж западной модели в современном российском обществе доказывают многие социологические данные. Согласно опросам ВЦИОМ, в конце 1992 года -ч ерез год после начала рыночных реформ - в качестве "наиболее разумного пути развития России" 34% опрошенных выбрали тот или иной вариант западной модели (11% - "капиталистическое общество, как в США", 23% - "социал-демократическое общество, как в Швеции"). 14% предпочли "общество социалистического типа, подобное советскому", 23% - "уникальный, специфический русский путь". В последующие годы убеждение в необходимости интеграции России в остальной, т.е. прежде всего в западный, мир поддерживалось большинством общественного мнения. В 1994 году 71% опрошенных согласились с утверждением "хватит отгораживаться от людей, Россия должна как можно скорее включиться в мировую экономику, политику, культуру" [8, с. 21]. В 1997 году, несмотря на массовое недовольство результатами либеральных реформ, 47,1% опрошенных выбрали в качестве модели будущего развития России "государство с рыночной экономикой, демократическим устройством и соблюдением прав человека, подобное странам Запада" и только 17,7% -"государство с совершенно особым устройством и особым путем развития"; 20,6% высказались за "социалистическое государство с коммунистической идеологией типа СССР" [9, с. 97].

Важно понять, какое конкретное содержание вкладывает в понятие "западного пути" то относительное (от трети до половины) большинство россиян, которое готово выбрать этот путь для России. Совершенно очевидно, что на фоне бедности и отсталости собственного общества их привлекает прежде всего высокий уровень жизни на Западе, его материальная культура, комфорт, сильная эффективная экономика. В 1998 году, отвечая на вопрос, какая страна может послужить примером для России, респонденты, в частности, так определяли критерии своего выбора: "где выше уровень жизни", "где люди живут в достатке", "Канада — сельское хозяйство, Германия - промышленность, Швеция - социальная среда", "любая более развитая страна", "та страна, где лучше живется простым людям" [10, с. 5].

Намного сложнее вопрос о том, как относятся россияне к основным ценностям западного образа жизни. В какой-то мере на него позволяют ответить их мнения по поводу конкретных проблем и направлений преобразований, осуществленных или осуществляющихся в постсоветской России.

Наиболее краткая стереотипная и аксиоматичная формула основополагающих ценностей западного общества для всех тех, кто эти ценности разделяет, заключена в двуедином его определении как общества "свободного и демократического". Для западного человека обе стороны этого_определения неразделимы и почти синонимичны. В современном российском обществе они соотносятся иначе: свобода не отождествляется с демократией и ценится значительно выше. По данным Лапкина и Пантина , ценность свободы значима почти для половины (47%) россиян, демократия -т олько для одной пятой (21%) [7, с. 29]. По данным многих опросов, в качестве важнейших положительных результатов демократических реформ большинство признают свободу слова и печати, около половины - свободу выезда за рубеж и свободу предпринимательства. Значительно ниже оцениваются в российском обществе права на участие в политической жизни и независимую социальную активность граждан, образующие основу демократических порядков. Так, в 1994 году лишь меньшинство (29%) опрошенных считали свободные многопартийные выборы положительным результатом реформ, относительное большинство (33%) полагали, что эта новация принесла больше вреда, чем пользы, а 23% признали полезным и 36% вредным право на забастовку. В 1998 году лишь 23,2% опрошенных признали важным для российского общества создание негосударственных объединений и организаций, 28,8% сочли это неважным и 21,5% не имели мнения по этому вопросу [4, с. 27, 28].

Разрыв между ценностями свободы и демократии коренится в традиционных, архетипических особенностях русского менталитета. Мечта о свободе издавна жила в русском народе, обреченном историей на многовековую зависимость от деспотической власти царя, чиновника, помещика. Но мечтал он не о свободе в западном понимании, предполагающем ее включение в определенный общественный порядок, регулируемый законом, в систему политических и правовых институтов. Свобода по-русски выражалась понятием воли, одновременно имеющим в переводе на западноевропейские языки смысл will , volonte , Wille , означающим, по словам русского философа Г. Федотова, "возможность жить... по своей воле, не стесняясь никакими социальными узами... воля всегда для себя" fll , с. 183]. Эта чисто индивидуальная, не ограниченная социальными нормами и законом свобода выражает преимущественно стремление к бегству от общества, а не к установлению альтернативного общественного порядка. Уже поэтому такое понимание свободы слабо ассоциируется логически и психологически с представлением о демократии.

Отсутствие или слабость в русской политической культуре демократической традиции - факт достаточно известный. Уже само по себе это обстоятельство предопределяет громадные трудности освоения демократических ценностей и особенно демократической практики постсоветским российским обществом. Еще больше усугубила эти трудности неспособность постсоветских политических элит (как правящих, так и оппозиционных) осуществить последовательное развитие демократических институтов: оно ограничилось введением выборности органов власти, демократических свобод, легитимацией политического-и идеологического плюрализма, но не преодолело традиционно авторитарного характера отношений власти, ее отчуждения от общества. Наиболее очевидными для рядовых граждан последствиями демократизации стало "перетягивание каната" между законодательной и исполнительной, федеральной и региональной властями, возрастающая дисфунк-циональность государства, беспорядок в обществе, коррупция бюрократических структур.

Все эти негативные явления, разумеется, не могли повысить и без того не особенно высокий престиж демократии, но не привели, как свидетельствуют приведенные выше данные, к тотальной дискредитации западной демократической модели. Скорее, они подвели многих россиян к мысли о том, что "принципы западной демократии несовместимы с российскими традициями" (с этим суждением в ходе опросов соглашаются от трети до половины респондентов и Фонда "Общественное мнение", и ВЦИОМ). Но в 1996 году 70% респондентов, отвечая на вопрос, какие страны они считают образцом для развития России, выбрали страны Запада и только 12% — СССР, Кубу, Северную Корею. Образ демократии в ее западном варианте играет для многих россиян роль общественного идеала. "Лучше не придумали, - говорят такие люди, отвечая на вопросы анкет, например ВЦИОМ, о целесообразности развития демократии, - надо быть со всеми".

Содержание этого идеала крайне туманно. Он чаще представляет собой выражение протеста против советского и нынешнего авторитаризма, чем определенную цель. В 1993 году лишь 9%, а в 1996 году 12,7% опрошенных заявили, что имеют ясное представление о демократии, соответственно, 50% и 41,3% выбрали формулировку "мало знаю, что это такое" или затруднились ответить. В 1996 году большинство (56,5%) согласились с тезисом "главная проблема становления демократии в России -л юди сами не знают, что для них было бы лучше".

Неясность российского демократического идеала не означает, что в него вообще не вкладываются достаточно определенные потребности и стремления. Какая-то часть россиян ассоциирует его со свободой, другая - и таких большинство - со всем тем, чего им не достает в сегодняшней жизни (такова, очевидно, особенность любого общественного идеала). А не достает им в постсоветской России прежде всего гарантии социальной защищенности их жизненного уровня, профессионального статуса и рабочего места, удовлетворительного пенсионного обеспечения, медицинского обслуживания, воспитания и образования детей. Все эти дефициты переживаются тем болезненнее, что социалистическое государство, разрушенное в начале 90-х годов, давало такие гарантии: в Советском Союзе низкие по сравнению с Западом доходы населения, товарный дефицит и часто плохое качество жизни (в сферах экологии, охраны здоровья, жилищных условий и т.д.) сочетались со стабильностью материального и социального положения людей, широким набором гарантированных социально-экономических прав, бесплатных или дешевых услуг. Утратив эти преимущества государственно-патерналистской системы и не получив взамен в своем подавляющем большинстве компенсирующего их роста частных доходов, россияне хотели бы восстановить утраченное, и это стремление естественно влияет на содержание их демократического идеала.

Признаком демократии, как явствует из социологических данных, большинство российских граждан считают защиту прав человека, и эта позиция на первый взгляд не отличается от "западных" представлений. Однако сами эти права то же большинство понимает иначе, нежели на Западе : на первом месте для него стоят права материальные, социально-экономические. Так, в 1994 году 64% опрошенных наиболее важными сочли права на образование и социальное обеспечение, 49% - на хорошо оплачиваемую работу, 33% - на гарантированный прожиточный минимум. Демократические права и свободы оказались на последних местах : свобода слова - 18%, вероисповедания - 14%, выезд за границу - 11%, выбор своих представителей в органы власти - 9%, на получение информации - 8% [12]. Для массовых российских представлений о демократии характерно, что вопреки буквальному смыслу этого понятия, относительно незначительное место в них занимают отношения с властью. Так, в опросах середины 90-х годов определение демократии формулой "власти избираются народом" поддержало только 5—7% опрошенных, а формулу "соблюдаются права человека" (возможно, в описанном выше их понимании) - 29% [12]. Как отмечает Левада, "патерналистское сознание воспринимает демократию прежде всего как милостивую заботу правящей элиты о своих подданных... опросы общественного мнения неизменно показывают, что признаками демократии считаются соблюдение порядка и поддержание благополучия" [1, с. 7].

Государственно-патерналистский опыт социальной защиты, несомненно, влияет и на отношение россиян к опыту западному. Во-первых, негативные социальные последствия реформ 90-х годов порождают ностальгию по "реальному социализму, разочарование в западной модели - судя по нашим данным, это явление характерно для некоторых слоев интеллигенции, в советский период наиболее подверженной западническим влияниям" [13, с. 84].

Во-вторых ,с ама западная модель дифференцируется: наиболее привлекательными оказываются страны с сильной системой социальной защиты. Следуя формулировкам социологических анкет, большинство респондентов предпочитает "социал-демократическое общество" "капиталистическому", западноевропейский опыт американскому, наиболее привлекательным оказывается пример скандинавских стран, особенно Швеции.

Наиболее сильное влияние государственно-патерналистский синдром оказывает на восприятие российским обществом западной экономической системы. Можно утверждать, что принципы рыночной экономики проникают в российское сознание со значительно большим трудом, чем нормы западной политической демократии. Хотя большинство высказывается в пользу рынка и частной собственности. При более конкретной постановке вопроса неизменно выясняется, что лишь меньшинство соглашается с приватизацией крупной промышленности, банков, транспорта, горнодобывающих предприятий, со свободной куплей-продажей земли. Остальные одобряют лишь введение частной собственности на предприятия розничной торговли и рестораны [14, с. 21]. Как отмечают Лапкин и Пантин , для значительной части россиян идеалом является "абсурдное сочетание экономического диктата и политической свободы" [15, с. 81]. "Экономический диктат" государства, очевидно, рассматривается как необходимое условие осуществления им патерналистской социальной политики.

Пожалуй, самым трудным для русской ментальности оказывается освоение западного идеала отношений между личностью и обществом, государством и гражданином. Понятие гражданского общества со времен перестройки усилиями масс-медиа и демократической интеллектуальной элиты стало широко распространяться в России. Однако в настоящее время, как представляется, можно говорить только о зачатках, о самом раннем, начальном этапе становления такого общества. Средний россиянин чаще всего внутренне убежден, что все проблемы страны должны решаться властью, и не склонен объединяться с другими людьми, чтобы участвовать в какой-либо социальной, коллективной деятельности по решению этих проблем. В этом отношении весьма характерно, что большинство, считающее необходимым развитие демократии, не придает значения ни формированию независимых от государства общественных организаций и объединений, ни становлению самоуправления на муниципальном уровне [4, с. 27, 28]. Иными словами, наименьший интерес привлекают именно те демократические институты, которые открывают наибольшие возможности для непосредственного участия граждан в экономической, политической и иной сфере жизни общества.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: диплом управление предприятием, реферат рф, bestreferat.





1  2  3  4 | Следующая страница реферата