Басня

Басня — жанр дидактической поэзии, короткая повествовательная форма, сюжетно законченная и подлежащая аллегорическому истолкованию как иллюстрация к известному житейскому или нравственному правилу. От притчи или аполога Б. отличается законченностью сюжетного развития, от других форм аллегорического повествования (напр. аллегорического  романа) — единством действия и сжатостью изложения, не допускающей введения детальных характеристик и других элементов неповествовательного характера, тормозящих развитие фабулы. Обычно Б. распадается на 2 части: 1 рассказ об известном событии, конкретном и единичном, но легко поддающемся обобщительному истолкованию, и 2. нравоучение, следующее за рассказом или ему предшествующее. Со стороны сюжетной Б. часто, хотя и не обязательно, характеризуется изображением в ней логически невозможных предметных отношений, напр. перенесением на животных или растения форм человеческого быта. Здесь Б. соприкасается с животным эпосом. Другой причиной, сближающей тематику Б. с тематикой животного эпоса, является простота, однозначность и постоянство встречающихся в животном эпосе характеров; Б. же, стремясь к сжатости изложения, обычно «берет такие лица, которые одним своим названием достаточно определяются для слушателя». Однако связь Б. с животным эпосом не является обязательной, и уже в древнейших из дошедших до нас Б. — на Востоке и в Греции — наряду с животными действующими лицами являются люди и мифические существа. Так. обр. вопрос о происхождении Б. из животного эпоса следует считать открытым. Одним из наиболее спорных вопросов является вопрос о родине Б. Истоки греческой Б. (с тематикой из животного эпоса) можно проследить уже у Гезиода (см.), далее у Архилоха и Симонида; расцвет же ее связан с именем Эзопа (см.) (VI-V вв. до христ. эры). С другой стороны, древнейшие из индийских Б. могут быть возведены  к V-IV и с достоверностью к III в. до христ. эры. Так. обр. как будто устанавливается хронологический примат древнегреческой Б. над древнеиндийской. С другой стороны, форма древнеиндийской Б. с ее характерным тяготением к образованию больших сборников путем обрамления и изысканным чередованием прозаического повествования и стихотворных изречений — более разработанная, чем сжатое изложение древнегреческой Б., — свидетельствует как будто о долгой литературной традиции. А т. к. при отсутствии точных хронологических данных ученые принуждены в своих построениях опираться преимущественно на общелогические и общеэстетические аргументы, то взгляды их естественно очень расходятся. Так A. Wagener (Essai sur les rapports qui éxistent entre les apologues de l’Inde et les apologues de la Grèce, Brux., 1854) выводил греческую Б. из индийской. A. Weber (Indische Studien, III) и Th. Benfey (предисловие к переводу «Панчатантра», Lpz., 1859) отстаивали противоположную точку зрения, считая более древней менее совершенную художественно, более «наивную» и «естественную» греческую Б. O. Keller (Untersuchungen über die Geschichte der griechischen Fabel, Lpz., 1862, «Jahrbüch. f. klass. Philol.», 4) настаивал на исконности индийской Б., считая данные в ней характеристики животных более соответствующими индийской, чем европейской фауне. Из позднейших исследователей J. Hertel (статьи в «Zeit. d. deutsch. morgen. Gesellsch.», 57–1903, 62–1908) выступает за индийское, Е. Rohde (Ueber griech. Novellendichtung, Rost., 1875) — за греческое происхождение Б. Поскольку однако большая часть так наз. «эзоповских» и индийских Б. — позднего происхождения и относится к эпохе оживленных сношений между Индией и эллинским миром; поскольку далее Б. как сюжетное целое обладает большой способностью миграции — вопрос вряд ли может быть решен в ту или другую сторону без детального исследования внешней и внутренней истории каждого сюжета Б. Кроме того следует еще отметить, что в новейшее время выдвигалась теория египетского происхождения басни.

На развитие зап.-европейской Б. почти в равной мере оказали влияние греческая и индийская Б. Прозаические Б. Эзопа, пересказанные греческими стихами Бабрием (III в. христ. эры) и латинскими — Федром (I в. христ. эры), создают «эзоповскую традицию», не прерывающуюся до новейшего времени. Прозаические и стихотворные латинские переделки и подражания эзоповским басням (прозаический «Эзоп» X в., «Ромулус» X в., «Ромулус» Одо Шерингтонского XI в., «Esopus moralisatus» кон. XII в., Б. Александра Неккама XII в., «Avianus novus» XII в. и др.) рано порождают  подражательную литературу на народных яз. («Ромулус» Марии Французской (ок. 1200)). С другой стороны, почти так же рано зап.-европейская Б. начинает черпать материал из поучительных сборников («Directorium vitae humanae» Иоанна Капуйского XIII в. и его позднейшие переделки), являющихся в конечном счете пересказом индийского сборника «Панчатантра», история которого представляет один из интереснейших случаев миграции Б., известный мировой истории литературы. В зап.-европейской Б. позднего средневековья сливаются уже оба источника; так «Новый Эзоп» Бальдуса в значительной части заполнен индийскими Б. В новое время восточный элемент опять усиливается благодаря переводам с турецкого («Livre des lumières» XVIII в.; из Б. «индийского мудреца Пильпаи» заимствует напр. свои сюжеты величайший баснописец нового времени Ла Фонтен (см.)). Обогащаясь сюжетно, зап.-европейская Б. существенно изменяет свою форму на протяжении своего существования. В то время как средневековье (Мария Французская, Стрикер, Ульрих Бонер и др.), гуманизм (Эразм Альберус, Буркгардт Вальдис, Штейнгевель и др.), реформация (Ганс Сакс, Мартин Лютер и др.) пользуются  Б. преимущественно как педагогическим или полемическим орудием, обращая сравнительно мало внимания на художественную обработку повествовательной ее части, французский классицизм (в лице Ла Фонтена) пользуется Б. для введения в литературу неканонических образов бытового реализма: художественное развитие повествования Б. приобретает основное значение, тогда как «нравоучение» сводится к краткому изречению, часто являющемуся как бы уступкой требованиям жанра. Эта форма Б. становится канонической для XVII-XIX вв., несмотря на попытки немецкого рационализма (в лице Лессинга (см.)) возродить старую, бедную повествовательно Б.

Русскою письменностью элементы Б. были восприняты в составе переводных и вообще пришлых литературных памятников. Повидимому еще в раннее время, приблизительно в XIII в. (списки сохранились начиная от XV в.), вошла в русскую литературу диалогической формы повесть «Стефанит и Ихналат» (греч. «увенчанный и следящий») — один из пересказов индийской «Панчатантры», ошибочно приписанный (псевдоэпиграф) Иоанну Дамаскину, одному из популярных христианских святых VIII в. Вкус к Б. элементам поддерживался аллегоризмом, струя которого проходит по древнерусской письменности, задевая разные ее жанры, включительно с церковной проповедью толковательного пошиба и с загадками, помещаемыми в вопросо-ответных памятниках (типа «Беседы трех святителей»). В качестве популярного образца следует упомянуть загадку «О правде и кривде», символизируемых в «Беседе» обычно зайцем и совой; отсюда устно-поэтическим путем развился аполог знаменитого стиха о Голубиной книге, где говорится уже о борьбе двух зверей (иногда двух зайцев), белого и серого, в результате чего побеждает серый зверь — кривда. Возможно, что тот же книжно-устный мотив отражен в применении к текущим социальным условиям, под 1528, псковскою летописью; жалуясь на административное засилье Москвы, местный летописец добавил: «у дьяков великого князя правда их, крестное целование, взлетела на небо, и кривда в них начала ходить, и много было от них зла».

Б., в ее собственной, хотя бы и искаженной переводом художественной форме, русская письменность узнала лишь в начале XVII в. (1607), когда Ф. К. Гозвинский перевел с греческого Б. Эзопа. Большой известности они однако не получили: списки их единичны, и отражений в русских оригинальных памятниках XVII в. не найдено. Подражания Эзопу имеют место лишь в XVIII в. (Кантемир (см.), Тредьяковский (см.)), когда зарождается и оригинальное творчество в той же области, внушенное новоевропейскими образцами (гл. обр. Ла Фонтеном). Ряд баснописцев: Сумароков (см.), Хемницер (см.), Дмитриев (см.),  Измайлов и др. завершается наконец И. А. Крыловым (1768–1844), который сумел сделать русскую Б. художественной.

В основе Крыловских Б. лежит наблюдение над окружающей жизнью и бытом, а их идейность сводится к практической мудрости; заимствованные же элементы (сюжет, восходящий иногда к Ла Фонтену и т. под.) претворены у Крылова с небывалой ассимиляцией. В этом — огромная формальная разница по сравнению с неорганизованной Б.-притчей русской древности. Связи материальной — в смысле источников — с древнерусской приточной традицией Крылов, как и его предшественники в XVIII в., совершенно не имеет.

В середине XIX в. жанр Б. совершенно замирает и воспринимается лишь пародически (Б. Козьмы Пруткова (см.)). Возрождение Б. в наше время, связанное с именем Демьяна Бедного (см.), становится возможным лишь благодаря коренному обновлению ее содержания, — превращению Б. из жанра общедидактического в публицистический жанр, заострению ее сатирических выпадов в плане политической борьбы наших дней. Формально Демьян Бедный продолжает традицию Крылова.

Список литературы

Потебня А., Из лекций по теории словесности, Харьков, 1894

Weddigen F., Das Wesen und die Theorie der Fabel und ihre Hauptvertreter in Deutschland, Lpz., 1893

По вопросу о восточной Б., помимо литературы, указанной в тексте: Крымский А., проф., О Кадиле и Димне, «Труды по востоковедению», изд. Лазар. ин-та, в. VIII, М., 1905 (см. также «Калила и Димна», «Панчатантра»). Об античной Б.: Thiele G., Die antike Tierfabel. По вопросу о средневековой Б.: Hervieux L., Les fabulistes latins depuis le siècle d’Auguste jusqu’à la fin du moyen-âge, 2 vv., P., 1884

По вопросу о русской басне: Пыпин А. Н., Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских, СПБ., 1857

Мокульский В. Н., Историко-литературный анализ стиха о Голубиной книге, Варш., 1887

Виндт Л., Б. сумароковской школы, «Поэтика», I, Л., 1926

Ее же, Б. как литературный жанр, «Поэтика», II, Л., 1927.