Когнитивный тип метафоры в диахронии (на материале перцептивной лексики русского языка)

Л.В. Балашова, Саратовский государственный университет, кафедра русского языка

В основе концептуализации действительности лежит антропометрический принцип метафоризации. С одной стороны, "вторичный", "непредметный мир" "возникает не иначе, как в результате интерпретации познающим индивидом фактов в их отвлечении от предметной реальности", а с другой - "это отвлечение вновь конкретизируется через соизмерение с образным восприятием каких-либо черт этого мира, со стереотипами, функционирующими в данной культуре, и даже с мифическими представлениями" [5, Телия В.Н., 1988, с. 180].

В этой связи весьма своеобразно протекает процесс создания и функционирования во времени перцептивной модели метафоризации. Характерная особенность человека как биологического организма - способность воспринимать и обрабатывать информацию о внешнем мире с помощью органов чувств и соответствующим образом реагировать на эту информацию. Именно эти специфические особенности уже в старший период развития древнерусского языка ложатся в основу формирования метафорических значений у целой группы разнообразной по семантике лексики. Человек как личность характеризуется способностью к познавательной, интеллектуальной и эмоциональной деятельности. При формировании соответствующей когнитивной модели связь человека с внешним миром через перцептивные органы ассоциируется с процессами познания, получения различной информации интеллектуального и эмоционального свойства. Поэтому человек, обладающий нормально функционирующими органами чувств, расценивается как интеллектуально или эмоционально полноценный, а нарушение одного из возможных каналов связи - как свидетельство интеллектуальной или эмоциональной ущербности личности. По тому же принципу в данной когнитивной модели идет последовательное противопоставление человека элементам неорганического мира, не обладающим способностью к перцепции. В соответствии с этой моделью сам процесс восприятия связан с процессом познания сущности мира, внутренних связей вещей, получения разного рода информации, причем характер переносного значения, тип информации во многом определяется каналом перцептивной связи - зрительным, слуховым, осязательным и т.п.

Наконец, элементы внешнего предметного мира могут переосмысляться и оцениваться внутри данной когнитивной модели в связи с тем, какую перцептивную информацию они "предоставляют" человеку.

Уже в ХI - начале ХV вв. в русском языке формируется достаточно устойчивое метафорическое поле, которое функционирует на основе данной когнитивной модели.

Наиболее регулярно это поле пополняется за счет семантического поля (СП) зрительного восприятия, что вполне естественно, поскольку именно зрительный канал предоставляет человеку наиболее важную и разнообразную информацию об окружающем мире.

Ю.С. Степанов отмечает, что в индоевропейской культуре исконно различаются два вида знания, выражающиеся двумя разными корнями: корень *veid- / vid- и корень *gno-. Первый из них означает знание земное, человеческое, второй - знание высшее, божественное [5, Степанов Ю.С., 1997, с. 339]. В русском языке оба эти знания могут быть выражены с помощью лексики зрительного восприятия. Формирование противопоставления чего-либо, данного в чувствах и понятийного, умозрительного, связано, по мнению Е.М. Верещагина, с греческим влиянием [2, с. 89-106]. Но тот же автор отмечает общую тенденцию к передаче понятий знания и истины с помощью лексики зрительного восприятия в древнерусском языке (например, как один из фоновых смыслов слова лице Е.М. Верещагин выделяет - 'открытый, следовательно, подлинный, истинный, сущностный' [3, с. 25]).

В целом система переносных значений определяется семантикой первичного ЛСВ: смотреть значит заниматься интеллектуальной деятельностью, пытаться понять, осмыслить (ср.: съмотрbти 'разбирать, обсуждать', призирати 'исследовать'); видеть - добиться успеха в осмыслении, узнать, понять, осмыслить (ср.: видbти 'понимать, сознавать', облюсти 'наблюдая, понять, постичь', рассъмотрити 'узнать'); орган зрения - средство и источник познания (око 'ум, способность видеть и познавать'); делать объект доступным зрительному восприятию значит давать знание о чем- или ком-либо, постигать истину, сущность явлений (отъкръвениie 'раскрытие тайны', 'духовное видение, проникновение в тайну, внушаемое свыше'; обънажати 'открывать, обнаруживать, разоблачать'); не видеть значит не понимать, не получать информации о чем-либо, не обладать способностью к логическому осмыслению полученной извне информации (ср.: ослbпити 'лишить разума', ослbплениie 'неведение истины'); делать объект недоступным для зрительного восприятия - скрывать информацию, истину, превращать ее в тайну (ср.: неiaвимыи 'тайный', неiaвлениie 'загадочность, непонятность', 'неизвестность'; съкрыти 'делать непонятным) и т.п. Например: Осльпи мя ~кнзь прельстии и не разумbхъ, яко ~члвкъ. ПОтр ХIV, I, 115 (1).

Чем большими зрительными способностями обладает человек, тем выше его интеллект, способность же видеть даже скрытые предметы - свидетельство особого дара познания (ср.: прbдъвидети, провидbти 'предугадывать что-либо', прозоръ 'окно' - 'дар провидения'). Аналогичные ассоциации связаны и с самим предметом: чем четче виден предмет, тем большей информативностью он обладает, тем больше у него оснований считаться истинным (ср.: тьмьныи 'непонятный'; iaсьныи 'понятный'). Процесс формирования таких значений идет достаточно регулярно.

Как правило, такого типа переносы фиксируются у целых словообразовательных гнезд (СОГ) из парадигм зрительного восприятия, чаще всего глагольных в своей основе (ср.: съмотрbти, съматрAти, съмотрениie, рассъмотрити, рассъмотрьникъ, рассъмотрbливыи, усъмотрити и др.; видbти, видимыи, видbтель, невидимыи и др.; Aвити 'показать', iaвитисA, iaвлAти, iaвьныи, проiaвити, неiaвимыи, неiaвстьвеньныи и др.; слbпыи, ослbпити, ослbплiaти, ослbпениie, ослbпноути и др.; зьрbти, зьрительныи, зракъ, възирати, въззьрbти, дозьрbти, прозоръ, позьрbти и др. Следует отметить, что этот тип переноса близок к метонимии, и уже в старший период развития древнерусского языка образность, по-видимому, у большинства таких производных не ощущалась. В соответствии с этой когнитивной моделью свет выступает как источник познания, средство, позволяющее приникнуть в суть вещей, в истинное соотношение причин и следствий, тогда как тьма есть тайна или ложь. Данная оценочная характеристика распространяется на все элементы предметного мира, которые наделены этими качествами, причем наиболее типичным в старший период развития русского языка является представление о нравственном, идеологически верном, соответствующем христианской морали как о видимом, излучающем или дающем свет, соответственно отсутствие этих признаков оценивается отрицательно (напр.: Просвbтиста букъвами и научьша ученики црвьному чину испълнь. УспСб ХII/ХIII, 205.

Наиболее регулярно в метафорическое поле включаются члены СОГ свbтъ и морокъ / мракъ (более тридцати слов разных частей речи в каждом из них): свbтъ, свbтьлыи, свbтbниie, свbща, свbтитисia и др.; мракъ, мрачениie оморочити, омрачати, омрачевати, омрачениie, омрачьныи и др.)(2). Многие из них (особенно слова со сложной словообразовательной структурой, кальки с греческого) относятся к частичным метафорам: свbтоводиie 'учительство', свbтосиiaньныи 'просвещающий', свbтьловати 'просвещать', свbтьлотворити 'наполнять благодатью', мрачениie 'обман, заблуждение', омрачевати 'лишить ясности мысли'. Характерно, что такие номинации обычно используются в памятниках духовной письменности при описании жизни Иисуса, апостолов, святых и т.п. (напр.: Слbпии ихъ, очию не имbюще, освbщаху ся, а они, очи имbюще, ослипааху. УспСб ХII/ХIII, 332.

Регулярно в состав метафорической парадигмы включаются лексемы из антонимических СП покрытия, сокрытия или открытия, обнажения, составляющие периферию поля, поскольку входят также в пространственное макрополе. Однако основной при формировании метафорического информативного значения здесь является сема зрительного восприятия (крыти 'таить', открывати 'делать явным, известным', съкрыти 'сделать непонятным', завbса, покрывало 'то, что содержит в себе тайну, скрывает истину' и т.д.).

По тому же принципу вовлекаются в состав метафорического поля слова, характеризующие открытое или закрытое лицо человека. Открытое лицо ассоциируется истиной, с доступностью пониманию, с искренностью и чистотой помыслов человека, тогда как закрытое лицо, маска свидетельствует о недоступности чего-либо пониманию или о скрываемых пороках, лицемерии человека (ср.: лице 'личина', 'то, что скрывает истинную сущность кого-либо', лицемbрити 'притворяться', обличати 'выявлять', 'испытывать, проверять', 'разоблачать, осуждать'; обличатисA 'обнаруживаться, становиться известным', обличениie 'расследование', необличьныи 'неподдающийся исследованию, и др.). Следует отметить, что большинство из них являются кальками с греческого, заимствованиями из старославянского языка, однако все они включаются в систему на основе общей когнитивной модели, присущей славянским языкам, в частности, древнерусскому языку (3).

Восприятие внешнего мира с помощью органов слуха также ассоциируется с получением определенной информации и с интеллектуальной деятельностью, знанием, однако здесь есть несколько специфических особенностей. С одной стороны, способность слышать расценивается как способность мыслить вообще (ср.: прилагательное глоупыи восходит к тому же корню, что и глоухыи, хотя в древнерусском языке они уже утратили семантические связи и четко противопоставлены по системе выражаемых значений). С другой стороны, слуховое восприятие менее "очевидно" (ср.: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать), оно включено в архаическую модель "круговорота общения" (ср. этимологическое родство лексем слово, слыть, слышать: [5, Степанов Ю.С., 1997, с. 246]) как вторичное по отношению к говорению: услышать можно только то, что сказано кем-то. Слуховая информация, таким образом, воспринимается как переработка знания, полученного другими и связана с волеизъявлением, с определенными социальными отношениями [1, с. 34; 5, Степанов Ю.С., 1997, с. 344 - 345]. Лексика речи и слуха составляет единую информационную семантическую сферу, где отношения между первичным и вторичным значениями построены на метонимической основе: 'произнести', 'сообщить информацию'; 'воспринять слухом', 'получить информацию'. Но в формировании соответствующих производных значений можно усмотреть и элементы ассоциаций метафорического типа.

Слух в системе древнерусского языка более всего ассоциируется со вниманием, осмыслением сказанного, верой и волеизъявлением: слышать значит понимать, не слышать - не понимать; стараться услышать - быть внимательным, усердным; стараться, заставлять услышать что-либо - заставить поверить, принять; подчинить своему влиянию (ср.: оухо 'внимание', оуслышати 'узнать', вънAти 'усвоить, уразуметь', вънAтисA 'обдумать'; вънимати 'стараться понять', вънAтыи 'постигнутый' глоухыи 'непонятный', въноушити 'усвоить'; 'наставить, обучить' и др.).

Процесс познания связан также с получением информации через вкусовые ощущения. Данная парадигма регулярно выражается одним, но очень разветвленным СОГ коусити 'пробовать на вкус': въкоусити, въкоушати, въкоушатисA, искоусити, искоуситисA, искуошаниie, коушати, коусъ, окоушати, окоусити, неискоушеньныи и др. Специфика этого варианта модели заключается в том, что он отражает процесс практического познания истины через жизненный опыт человека. Поэтому процесс питания 'съесть, отведать пищи' в переносном значении ассоциируется с попыткой осуществить, испытать, узнать что-либо; результат этого процесса - получение опыта, знания, мастерства (ср.: [6, с. 53-55]) - въкоусити, искоусити, окоусити 'испытать, изведать'; 'проверить'; искоусимыи, искуосьныи 'опытный' (Грbха же не въкоушAieть. Изб 1076, 89 об.

Поскольку основная часть членов этой парадигмы заимствована из старославянского языка, то в системе переносных значений получает отражение и христианское осмысление процесса познания, связанное с мифом о первородном грехе, вкушением яблока познания. Большинство членов СОГ параллельно со значениями с нейтральной и положительной коннотацией 'испытать, проверить, узнать', 'опытный, искусный' развивают значения с пейоративной оценкой 'прельстить', 'поддаваться соблазну'(ieго же искоуси дIiaволъ и посрамисa. ПрЛ ХIII, 73г).

Осязание, обоняние и синкретичная перцепция также ассоциируются с познанием, но познанием не логическим, а скорее интуитивным, данным вне логики. И здесь наиболее регулярно соответствующие метафорические значения развивают члены СОГ чоути (причем уже в древнерусском языке наблюдается большое число частичных и генетических метафор), а также слова, указывающие на грубость или толщину кожного покрова, что мешает чувственному восприятию и, следовательно делает объект эмоционально невосприимчивым и жестоким по отношению к другим - дебелыи, одебелbти, одобелbти, доблbти, оутолстbти и др. (напр.: Живоносьное дрbво... еже разбоинику нечувьственуму отвьрьзе, ~блгоразумьно въпиющу. Мин 1096, 0124. Этот тип значения мотивируется уподоблением живой ткани или человека в целом неорганическому веществу, обычно камню (И възьрhвъ на нA съ гнbвъмь, скръбA о окаменении ~сpдца ихъ. ЕвОстр 1056 - 1057, 128).

Вместе с тем как сами виды перцепции в языке не всегда четко разграничены, так и противопоставление формируемых на их основе типов метафор тоже не является абсолютным. Так, члены СОГ чоути могут ассоциироваться не только с эмоциональной восприимчивостью или интуицией, но и с интеллектуальной деятельностью (ср.: оучоути 'узнать', нечувьственьныи 'неразумный').

Таким образом, лексика восприятия уже в древнерусском языке формирует достаточно четкую и компактную систему средств выражения различного типа интеллектуальной и эмоциональной деятельности, хотя далеко не все из конкретных парадигм обладают равной степенью четкости и регулярности.

В целом перцептивное метафорическое поле характеризуется достаточной устойчивостью в диахронии, причем устойчивость и продуктивность присущи прежде всего самой перцептивной модели, организующей поле в единое целое.

В частности, это проявляется в значительном увеличении членов метафорического поля: расширяется состав СОГ, традиционно входящих в это поле, активно включаются в процесс метафоизации члены других СОГ, принадлежащих тем же семантическим парадигмам.

Так, значительно увеличивается состав метафорического поля за счет лексики зрительного восприятия: дальнозоркий, близорукий, близорукость, наглядный, пелена, туман, туманный, туманно, туманность, затуманить, потемки, проблеск, проясняться, проясниться, расплывчатый, расплывчатость, расплывчато, шоры и др. (напр.: И увидел он.., как близоруки бывают политики, упрекающие народ в беспечности и лени. Гоголь;

Увеличение средств выражения этих типов значений достаточно последовательно идет на протяжении всего исторического периода развития русского языка (ср.: форма зрительно 'наглядно' фиксируется в ХVI в.; проявитися 'обнаружиться', откровенно 'не таясь' - в ХVII в. и т.д.). Пополнение системы новыми элементами сопровождается, как и везде, выходом из употребления многих традиционных слов (ср.: зракъ, зрительный 'наделенный даром провиденья', възорьныи 'выделяемый по логическим признакам', дозьрbти 'проникнуть в суть вещей', рассмотрьниккъ 'толкователь' и др.). Конечно, далеко не все из новых элементов метафорического поля устойчивы в диахронии, но, главное, формирование новых метафор связано с действием одной и той же модели (ср. выходят из употребления фиксируемые в ХVI - ХVII вв. метафоры зрачьныи 'очевидный', ослbпbти 'лишиться разума' и т.д.).

Продуктивность рассмотриваемой модели ярко проявляется в активизации процесса метафоризации в других парадигмах перцептивной лексики.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: сочинения по литературе, диплом управление предприятием, реферат рф.





1  2 | Следующая страница реферата