Предыдущая страница реферата | 1  2

Первые памятники словесности, сообщающие об этносах Евразии, относятся к началу I тысячелетия до Р.Х. (индийские Веды, иранская Авеста, греческий эпос), но восходят в своих древнейших истоках к середине II тысячелетия. Самоназвание общих предков индийцев и иранцев – арии. Об арийской стране Арьянведж – «Арийский простор» – сообщается, что находилась она у великой реки Раса-Ранха (к этому имени строго закономерно восходит древнегреческое название Волги – Ра; ср. мордовск. рава, раво – «волны, поток»). На эту реку прилетает богиня Весны на колеснице, запряженной птицами хансас – «фламинго, гуси, лебеди» (ср. перелетные утки, гуси в бассейне Волги, фламинго в волжской дельте). Бичом этой блаженной страны были снег и морозы. С этими мифическими образами совпадают греческие мифо-эпические рассказы о священном народе гипербореях. Современные сопоставления с археологическими культурами бронзового века дают полное основание локализовать арийскую прародину на лесостепном и чернозёмном Дону и Волге и предполагать дальнейшее переселение ариев (носителей протоиндийской и протоиранской речи) сначала через современные Дагестан и Азербайджан, позднее – через современный Казахстан и Среднюю Азию. В иранском эпосе название Ариана, Иран укрепилось за южными иранскими народами, общим же названием евразийских кочевых и полукочевых иранцев было Туран, перенесенное позже и на тюрков. В этом расширенном значении употреблял название «туранство» Н.С. Трубецкой.

Ариоязычные и ираноязычные туранцы оставили глубокий след в языках и культуре как славян (а также отчасти балтийцев), так и финно-угров. Местные названия (топонимика, в особенности – гидронимика) западной Евразии – в значительной части иранского происхождения (исследования В. Ф.Миллера, А.И.Соболевского, В.И.Абаева, в последнее время – О.Н. Трубачёва). Общеизвестны праарийские и праиранские заимствования в названиях металлов, орудий и оружия, ремёсел, домашних животных, злаков, хлеба. Такого же характера лексические схождения с ариями и иранцами находим у славян, в большей степени – у восточных славян, у русских.

В книге «Исход к Востоку» Н.С.Трубецкой писал: «Для определения отношения между соседними языками или диалектами громадное значение имеет изучение словарей. К сожалению, для наиболее древних эпох мы лишены объективной возможности отличать слова заимствованные от слов исконно родственных. Всё же иногда заимствование менее вероятно, чем исконное родство. Просматривая список слов и корней, общих у славян с индоиранцами и не известных другим индоевропейским языкам (кроме, отчасти, балтийских), мы находим здесь такие предлоги, как слав. къ, ради, безъ, съ (в качестве предлога-приставки), местоимения овъ, онъ, вьсь, союз а, особую отрицательную частицу ни (ср. особенно ничто – авестийск. naecit), наречие яве[6], частицу бо, которые, разумеется, принадлежат к запасу исконно родственных, а не заимствованных слов. Ни с одним из других индоевропейских диалектов праславянские и прибалтийские говоры не представляют такого детального сходства в области запаса подобных несамостоятельных словечек, столь характерных и важных для каждого языка. Это позволяет предполагать особенно тесную связь между праславянскими и праиндоиранскими диалектами. Среди прочих общих этим двум диалектическим группам элементов словаря много таких слов, которые по своему значению легко могли быть заимствованы одним диалектом у другого. Эти слова глубоко характерны. Целый ряд из них относится к терминологии религиозной. В качестве таких обычно приводят (вслед за французским ученым A.Meillet [7] ) слав. богъ, святъ (где „я“ по-русски из „малого юса“), слова, которые сопоставляются с древнеиранскими baga, spenta, sravah. Замечательно, что здесь имеется совпадение именно славянского и иранского (без участия индийского: балтийские языки из этих трёх слов знают лишь второе). Здесь уместно вспомнить, что индоевропейское слово deiwos, имеющее во всех других языках значение „бог“ (лат. deus, древнеинд. devas, древнеисландск. týr, мн. ч. tiwar и т. д.), в славянских и иранских языках обозначает злое мифологическое существо: авест. daevo, новоперс. dêv (ср. Asmodev), древнерусск. дивъ (в „Слове о полку Игореве“), южнослав. дива „ведьма“, самодива, далее дивий, дивъ, дикий, “варварский“. Для иранцев это изменение значения обычно объясняется реформой Заратуштры (Зороастра), который, признав единственным истинным богом Ахуру Мазду (Ормазда), всех прочих богов объявил демонами, так что самый термин daevo получил значение „демон“, а „бог“ стал обозначаться другими словами (в том числе и baga). Надо думать, что предки славян так или иначе принимали участие в той эволюции религиозных понятий, которая у их восточных соседей, праиранцев, в конце концов привела к реформе Заратуштры. При таких условиях весьма вероятным становится предположение A.Meillet о тождестве славянского глагола верить с авестийским varayati, означающим тоже „верить“, но имевшим первоначально значение „выбирать“, так как по учению Заратуштры истинно верующий есть тот, который сделал правильный „выбор“ между добрым богом (Ормуздом) и злым (Ариманом). При таком сходстве религиозной терминологии праслаславянского и праиндоиранского диалекта особое освещение получают и некоторые другие специальные совпадения словарей обоих диалектов. Так, оказывается, что славянское зоветъ, зъвати имеет параллель кроме балтийских языков ещё только в индоиранском, где соответствующий глагол особенно употребителен в техническом значении „призвать бога“. Так же обстоит дело со славян. светъ, свeтети, что становится понятным, если вспомнить роль представления о „свете“ и „сиянии“ в индоевропейской мифологии. Слав. Съдравъ находит более или менее точную параллель лишь в древне-персидском: вспомним, что „о здравии“ чаще всего молятся. Слав. бояти ся кроме литовского языка, встречается ещё только в древнеиндийском: в общем контексте религиозной терминологии и это слово укладывается без труда. Интересные соображения возникают при размышлении над тем фактом, что славянское шуй („левый“) находит параллель лишь в индоиранских языках: суеверное отношение к левой стороне достаточно известно, точно так же как обычай обозначать „страшное“ понятие особыми словами (так называемые „словарные табу“). В общем можно сказать, что среди специальных совпадений праславянского словаря с праиндо-иранским термины, так или иначе связанные с религиозными переживаниями, представляют очень значительный процент.) слав. , (где „я“ по-русски из „малого юса“), слова, которые сопоставляются с древнеиранскими baga, spenta, sravah. Замечательно, что здесь имеется совпадение именно славянского и иранского (без участия индийского: балтийские языки из этих трёх слов знают лишь второе). Здесь уместно вспомнить, что индоевропейское слово deiwos, имеющее во всех других языках значение „бог“ (лат. deus, древнеинд. devas, древнеисландск. týr, мн. ч. tiwar и т. д.), в славянских и иранских языках обозначает злое мифологическое существо: авест. daevo, новоперс. dêv (ср. Asmodev), древнерусск. (в „Слове о полку Игореве“), южнослав. „ведьма“, , далее , , “варварский“. Для иранцев это изменение значения обычно объясняется реформой Заратуштры (Зороастра), который, признав единственным истинным богом Ахуру Мазду (Ормазда), всех прочих богов объявил демонами, так что самый термин daevo получил значение „демон“, а „бог“ стал обозначаться другими словами (в том числе и baga). Надо думать, что предки славян так или иначе принимали участие в той эволюции религиозных понятий, которая у их восточных соседей, праиранцев, в конце концов привела к реформе Заратуштры. При таких условиях весьма вероятным становится предположение A.Meillet о тождестве славянского глагола с авестийским varayati, означающим тоже „верить“, но имевшим первоначально значение „выбирать“, так как по учению Заратуштры истинно верующий есть тот, который сделал правильный „выбор“ между добрым богом (Ормуздом) и злым (Ариманом). При таком сходстве религиозной терминологии праслаславянского и праиндоиранского диалекта особое освещение получают и некоторые другие специальные совпадения словарей обоих диалектов. Так, оказывается, что славянское зоветъ, зъвати имеет параллель кроме балтийских языков ещё только в индоиранском, где соответствующий глагол особенно употребителен в техническом значении „призвать бога“. Так же обстоит дело со славян. , , что становится понятным, если вспомнить роль представления о „свете“ и „сиянии“ в индоевропейской мифологии. Слав. находит более или менее точную параллель лишь в древне-персидском: вспомним, что „о здравии“ чаще всего молятся. Слав. кроме литовского языка, встречается ещё только в древнеиндийском: в общем контексте религиозной терминологии и это слово укладывается без труда. Интересные соображения возникают при размышлении над тем фактом, что славянское („левый“) находит параллель лишь в индоиранских языках: суеверное отношение к левой стороне достаточно известно, точно так же как обычай обозначать „страшное“ понятие особыми словами (так называемые „словарные табу“). В общем можно сказать, что среди специальных совпадений праславянского словаря с праиндо-иранским термины, так или иначе связанные с религиозными переживаниями, представляют очень значительный процент, частицу , которые, разумеется, принадлежат к запасу исконно родственных, а не заимствованных слов. Ни с одним из других индоевропейских диалектов праславянские и прибалтийские говоры не представляют такого детального сходства в области запаса подобных несамостоятельных словечек, столь характерных и важных для каждого языка. Это позволяет предполагать особенно тесную связь между праславянскими и праиндоиранскими диалектами. Среди прочих общих этим двум диалектическим группам элементов словаря много таких слов, которые по своему значению легко могли быть заимствованы одним диалектом у другого. Эти слова глубоко характерны. Целый ряд из них относится к терминологии религиозной. В качестве таких обычно приводят (вслед за французским ученым A.Meillet) слав. , (где „я“ по-русски из „малого юса“), слова, которые сопоставляются с древнеиранскими baga, spenta, sravah. Замечательно, что здесь имеется совпадение именно славянского и иранского (без участия индийского: балтийские языки из этих трёх слов знают лишь второе). Здесь уместно вспомнить, что индоевропейское слово deiwos, имеющее во всех других языках значение „бог“ (лат. deus, древнеинд. devas, древнеисландск. týr, мн. ч. tiwar и т. д.), в славянских и иранских языках обозначает злое мифологическое существо: авест. daevo, новоперс. dêv (ср. Asmodev), древнерусск. (в „Слове о полку Игореве“), южнослав. „ведьма“, , далее , , “варварский“. Для иранцев это изменение значения обычно объясняется реформой Заратуштры (Зороастра), который, признав единственным истинным богом Ахуру Мазду (Ормазда), всех прочих богов объявил демонами, так что самый термин daevo получил значение „демон“, а „бог“ стал обозначаться другими словами (в том числе и baga). Надо думать, что предки славян так или иначе принимали участие в той эволюции религиозных понятий, которая у их восточных соседей, праиранцев, в конце концов привела к реформе Заратуштры. При таких условиях весьма вероятным становится предположение A.Meillet о тождестве славянского глагола с авестийским varayati, означающим тоже „верить“, но имевшим первоначально значение „выбирать“, так как по учению Заратуштры истинно верующий есть тот, который сделал правильный „выбор“ между добрым богом (Ормуздом) и злым (Ариманом). При таком сходстве религиозной терминологии праслаславянского и праиндоиранского диалекта особое освещение получают и некоторые другие специальные совпадения словарей обоих диалектов. Так, оказывается, что славянское зоветъ, зъвати имеет параллель кроме балтийских языков ещё только в индоиранском, где соответствующий глагол особенно употребителен в техническом значении „призвать бога“. Так же обстоит дело со славян. , , что становится понятным, если вспомнить роль представления о „свете“ и „сиянии“ в индоевропейской мифологии. Слав. находит более или менее точную параллель лишь в древне-персидском: вспомним, что „о здравии“ чаще всего молятся. Слав. кроме литовского языка, встречается ещё только в древнеиндийском: в общем контексте религиозной терминологии и это слово укладывается без труда. Интересные соображения возникают при размышлении над тем фактом, что славянское („левый“) находит параллель лишь в индоиранских языках: суеверное отношение к левой стороне достаточно известно, точно так же как обычай обозначать „страшное“ понятие особыми словами (так называемые „словарные табу“). В общем можно сказать, что среди специальных совпадений праславянского словаря с праиндо-иранским термины, так или иначе связанные с религиозными переживаниями, представляют очень значительный процент.

Совершенно иной характер носят специальные совпадения праславянского языка с западноиндоевропейским. Таких совпадений может быть и больше, чем с праиндо-иранским, но среди них прежде всего нет тех интимных словечек вроде союзов, предлогов и прочих, которые играют такую видную роль в жизни повседневного языка. Решительно преобладают слова с техническим значением, имеющим отношение к хозяйственной жизни: из существиетльных – семя, зрьно, брашьно, леха (гряда), яблъко, прася (поросёнок), бобъ, ськыра, шило, трудъ; из глаголов – сеяти, ковати, плести, сещи (сечь, высекать, отсекать) – имеют точные параллели, кроме балтийских языков, лишь в языках кельтских, италийских и германских. Прилагат. добръ (нем. tapfer, латинск. faber из индоевр. dhabros) первоначально было лишено этического смысла и обозначало чисто техническую „добродетель“, ловкость, приспособленность к известной работе. Старым социальным бытом веет от слов гость (нем. gast, лат. hostis), мена, длъгъ (долг), известных лишь славянам, италийцам и германцам, м. б. и от слова делъ (делить, удел, надел), имеющего точную параллель лишь на германской почве (нем. Teil). Остальные слова, встречающиеся лишь у славян и западных индоевропейцев, менее характерны, так как обозначают предметы внешней природы, причём их общность объясняется общими географическими условиями (море, мъхъ = мох, дроздъ, оса, сръшень = шершень, ельха = ольха, ива, северъ), либо части тела (лядвея, брада); обе эти категории представлены и в запасе славянско-индоиранских совпадений (слав. гора = авест. gairi, древнеинд. giri ; слав. грива, уста, власъ – древнеинд. Griva „шея“, oshtha „рот“, авест. varesa „волос“)»[8]. .

Современное индоевропейское и славянское сравнительно-историческое языковедение целиком принимает эти выводы Н.С. Трубецкого и значительно дополняет их новыми данными. Этнографы и археологи, насколько нам известно, не приводили веских аргументов против этих положений. Мы можем, следовательно, говорить, что евразийская общность имеет древние этнолингвистические корни, уходящие в глубину нескольких тысячелетий.

Древнейшие традиции всеевразийских межэтнических связей были решающим фактором, обеспечивавшим создание на огромных пространствах межплеменных государственных образований. Первым из таких объединений П.Н.Савицкий и Г.В.Вернадский считали Гуннский союз, включавший на рубеже I тысячелетия до Р.Х. и I тысячелетия от Р.Х. земли от Енисея и Оронта до Дуная и Вислы. На развалинах империи гуннов создались Восточнотюркский, Западнотюркский (впоследствии – Хазарский) и Аварский каганаты. Им противостояли надплеменные государственные образования общеславянской цивилизации: Древнеболгарское царство на правобережье нижнего Дуная, Великоморавское княжество на левобережье среднего Дуная, Киевская Русь на пути из Варяг в Греки.

Возникший в конце IX в. общеславянский литературный язык – старославянский (древне-церковнославянский) был по своим функциям языком всех славян-христиан, он не может считаться ни «древнеболгарским», ни «древнемакедонским», ни каким-либо ещё особым славянским языком, поскольку вся славянская письменность опиралась на грани I и II тысячелетий от Р.Х. на общеславянское этническое самосознание. Но в 1018 г. рухнуло Древнеболгарское царство, на Руси в 1054 г. умер Ярослав Мудрый, и в этом же году произошло окончательное расхождение между православной и римско-католической церквями. Это было началом раскола славян. Падение редуцированных, окончательно завершившееся к XIII в., было последним общеславянским языковым процессом; с XIII–XIV вв. начинается история отдельных славянских языков и собственная история славянских народностей и государств. Только от этого времени берет свои истоки великорусская нация, и с XIV в. с северо-запада Евразии начинается новое собирание всех евразийских земель. Беспрецедентное по компактности и широте распространение на шестой части света великорусской культуры и языка (от Финского залива и Приднестровья на западе до Тихого океана на востоке и до Среднеазиатских пустынь на юге) никак не может рассматриваться как простой результат односторонней этнической экспансии и насильственной ассимиляции. С чисто научной точки зрения не представляется обоснованной политическая концепция евразийской «федерации». В Европе и в мире немного найдется государств, где бы коренная «титульная» нация составляла более 80% населения (а на территории бывшей РСФСР – более 85%!). При этом для остальных 20% собственно евразийского населения русский язык фактически остаётся, несмотря на все преходящие политические перипетии, либо единственным, либо вторым родным языком. И если подавляющее большинство населения, предки которого уже несколько столетий говорят по-русски, отождествляет с Россией по сути все собственно евразийские земли, считая их «своими», «коренными» землями, то с этим не может не считаться историческая этнолингвистика, и наша цель – изучать и объяснять происхождение этого феномена. Мы не можем считать безоговорочно исконно русскими те земли, где с XIII–XIV в. формировался и развивался русский этнос (наряду с древними, реликтовыми этническими группами на этой же или смежной территории) – и в этом особенность русского этнического развития. Россией (Великороссией) в узком смысле являются все области, где ныне фактически русское население, независимо от антропологических черт или от того, кем были его физические предки в прошлом веке, составляет «Квалифицированное большинство» (не менее 2/3 всего местного населения); Россией в широком смысле являются все области, где русских большинство. Но и все остальные земли Евразии, как и христианские страны Переднего Востока, как и православные страны Юго-Восточной Европы, имеют собственно с Россией древние и глубокие этногенетические связи, которые подлежат пристальному научному изучению вне зависимости от преходящих политических веяний. Специальное исследовательское внимание, в частности, должно уделяться вопросам проникновения христианства (несторианского и православного) к монголам и тюркам, неисламским евразийским традициям тюркских народов (этнографии кряшенов и др.); проблемам православной традиции в Прибалтике (в том числе – этнографии сету); истории православного миссионерства в Заволжье, на Урале и в Сибири (Ильминский и др.). Начиная с летописной легенды о «призвании варяжских князей» из-за моря, в котором участвовали, согласно преданию, наряду с ильменскими словенами и кривичами, также чудь, меря и местные (новгородские) варяги (т. е. первая федерация?!!). «...Мы, евразийцы, выступаем как осознатели культурно-исторического своеобразия России. По-нашему, эта последняя не есть Европа с ее романогерманской цивилизацией, не есть она и Азия, быт и культура которой дали известные элементы в сокровищницу культуры русской; но есть как бы синтез, сопряжение этих двух культур в культуре третьей, которую мы и называем „евразийской“.

История мира знает такого характера мощные культуры: это культура эллинистическая, сочетавшая в себе культуру тогдашнего Запада, т. е. Греции, с культурами Востока, и, как её продолжение, культура византийская.

Византийская культура и является тем основанием, на котором созидалась русская культура. Влияние Византии надолго установилось в культурной истории России и особенно сильно было в период с X по XIII в., но в дальнейшем мы с ним считаемся вплоть до конца XV столетия. Но наряду с этим основоположным влиянием с XIII в. мы должны отметить влияние новой, „степной“ цивилизации, которая оставила и до наших дней свои следы.

Эта степная цивилизация сыграла, по-нашему, крупную роль в деле строительства русской государственной храмины и отразилась на бытовом укладе русского народа, в его языке и т. д.»[9]. .

«Для того чтобы отдельные части бывшей Российской Империи продолжали существовать как части одного государства, необходимо существование единого субстрата государственности. Этот субстрат может быть национальным (этническим) и классовым. При этом классовый субстрат <...> способен объединить отдельные части бывшей Российской Империи только временно. Прочное и постоянное объединение возможно, следовательно, только при наличии этнического (национального) субстрата. Таковым до революции был русский народ. Но теперь <...> уже невозможно вернуться к положению, при котором русский народ был единственным собственником всей государственной территории. Ясно также, что и никакой другой народ, проживающий на этой территории, не может исполнить роли такого единственного собственника всей государственной территории. Следовательно, национальным субстратом того государства, которое прежде называлось Российской Империей, <...> может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и, в качестве таковой, обладающая своим национализмом. Эту нацию мы называем евразийской, а ее территорию – Евразией, ее национализм – евразийством»[10] .

Список литературы

[1] Языками «сатэм» принято называть языки, для которых характерен древний переход заднеязычных звуков (к, г, х) в переднеязычные (с, з, ж,). Например, лат. cors (cordis) соответствует русскому “сердце”, латинское centum – русскому “сто”, английское gold русскому “золото”. Само слово “сатэм” – древне-иранское “сто”. (Примечание редактора)

 [1] В 1995 г. издан весьма удачный сборник статей Н.С. Трубецкого: Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. Сост. В.М. Живова; Общ ред. В.М. Живова; Вступ. ст. Н.И. Толстого и Л.Н. Гумилева. – М.: Издательская группа «Прогресс», 1995.

[2] Ср. противоположный случай, когда говорят о стране света Америке, расположенной на двух континентах – Североамериканском и Южноамериканском.

[3] Ключевский В. О. Курс русской истории. ч. I . М., 1937, , с. 36.

[4] Ключевский В.О. Там же. С.37.

[5] Трубецкой Н.С. Мысли об индоевропейской проблеме (1937). Изд.: Трубецкой н,с, Избранные труды по филологии. М.: Прогресс, 1987. С. 59.

[6] Здесь и далее старославянские и древнерусские формы с буквой «ять», передававшей закрытый дифтонгообразный звук, по техническим причинам передаются через букву “е”. (Ред.)

[7] А. Мейе.

[8] Трубецкой Н. С. Верхи и низы русской культуры: «Вестник Моск. Ун-та». Сер. 9. Филология. 1991, № 1, с. 89–91.

[9] Копецкий И. Л. Евразийство: Евразийская хроника. Вып.

1, Прага, 1925, с. 5–6.

[10] Трубецкой Н. С. Общеевразийский национализм: Евразийская хроника. Вып. IX. Париж, 1927. с. 28. ср., в связи с высказыванием о «многонародной нации» –– учение Л.П.Карсавина об иерархии соборных личностей (индивидуальные личности –– сословные личности –– личности малороссийская, великоросская и др. –– общерусская личность –– соборная всеевразийская личность).

Скачали данный реферат: Чайковский, Ul'janov, Лагошин, Мирохин, Епифан, Зууфин, Мисаил, Захаров.
Последние просмотренные рефераты на тему: реферат на тему отношения, курсовые, дипломная работа проект, шпаргалки для студентов.





Предыдущая страница реферата | 1  2