"И
упал он силою, - писал Гоголь об Остапе, - и воскликнул в душевной немощи:
"Батько! где ты? Слышишь ли ты?".
Подобный
скорбный возглас слышится подчас и со страниц блоковских стихов:
Чертя за кругом плавный круг,
Над сонным лугом коршун кружит
И смотрит на пустынный луг. -
В избушке мать над сыном тужит:
"На хлеба, на, на грудь, соси,
Расти, покорствуй, крест неси".
Идут века, шумит война,
Встает мятеж, горят деревни,
А ты все та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней. -
Доколе матери тужить?
Доколе коршуну кружить?
("Коршун")
|
И
тут невольно приходят на память его прежние строки:
Христос! Родной простор печален!
Изнемогаю на кресте!
И челн твой - будет ли причален
К моей распятой высоте?
("Осенняя любовь")
|
"Мы
его застаем в самую трудную для него минуту - когда плечи его горбит
безысходная тяжесть. Он неумолимо честен, трудно честен..." (IV, 533).
Так
пишет Блок о Бертране, - и снова это оказывается сказанным и о себе самом. Эта
"трудная", "неумолимая" честность великого художника
трагически претворилась в поэме "Соловьиный сад", подытожившей многие
издавна волновавшие Блока мысли.
"Я
увидал огромный мир, Елена, - говорит в пьесе "Песня Судьбы" Герман, - синий, неизвестный, влекущий. Ветер ворвался в окно - запахло землей и талым
снегом... Я понял, что мы одни, на блаженном острове, отделенные от всего мира.
Разве можно жить так одиноко и счастливо?" (IV, 110).
Тема
эта, зародившаяся еще в сравнительно ранней лирике Блока (например, в
стихотворении "Старость мертвая бродит вокруг..."), с годами все
более мощно нарастает в его творчестве:
Так. Буря этих лет прошла.
Мужик поплелся бороздою
Сырой и черной. Надо мною
Опять звенят весны крыла...
И страшно, и легко, и больно;
Опять весна мне шепчет: встань...
И я целую богомольно
Ее невидимую ткань...
И сердце бьется слишком скоро,
И слишком молодеет кровь,
Когда за тучкой легкоперой
Сквозит мне первая любовь...
Забудь, забудь о страшном мире.
Взмахни крылом, лети туда...
Нет, не один я был на пире!
Нет, не забуду никогда!
|
Это
стихотворение - поистине поразительного благородства и редкой откровенности, с
которой поэт рисует притягательность "весны", - отнюдь не одиноко у
Блока тех лет: