Эмблема романа: Россия и Христос

Захаров В. Н.

У романа "Бесы" — особая судьба не только в истории русской литературы, но и в истории России. Достоевский написал роман, который стал камнем преткновения для нескольких поколений русских читателей. О романе спорили, но спорили не столько критики и читатели, сколько политики. Роман сразу отвергла либеральная и революционная интеллигенция, которая осудила его как антиреволюционный и антинигилистический. В советские времена не было отдельных изданий "Бесов" — его можно было читать только в собраниях сочинений. Единственная попытка отдельного издания в 1935 г., которую предпринял известный исследователь творчества Достоевского Л. П. Гроссман, имела печальный исход: издание было запрещено, тираж уже отпечатанного первого тома уничтожен, случайно уцелело несколько экземпляров. Все понимали, кого Достоевский нарек бесами.

Политическая репутация автора романа была обусловлена одним обстоятельством его творческой истории — обращением писателя к "нечаевскому делу".

"Нечаевское дело" — известный политический процесс начала 70–х годов XIX века над тайной заговорщической организацией "Народная расправа", созданной бывшим вольнослушателем Петербургского университета С. Г. Нечаевым, который после весенних студенческих беспорядков 1869 года сначала бежал в Швейцарию, завел там знакомство с М. А. Бакуниным и Н. П. Огаревым, а в сентябре того же года с мандатом несуществовавшего "Русского отдела всемирного революционного союза" (не было ни "русского отдела", ни "союза" — подлинна лишь подпись Бакунина) вернулся в Россию и в Москве организовал тайное общество, главным образом, среди студентов Петровской земледельческой академии.

Нечаевская "Народная расправа" учинила одну "расправу" — убийство своего члена слушателя Петровской академии И. И. Иванова, который заподозрил Нечаева во лжи и интригах, выступил против его методов политической борьбы, потребовал доказательств полномочий, отказался от участия в заговоре и решил действовать самостоятельно. Нечаев убедил членов одной пятерки в том, что для успеха общего дела необходимо убить Иванова, чтобы тот не донес. Убийство всегда отвратительно. Убийство в жизни было не менее отвратительно, чем в романе. Протестуя втайне против предложения Нечаева, сообщники помогли ему убить Иванова, а этими пособниками были заведующий книжным магазином П. Г. Успенский (прототип Виргинского), известный историк, фольклорист и этнограф И. Г. Прыжов (прототип Толкаченко), надзиратель арестантского дома Н. Н. Николаев (прототип Эркеля), студент академии А. К. Кузнецов. Почти сразу убийство было раскрыто, и "Народная расправа" бесславно прекратила свое существование. 1-15 июля 1871 г. состоялся гласный судебный процесс, приговоривший к разным мерам наказания всех участников заговора, кроме сбежавшего Нечаева, который в 1872 г. был выдан России швейцарскими властями, осужден на 20 лет каторжных работ и заточен в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Некоторое время спустя он распропагандировал охрану, чуть было не сбежал, умер от водянки 24 ноября 1882 года — ровно через тринадцать лет, день в день, после убийства им студента Иванова.

У этой истории была своя предыстория. Шурин Достоевского был студентом Петровской земледельческой академии. Встревоженный сообщениями прессы о волнениях в академии, Достоевский, живший тогда за границей, предложил жене пригласить его в Дрезден в гости. Приезд И. Г. Сниткина в октябре 1869 года вызвал оживленные беседы, в которых брат Анны Григорьевны много рассказывал о событиях в Петровской академии и особенно о студенте Иванове, вскоре убитом Нечаевым. А. Г. Достоевская позже вспоминала: "о студенте Иванове мой брат говорил как об умном и выдающемся по своему твердому характеру человеке и коренным образом изменившем свои прежние убеждения. И как глубоко был потрясен мой брат, узнав потом из газет об убийстве студента Иванова, к которому он чувствовал искреннюю привязанность! Описание парка Петровской академии и грота, где был убит Иванов, было взято Федором Михайловичем со слов моего брата" (Достоевская, 190).

В декабре 1869 г. Достоевский узнает из русских газет об убийстве И. И. Иванова и причастности к этому преступлению С. Г. Нечаева, а в январе 1870 г. среди набросков повести, в которой фигурируют герои романической фабулы (Князь, Учитель, Воспитанница, Красавица), появляются Нечаев и его жертва: "Прокламации. Мелькает Нечаев, убить Учителя (?)", возникает одна из ключевых сцен и обозначен конфликт будущего романа: "Заседание у нигилистов, учитель спорит" (Д. XI, 58–64). В существенных чертах фабула романа уже созрела.

Среди осужденных по "нечаевскому делу" был и один из хулителей "Бесов" П. Н. Ткачев, заявивший в статье "Больные люди", что в этом романе "окончательно обнаруживается творческое банкротство автора "Бедных людей": он начинает переписывать судебную хронику, путая и перевирая факты, и наивно воображает, будто он создает художественное произведение", что сам роман — "плохое олицетворение одного старого стенографического отчета" (не такого, впрочем, и "старого": процесс состоялся в июле 1871 года, статья в журнале "Дело" вышла весной, в марте–апреле, 1873 года незадолго до побега Ткачева из ссылки в Швейцарию). Что стоит за этой критикой — неискренность и озлобление одного из уличенных "бесов" или недовольство очевидца, не узнавшего в романе детали знакомых событий?

На сей счет Достоевский дал исчерпывающие разъяснения в декабрьской статье "Дневника писателя" за 1873 год. Со ссылкой на мнения "некоторых из наших критиков" Достоевский писал, что в "Бесах" он лишь "воспользовался фабулой известного нечаевского дела", "что собственно портретов или буквального воспроизведения нечаевской истории у меня нет; что взято явление и что я попытался лишь объяснить возможность его в нашем обществе, и уже в смысле общественного явления, а не в виде анекдотическом, не в виде лишь описания московского частного случая" (Д. XXI, 125). Да, Достоевский считал "нечаевское дело" единичным фактом. Так отметил он эту мысль в подготовительных материалах к "Бесам": "Нечаев сам по себе все–таки случайное и единоличное существо" (Д. XI, 279). Его интересовал не Нечаев, а "нечаевщина": "Я хотел, — продолжал Достоевский в декабрьском "Дневнике писателя", — поставить вопрос и, сколько возможно яснее, в форме романа дать на него ответ: каким образом в нашем переходном и удивительном современном обществе возможны — не Нечаев, а Нечаевы, и каким образом может случиться, что эти Нечаевы набирают себе под конец нечаевцев?" (Д. XXI, 125).

Как Нечаевы искушали "нечаевцев", большого секрета нет. Для тех, кто попроще, это возбуждение смуты, плетение интриг, развязывание инстинктов толпы, попрание святынь, глумление и кощунство: "нас обманули", "найди врага", "кто не с нами, тот против нас", "чем хуже, тем лучше", "разделяй и властвуй", "все позволено", "цель оправдывает средства" и т. п. Для тех, кто думал о "высоком и прекрасном", это искушение идеей "всеобщего счастья" и обещание чуда любой ценой — принуждением, насилием, даже кровью, это и искушение непереносимой для многих мечтателей мыслью о том, что они могут не успеть, опоздать, их могут не взять в светлое будущее, и т. п.

Рецепты этой политической "кухни" известны. Роман Достоевского — о другом. Как писал Достоевский, "я попытался изобразить те многоразличные и разнообразные мотивы, по которым даже чистейшие сердцем и простодушнейшие люди могут быть привлечены к совершению такого же чудовищного злодейства. Вот в том–то и ужас, что у нас можно сделать самый пакостный и мерзкий поступок, не будучи вовсе иногда мерзавцем!" (Д. XXI, 131). Об этой опасности превращения "чистейших сердцем и простодушнейших людей" в "бесов" и предупреждает роман Достоевского.

Критики упрекали Достоевского за то, что он рассказал в своем романе о нетипичном явлении в русском революционном движении. Н. К. Михайловский, например, сказав, что "нечаевское дело" — "монстр", "печальное, ошибочное и преступное исключение", нравоучительно вразумлял писателя: "вы не за тех бесов ухватилась". Что ж, так можно было думать сто тридцать лет назад. У нас после трагического опыта XX века подобных иллюзий и заблуждений нет. Роман давно назван пророческим.

Достоевский разглядел в "нечаевщине" симптом опасной "болезни" в общественном сознании. Эта "болезнь" — политический авантюризм и экстримизм, который уже не рядится в благородные одежды, а разводя мораль и политику, не гнушается безнравственными средствами — во имя "всеобщего счастья", "благой цели", а то и просто "будущего". В романе эта "болезнь" проявилась в соучастии "немерзавцев" в политическом душегубстве — убийству по подозрению, связавшем их круговой порукой "на крови".

Достоевский однозначно высказается против революции как политического способа решения социальных и нравственных проблем общества.

У романного "Нечаева", Петра Степановича Верховенского, — роковая роль в "Бесах". В революционной деятельности он — главный заговорщик, но "мелкий бес". У него нет "великой идеи", нет идеала, но есть политическая целесообразность. Подстать герою и "говорящая" фамилия — Верховенский. О себе он говорит с циничной откровенностью: "Я мошенник, а не социалист". Действительно, "политический социализм" был для него всего лишь средством достижения цели. Его "демон" — власть. Власть полная, безграничная и вожделенная — над жизнями, мыслями и чувствами людей. Ради этого он готов на всё. Конечно, он не служит в охранном отделении, как предположил кое–кто (а сам Верховенский это не опроверг), но Петр Степанович — провокатор не столько в прямом, сколько в переносном смысле. Он искусно плетет интригу, впутывая в заговор "наших" и губернские власти. Плоды его провокаторской деятельности — скандал во время сборища, трупы и пожары во время "праздника" и в конце концов "расправа" над Шатовым, вызвавшая цепную реакцию других смертей (Кирилова, Лизы Дроздовой, Федьки Каторжного, жены и новорожденного младенца Шатова, Степана Трофимовича и Ставрогина).

Петр Степанович Верховенский — недостойный сын своего отца, хотя и плоть от плоти, дух от духа его. Образ мыслей и действий Петра Степановича — логическое развитие либерального идеализма сороковых годов, воплощенного в личности, характере и судьбе Степана Трофимовича Верховенского.

"Отцы и дети" — родная и излюбленная тема русской литературы. Она разработана в комедии Грибоедова "Горе от ума" в конфликте Чацкого с "фамусовским обществом" — "века нынешнего" с "веком минувшим". Чуть позже Лермонтов в своей "Думе" предрек тот знаменательный конфликт двух поколений, который стал предметом изображения в известном романе Тургенева. Собирался писать роман "Отцы и дети" и Достоевский, но не написал, хотя как сказать — начиная с "Бесов", проблема "отцов и детей" ставилась и была разработана в романах "Подросток" и "Братья Карамазовы", в "Дневнике писателя".
В "Бесах" — это одна из ключевых проблем.

Как–то незаметно, само собою, либерал и благодушный ценитель возвышенного и прекрасного Степан Трофимович утратил былые идеалы и превратился в приживальщика генеральши Ставрогиной, озабоченного не столько "мировыми вопросами", сколько тем, как бы не оказаться подставным мужем — невзначай не жениться на "чужих грехах". Лишь перед смертью он сознает свое человеческое падение ("всю жизнь лгал") и несбывшееся гражданское назначение.

Петр Степанович ни во что не ставит сентиментальное прекраснодушие отца. Политический авантюрист откровенно презирает "эстетическое препровождение времени" Фурье и Кабе — его вполне удовлетворяет бесовская "шигалевщина": подмена свободы деспотизмом, подавление гениальности и торжество посредственности, обезличение человека и превращение народа в "массы". Его энергия неукротима: стоит ему появиться в либеральном кружке товарищей Степана Трофимовича, почти мгновенно "наши" становятся политическими заговорщиками. Степан Трофимович не только родной отец Петруши, но и один из многих духовных отцов русской смуты.

"Бесовство" Петра Степановича — оборотная сторона административного уклада жизни. Как ни парадоксально, отрицая власть, он упивается властью — он вожделеет власть ради самой власти.

Бесы в романе не только те, кто принадлежит революционному движению. Как ни странно, губернатор фон Лембке не отвращает, а усугубляет "бесовщину". Он простодушно верит и даже убежден, что все дела вершатся в канцеляриях и их успех зависит от воли чиновника, что всё в жизни устраивается по циркулярам и распоряжениям. Он сходит с ума, когда во время пожара видит, что стихия не подчиняется приказам, а его попытка вмешаться в ход событий производит суматоху и беспорядок. Столь же безуспешна в своих попытках облагодетельствовать общество Юлия Михайловна, пытавшаяся осуществить предназначение, начертанное Гоголем в главе "Что такое губернаторша" из "Выбранных мест из переписки с друзьями".

Предмет сатиры в романе шире, чем обличение "нечаевщины". В круг сатирического изображения входят и литературные, и общественные нравы ("великий писатель" Кармазинов, "гениальный графоман" Лебядкин, "литературная кадриль", провинциальная суета тщеславий, "праздник").

В романе есть "бесы" и "бесноватые" (одержимые бесами), причем зачастую их роли неразделимы: есть ситуации, в которых "одержимые" сами становятся "бесами", искушают других. Герои бесят и бесятся: интригуют, завидуют, ревнуют, унижают и ненавидят друг друга. У каждого — свои "бесы": у Кирилова — своеволие, у Лебядкина — хитрость, у Лембке — "административный восторг", у Юлии Михайловны — ее роль "губернаторши", у Кармазинова — самомнение и тщеславие "великого писателя".
Каким "бесом" одержим Ставрогин?

В отличие от многих Ставрогин не знает не то, что ему делать, а то, каким ему быть. Он "ни холоден, ни горяч". У него нет своих идей. Он — герой без лица. В его характере нет выражения определенной духовной сущности. Его лицо превратилось в маску, красивую, обольстительную, но безжизненную и, как заметил хроникер, отвратительную.

Ставрогин давно поставил себя выше добра и зла. Это его исходная и удобная позиция в жизни. Он "постиг свою оторванность от почвы", достиг уже предельного отчуждения от мира и людей, стал богом самому себе.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат на тему технология, решебник виленкин, питание реферат.





1  2  3 | Следующая страница реферата