Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата

И у Достоевского в его сибирских тетрадях (от начала 1850-х до 1860-х годов) - записи фольклора, услышанного на каторге и в ссылке. Они пронумерованы (всего 486 записей) и легко читаются (были им аккуратно переписаны), в отличие от его поздних записей, о которых уже было сказано выше.

Обычно записи этнографического (и лингвистического) характера носят периферийный характер внутри дневника (А.М. Ремизов, например, регулярно помещает в конец своих дневниковых тетрадей перечни услышанных им слов, выражений, выписываемых из разных мест объ явлений и частушек), иногда этим материалам отводится специальное место, выделяются какие-то отдельные тетради (возможно, именно та ким образом Солженицын собирал "Словарь русского языкового расширения").

К пред-тексту безусловно относится и так называемая "домашняя письменность" (термин П.М. Бицилли) - т.е. блокноты, записи на память, стихотворные посвящения, поздравления, семейные книжки, девизы, шутки на случай - и все, что так или иначе отражает жизнь данного близкого дружеского круга *. Сюда же попадают уже упомянутые наивные дневники и наивная литература.

* Коркина Е.Б. От составителя // Цветаева М. Неизданное. Семья. История в письмах. М., 1999. С. 6.

Здесь можно назвать тексты, в которых, например, отсутствует членение на предложения, а заглавные со строчными буквами одинаковы, точка вовсе не употребляется, единственным знаком препинания служит запятая, тексты с явным преобладанием сочинительной связи и с полным отсутствием подчинительных предложений (как в автобиографии Ф.А. Виноградова, окончившего 3 класса церковно-приходской школы) *.

* Виноградов Ф.А. "Ну теперь, барышни, пройдемте по гулянию... " // Живая старина. М., 2000. № 4. С. 5.

Выборки из интересного "Дневника-рукописи" опубликованы в журнале "Исторический архив". Так его назвал составитель, некий Ф.Е. Ширнов. Рукопись представляет собой вручную переплетенную книгу более чем в тысячу страниц, которая начинается описанием появления автора на свет. Она включает в себя "расказы" (с одним "с" в авторской орфографии), изложенные то ли с чужих слов, то ли своего собственного сочинения, а также некие явно специально придуманные автором истории. Здесь дневник выступает уже не просто хранилищем фактов, а в качестве своего рода катализатора мысли, некоего основания творческой фантазии его создателя (и, безусловно, своеобразного мыслимого "памятника самому себе") *. Комментатор опубликованных отрывков замечает:

"Федор Ефимович талантливый рассказчик, но писатель - «первобытный», малограмотный, великолепно невежественный. В его рукописи говорят корни слов, отделенные от приставок, царит головоломный синтаксис, а слова «солнце» и «сердце» не склоняются... Такие тексты - граница, разделяющая обыденность и творчество, то есть та самая зона, по М.М. Бахтину, которая порождает все новые и новые вопросы и тем самым преобразует объект исследования" **.

* Коряковская Н.М. История вне факта и события. Из дневника Ф.Е. Ширнова 1932-1938 гг. // Исторический архив. 2001. №1.

** Там же. С. 30, 28.

Здесь важна, вероятно, и постоянная потребность человека переписывать, переделывать свой текст.

Автор этого дневника родился в Литве, в семье русских крестьян-переселенцев. Эпиграфом к своему труду он поставил (почти по Пруткову) "Хотелось, чтоб cue бесмертно было". Один экземпляр его грандиозной рукописи якобы был отослан самому Сталину, а на последней, 1058-й, странице сохранившегося у автора экземпляра нарисован гроб, украшенный флажками с надписью по всему торцу: "СТАЛИН. Ты родной для нас всех". При этом комментатор замечает, что вряд ли автор вкладывал в это какой-то двойной смысл. Запись за 1938-й - последний год ведения дневника: "Живи наш Сталин столько лет, сколько будет существовать мир и человек" *. Очевидно, сам Сталин сделался адресатом этого труда всей жизни только в какой-то момент (может быть, уже перед смертью автора), а до этого дневник велся для самого себя, для близких и друзей, может быть, потомков. Вариантов конкретного адресата, кому предназначается дневниковая запись, бесконечно много, как и самих поводов для внесения записи. Чаще всего адресат (как и повод) бывает только предполагаемым, гипотетическим **.

* Там же. С. 52.

** Подробнее в: Михеев М. Интертекст на основе пред-текста (дневники, записные книжки, черновики, воспоминания, письма и т.п.) // Когнитивное моделирование в лингвистике. Сборник докладов Международной конференции. Варна, 2003.

Представляется, что к пред-тексту должны быть отнесены и письма. Вообще, как мне кажется, возможно было бы привязать весь жанр пред-текста (или дневниковой прозы) к жанру эпистолярному, если не генетически, то по крайней мере типологически.

Так, например, известный пушкинский идеал - сама "прелесть, красота и задушевность" (или "гений чистой красоты"), Анна Петровна Полторацкая, в замужестве Керн, в 1820 г., будучи с мужем во Пскове (за четыре года до встречи там с Пушкиным) начинает вести "дневник для отдохновения" на французском языке, адресуя его своей тетке, двоюродной сестре отца, или "лучшему из друзей", как она называет Феодосию Полторацкую (дневник был опубликован лишь через 100 лет, в 1929-м). В дневнике жалобы на безрадостность существования чередуются с зарисовками быта и выписками из прочитанных книг. Намеренно избранный здесь французский язык публикаторы объясняют тем, что грозный муж будто знал его плохо и на нем не читал. Но и в следующий раз, через 40 лет, уже в 1861-м, будучи второй раз замужем, теперь за человеком любимым, хотя и много моложе себя, Марковым-Виноградским, Анна Петровна вновь прибегает к жанру дневника, адресованного конкретному лицу. Этот дневник в письмах назван ею "Рассказы о жизни в Петербурге". В нем описываются известные студенческие волнения того времени в столице. Дневник написан уже по-русски, но из-за своей политической остроты смог увидеть свет только через полвека, в 1908-м (да и то с цензурными купюрами). Рассказы написаны в форме писем, обращенных к реальному лицу (на этот раз - С.Н. Цвету, после его отъезда из Петербурга: "для сообщения ему или пересылки, если возможность представится"). Анна Петровна в форме писем писала и собственно воспоминания (начав с воспоминаний о Пушкине), для которых адресатом (скрытым за инициалами "Е.Н.") была некая поэтесса Е.Н. Пучкова, вдохновившая ее на эту работу, а напечатал воспоминания П.В. Анненков *. Иными словами, автор дневника частенько нуждается пускай в фиктивном, но адресате.

* Керн (Маркова-Виноградская) А.П. Воспоминания. Дневники. Переписка. М., 1989.

Неизбежно возникает и вопрос об использовании особенного языка для фиксации дневниковых записей, т.е. о криптографировании текста. Можно вспомнить дневник Леонардо да Винчи, написанный специально разработанным шифром. Вот уж действительно идеал пред-текста со своей совершенно "точечной" аудиторией! Иной вариант -"Дневник 1867 года" А.Г. Достоевской, оригинал которого сохранился в стенографической записи, но оставался доступным (для расшифровки) практически только ей самой *.

* Дневник А.Г. Достоевской как историко-литературный источник / Послесловие С.В. Житомирской // Достоевская А.Г. Дневник 1876 года. М., 1993.

Как мне представляется, родство дневникового жанра и эпистолярного очевидно, по крайней мере заметна взаимопереходность дневника и писем. Пока автору еще важен адресат, хотя бы как предлог, он в дневнике сохраняется, пускай формально, но поскольку говоримое осознается как значимое и ценное не только для самого себя, но и для широкого круга лиц, в процессе про-говаривания, пере-читывания написанного, предназначение текста может быть пересмотрено, и он, помимо первоначального своего получателя, идет уже "под копирку", для многих. (Практику написания "серийных" писем можно встретить у А. Ахматовой, А. Цветаевой и др.) Следует учитывать и прямо противоположное устремление автора - писать письмо только одному адресату, как в переписке Б. Пастернака, который, как известно, вообще не оставил после себя ни дневника, ни записных книжек, а обычно тратил все содержание "обыденной жизни", изливая его в письмах своим близким, конкретным адресатам.

При этом возникает вопрос: как изложение одних и тех же фактов, но разным адресатам по-разному влияет на освещение тех же событий автором? (Не является ли порой их изложение одному - непреодолимым препятствием для того, чтобы повторять то же самое еще и другому?) Или, наоборот, является ли уже хотя бы однократное "сложение в текст" определенных фактов тем непреодолимым препятствием, через которое человек бывает не в силах переступить, как бы "зацикливаясь" на своем тексте и уже только так (а не иначе) всегда в дальнейшем излагая данное событие?

Записи и пересказы собственных снов, скорее всего, следует отнести к пред-текстам. Это было свойственно таким известным деятелям культуры, как Ф. Кафка, С. Дали, А. Эфрон, Г. Грин, Д. Самойлов, А. Ремизов и многим другим.

А. Ремизов в зрелом возрасте вел специальные дневники снов, которые занимали чуть ли не равноправное место с дневниками его реальной жизни *. Интересно, что сны в таком случае начинали активно вторгаться в жизнь бодрствующего сознания. Но помимо издания собственных снов в форме книг ("Мартын Задека" и др.). Ремизов еще и увлеченно пересказывал свои сны окружающим. 3. Шаховская пишет о том, как Ходасевич (правда, не упоминая его имени) однажды высказал Ремизову свое неудовольствие, строго запретив рассказывать про сны, в которых Ремизов его видел: "И помните, чтобы я не появлялся в смешном виде в ваших снах!" - после чего, действительно, как будто из "снов" Ремизова Ходасевич исчез **.

* Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 / Вступ. ст. и коммент. А.М. Грачевой // Минувшее. № 16. М. -СПб., 1994. С. 411.

** Шаховская 3. В поисках Набокова. М., 1991. С. 128. Она считала, что "чем беззащитнее и преданнее был ему [Ремизову] человек, тем больше А.М. над ним издевался [при пересказе своих снов], - а тех, кто отказывался быть его жертвой, боялся и с ними считался" (там же).

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: allbest, содержание реферата курсовые работы, банки рефератов бесплатно.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата