Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Достоевский раскрывает глубочайший трагизм человеческой свободы, неизгладимые противоречия между глобальными гуманистическими идеями и планами и конкретными методами и способами их осуществления. По мнению великого инквизитора, Христос слишком переоценил силы человека, когда призвал его добровольно следовать за ним по пути подлинной свободы, несущей вместе с самопожертвованием и страданиями настоящую любовь и истинное достоинство. Слабое, порочное и неблагодарное людское племя, полагает он, неспособно вынести бремя такой свободы и высшего совершенства. Более того, в своем бесчинстве люди даже воздвигают "свободное знамя" Христово против самого Христа и свободы, постоянно бунтуя и истребляя друг друга, предпочитая небесному хлебу земной, мукам свободного решения совести в выборе добра и зла - опору на вышестоящий авторитет, свободному духовному единению - управление кесаря.

Великий инквизитор обвиняет Христа в отказе от дьявольских искушений побороть свободу чудом, тайной и авторитетом, обратить камни в хлебы, овладеть их совестью и мечом кесаря объединить в "согласный муравейник", устроить им окончательный "всемирный покой". Он становится религиозным самозванцем, берет на себя смелость исправить подвиг Христа, последовать советам дьявола и освободить человека от "мук решения личного и свободного" и трагизма жизни. Сатанинская гордость заставляет его притязать на роль верховного судьи истории, монопольного обладателя полнотой истины о жизни и смерти, свободе и власти, самочинного распорядителя человеческими судьбами. Отправляясь от собственной абсолютной, как ему кажется, премудрости, великий инквизитор, подобно Раскольникову, Версилову или Ивану Карамазову, приходит к такому же абсолютному презрению к людям, замечает в них только "недоделанные пробные существа, созданные в насмешку", без чего сводилась бы на нет сама его претензия.

При подобной "разнице потенциалов" любовь к человечеству и желание послужить ему превращаются в намерение раз и навсегда объединить людей в "тысячемиллионное стадо", дать им тихое смиренное счастье по мерке слабосильных существ, примитивное блаженство муравьиного ковыряния в материальных низинах жизни путем укорачивания личности, управления ее волей и уничтожения любви, то есть духовной смерти.

Высшая претензия великого инквизитора подразумевает прочную замену свободного решения людских сердец слепым повиновением "мимо их совести" царям земным, "царям единым", к каковым он себя и причисляет. "О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся" (I, 14, 235). А для этого, полагает он, необходимо, выступая от имени Христа, добра и истины, "принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми".

Тем самым своевольная гордыня великого инквизитора, проходящая через весь строй его размышлений, превращает благие намерения в зависимость "тысячемиллионного стада" от господства самообожествляющихся "сочинителей" законов, как говаривал Раскольников в "Преступлении и наказании", в своем сверхчеловеческом демонизме и обусловленным им умалении других утрачивающих и собственную личность. Заботятся о человечестве, презрительно разделяя людей на имеющих право "гениев" и бесправную толпу, как известно, и "бесы", наподобие Петра Верховенского, Лямшина или Шигалева, что приводит не только к духовным и нравственным потерям.

Неудивительно, что именно Христос, утверждающий подлинную свободу, связанную с высшим происхождением и призванием человека, с жизненной силой его совести и любви, становится для великого инквизитора главным еретиком, которого надо изгнать или сжечь. Основная тайна великого инквизитора заключается в том, что он не верит в Бога, а, стало быть, не уважает и принижает человека, поощряя и увековечивая его пороки и слабости.

По глубочайшему убеждению Достоевского, за создание всеобщей, принижающей человека, материалистической среды, в лоне которой и рождаются преступления, в том числе и описанное в "Братьях Карамазовых" убийство, несет ответственность любой человек. Его излюбленная мысль о виновности отдельной личности перед остальными (виновности не юридической, а онтологической) основана на признании ее изначального несовершенства и вместе с тем сопричастности всему происходящему в мире. Каждый виноват в меру отсутствия света и добра в собственной душе. Следствия душевного мрака и своекорыстия, до конца не искоренимые в людях, невидимыми путями распространяются вокруг нас. И малейшие наши злые помыслы, слова и поступки незримо отпечатываются в сердцах окружающих, подталкивая кого-то к зависти или гордости, рабству или тиранству ("был бы сам праведен, - замечает в романе "таинственный посетитель", - может быть и преступника передо мной не было"). Таким образом растет и накапливается отрицательный духовный потенциал, питающий мировое зло. Ведь "все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается". И "попробуйте разделиться, попробуйте определить, где кончается ваша личность и начинается другая?"

Демократизм Достоевского - не поверхностно-либеральный, а глубинный, органический - направлял его мысль против любой разновидности элитарного господства, нередко маскировавшегося в его время популистскими лозунгами, против всякой разобщенности общественных слоев, против индивидуального или сословного, партийного или экономического эгоизма, подрывающего в условиях природного и социального неравенства спасительную идею этической равноценности людей перед Богом, принижающего личность и парализующего ее волю к высшему.

Писатель утверждал, что свобода как величайшая ценность человека есть самый крупный камень преткновения, если она оторвана от живых источников любви, добра и истины, от непосредственной связи с Богочеловеком и действия по его образу и подобию. Тогда она оказывается слепой и глухой, рабски подчиняется "естественным" страстям, несет хаос, страдание и смерть и в конце концов самоуничтожается. Поэтому способность справиться с собственной свободой, переплавить, превратив, так сказать, минус в плюс, жизнеотрицающую силу мнимой свободы в жизнеутверждающую силу свободы действительной, направить ее центростремительно и альтруистически к объединению с Богом и другими людьми, дабы сойти с загаженного мухами жизненного поля, автор "Братьев Карамазовых" считал важнейшей духовной задачей человека. "Чтобы переделать мир по-новому, - заключает "таинственный посетитель", - надо, чтобы люди сами психически повернулись на другую дорогу. Раньше, чем не сделаешься в самом деле всякому братом, не наступит братство" (I, 14, 275).

По мнению Достоевского, перерождение от рабства к свободе и добровольный отказ из глубины сердца "по своей глупой воле пожить" происходит в человеке лишь тогда, когда поколеблены сами основы и структура своекорыстного сознания и его душа полностью захвачена абсолютным идеалом, стирающим в ней все остальные "идеалы" и идолы. "Христос же знал, - отмечает писатель, - что одним хлебом не оживить человека. Если притом не будет жизни духовной, идеала Красоты, то затоскует человек, умрет, с ума сойдет, убьет себя или пустится в языческие фантазии" (I, 25, 171). Именно высшая красота и непреложная правда Христа, "аксиома о духовном происхождении человека", если она открывается людям, освобождает их из плена языческих фантазий и самоубийственных пристрастий и устремляет волю в совершенно иное русло бескорыстно-жертвенной любви, преображающей ветхого человека.

В логике Достоевского, величайшая любовь, являющаяся главной движущей силой абсолютного идеала и венцом высочайшего развития личности, есть одновременно и высочайшее самостеснение, совершенно свободная жертва, вполне осознанная победа над адамовой натурой, чудо воскрешения умирающего зерна, обновления губящей себя души. Только бескорыстная любовь к конкретному, рядом находящемуся ближнему, которая не отождествляется ни с каким частным интересом или естественными склонностями, способна возвысить и облагородить приниженную душу человека.

Такими же созидательными свойствами обладает и родная сестра любви, совесть, происходящая из одного с ней источника - "вековечного идеала". Совесть - это дар понимания сообщаемой человеку вести о его несовершенстве. Она мучает его, дает возможность видеть незаслуженность своих заслуг, мешает ему быть самодовольным и подвигает на бесконечное совершенство. Поэтому совесть позволяет органически различать добро и зло, сдерживать страсти и своекорыстные расчеты, является необходимой предпосылкой для выхода личности из состояния тяжеловесной замкнутости и отделенности, для сострадания и умения входить в положение других людей, восстанавливать подлинную связь с ними. По мысли Достоевского, без любви и совести "человек всем человечеством сошел бы с ума", раздувшись и лопнув под напором разрушительной энергии эгоистической гордости. "И неужели сие мечта, - вопрошает старец Зосима, - чтобы под конец человек находил свои радости лишь в подвигах просвещения и милосердия, а не в радостях жестоких, как ныне, - в объядении, блуде, чванстве, хвастовстве и завистливом превышении одного над другим?" (I, 14, 288).

Жестокие радости, считает старец, не прекратятся до тех пор, пока люди стремятся устроиться на земле справедливо лишь одним своим умом, без Христа, пока рабская и самоубийственная свобода, понятая как безостановочное приумножение и лихорадочное утоление материальных потребностей, не прекратит искажать духовную природу и отвергать "высшую половину существа человеческого", пока не станет ясно, что "лишь в человеческом духовном достоинстве равенство". Победить низшее в себе постом и молитвой, овладеть собою - таков, по его личному опыту, путь к настоящей свободе.

Мысли старца Зосимы выражают в "Братьях Карамазовых" многовековой опыт православной культуры, сосредотачивавшийся на Руси в монастырях. Народ русский, рассуждает он, хотя и отягощен, подобно другимнародам, своим и мировым грехом, все равно молится святому и высшему, знает, что "где-то есть святой и высший, у того зато правда, тот знает правду, значит не умирает она на земле". И пока "русский инок" несет в себе образ Христов и "чистоту Божией правды", пока сохраняются православные ценности, это "тысячелетнее орудие для нравственного перерождения от рабства к свободе и к нравственному совершенствованию", до тех пор живет и надежда на спасение человека, на изменение его отношений с другими через осознание онтологической вины и взаимное служение. "Всякий пред всеми за всех виноват, не знают только этого люди, а если б узнали - сейчас был бы рай". Это откровение умирающего брата Маркела, усиленное затем "таинственным посетителем", Зосима вспоминает в критический момент своей светской жизни. Оно подвигает и Митю Карамазова к внутреннему перевороту, определяя его всепрощающую логику вслед за тем, кто, по словам Алеши, "может все простить, всех и вся и за все", потому что сам отдал "неповинную кровь свою за всех и за все".

Еще одна важная особенность проповеди старца заключается в учении о "деятельной любви" к ближнему, опыт которой убеждает в бытии Бога и бессмертии души и которою "все покупается, все спасается", свои и даже чужие грехи. Деятельную любовь или конкретное добро, не содержащее внутренней противоречивости, он считает великой силой, способной неисповедимыми путями "на другом конце мира" отдаваться, ибо, как известно, "все связано со всем".

Зосима отмечает двойное благотворное воздействие конкретного добра - на личность, его совершающую, и на того, на кого оно направлено. Одним из примеров его воскрешающей силы может служить всплывший на судебном заседании эпизод с "фунтом орехов", сыгравший немалую, хотя и "дальнюю", роль в цепи обстоятельств, которые повлияли на формирование благородных сторон характера Дмитрия Карамазова, предотвратили его преступление и способствовали его раскаянию. Конкретное добро не только не подпитывает эгоцентрические силы, но и укореняет на их месте прямо противоположные начала. Именно деятельная любовь, настаивает автор романа, распространяет подлинное просвещение, гасит любые агрессивно-захватнические проявления "натуры" и создает почву для незашоренного понимания себя и своих ближних.

Безусловные лучшие люди, святые и праведники (а не банкиры или адвокаты, ученые или полководцы), а также близкие им герои Достоевского, в том числе и в "Братьях Карамазовых", обвиняют и переделывают не внешний мир, как Иван Карамазов или великий инквизитор, а самих себя, ибо не замутненный никаким своекорыстием и временным интересом взгляд не позволяет им лгать себе и заставляет полнее видеть собственную реальную ограниченность. Глубокое чувство вины и одновременной сопричастности бытию заставляет таких героев незаслуженно с точки зрения здравого смысла ставить все и всех выше себя и оценивать окружающих не только как "гадин" или "стадо". Их духовная энергия направлена на преодоление собственного несовершенства, на увеличение бескорыстной любви в своей душе, что ведет к абсолютной согласованности целей и средств, препятствует смешению добра и зла, превращению различных проявлений жизни в материал и средство для пользы и выгоды, предопределяет движение к возможной мировой гармонии "изнутри". Они принципиально сильны именно своей "слабостью", то есть органической расположенностью к добру и мужеством отказа распространять зло в мире в каких бы то ни было формах, даже в форме ложного добра и жизнетворчества. Отсюда их историческая недопроявленность, "тихость". Безусловные лучшие люди, писал Достоевский, "отчасти иногда неуловимы, потому что даже идеальны, подчас трудно определимы", кажутся "юродивыми", "чудаками", "детьми".

Алешу Карамазова разные персонажи в романе называют "тихим", "чистым", "целомудренным", "стыдливым", "маленьким человеком", "херувимом", "ангелом". Многие смеются над ним как над "чудаком" и "юродивым", посылают его по своим делам и поручениям, которые он выполняет безотказно. В отличие от брата Ивана, Алеша не помнит нанесенных ему обид, не страдает самолюбием, безразличен к своим и чужим деньгам. Отсутствие эгоистической гордости и меркантильной заинтересованности создает в нем психологическую предпосылку для нелицемерного внимания к другому лицу. Он верно схватывает особенности субъективного характера окружающих, прекрасно чувствует происходящее в их душах.

Дар неформального, сокровенного понимания людей естественно соединен в Алеше, как и в князе Мышкине, с даром нравственного влияния на них и со способностью "возбуждать к себе особенную любовь". Все это не обостряет, а, напротив, смягчает их природный эгоцентризм и способствует проявлению добрых сторон души. Благотворное воздействие сердечно-понимающего отношения к людям ослабляет агрессивность Груши, собиравшуюся было "съесть" Алешу. Ярким тому подтверждением, подобно эпизоду с "фунтом орехов", может служить глава "Луковка", которую писатель считал очень важной для целостного понимания романа и в которой Алеша подал Груше "одну самую малую луковку, только, только!", то есть увидел в ней не просто женщину, предмет вожделения и страсти, но и личность, измученного человека, нуждающегося в искреннем сострадании. "Не знаю я, не ведаю, что он мне такое сказал, - объясняет Груша Ракитину воздействие "луковки", - сердцу сказалось, сердце он мне перевернул... Пожалел он меня первый, единый, вот что!" И обращаясь затем к Алеше: "Я всю жизнь такого, как ты, ждала... Верила, что и меня кто-то полюбит, гадкую, не за один только срам!" (I, 14, 323). Следует подчеркнуть, что с этого момента Груша находит в себе силы, чтобы остановить самолюбивые претензии, порвать с прошлым и начать вместе с Митей в любви и страдании новую жизнь.

Сходное влияние оказывает Алеша и на своего неисправимого отца, в чьей душе зашевелилось что-то доброе при общении с беззлобным, открытым и доверчивым сыном-"херувимом". Исцеляющую силу в брате прозревает и Иван Карамазов, соблазнивший брата безысходной логикой своих рассудочных теорий, всегда злобно усмехавшийся, а однажды вдруг раскрывшийся при встрече с ним с "радостной", "детской" стороны. "Братишка ты мой, не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою, - улыбнулся вдруг Иван, совсем как маленький кроткий мальчик. Никогда еще Алеша не видел у него такой улыбки" (I, 14, 215).

Исцеляющую силу личности Алеши испытывает на себе и Митя, сравнивая его "сердце" с "умом" Ивана: "Ты у меня все. Я хоть и говорю, что Иван над нами высший, но ты у меня херувим. Только твое решение решит. Может, ты-то и есть высший человек, а не Иван" (I, 15, 34). Отдавая должное уму и знаниям среднего брата, Митя тем не менее предпочитает сердце и мудрость младшего и непосредственным чутьем понимает, где лежит спасительный исход из противоречивых метаний его широкой натуры, готовой одновременно устремлять взор к небу и лететь "вверх пятами" в преисподнюю. "Порядку во мне нет, - критически оценивает он свое поведение, - высшего порядка... Вся жизнь моя была беспорядок, и надо положить порядок" (I, 14, 366).

Душевные качества Дмитрия Карамазова сближают его более с Алешей, нежели с Иваном, и облегчают ему переход к сознательному поиску высшего порядка, к той особой логике внутреннего преображения (а не переделки внешнего мира), которая характерна для смиренных и мудрых героев романа и которая с большим трудом дается гордым и умным. Нетерпимость ко всякой лжи, детское простодушие, наивная открытость происходящему позволяют ему обнаженнее чувствовать и опознавать закамуфлированные корни зла, видеть реальные пути добра и почти инстинктивно удерживаться от роковых поступков.

"Дитё", явившееся ему откровением в сновидении, подвигает Дмитрия Карамазова и к духовному обновлению. В противоположность брату Ивану он безрассудно с точки зрения здравого смысла берет на себя всю людскую вину за детские страдания и как бы следуя за Спасителем, принявшим на себя крест "за всех, за вся и за все". Начиная возрождаться к новой жизни и по-своему повторяя линию судьбы старца Зосимы и "таинственного посетителя", Митя частично вступает на нелепый, по разумению "бернаров", "механиков" и "машинистов", своекорыстных хозяев и позитивистских расчленителей жизни, путь, где обвинению мира и его перестройке противопоставлено самообвинение и воспитание души, теоретическому добру и практическому злу - конкретная, не противоречащая сама себе любовь, всепринижающему господству - всевозвышающее служение.

"Слава Высшему на свете, слава Высшему во мне" - этим "стишком" Дмитрий Карамазов как бы обрамляет в романе свои мытарства, всем своим жизненным опытом приходя к заключению, что без истинно человеческого благородства и благообразия, без увеличения добра и света в каждой отдельной, прежде всего своей собственной, душе зло и преступления не имеют реальных преград, а все человечество лишено достойной перспективы.

По несомненному убеждению писателя, современное человечество находится в ситуации неизбежного выбора, подобной той, в какой оказался в конце романа Дмитрий Карамазов - оставаться ли "Бернаром презренным", воспользоваться неправедной силой предлагаемых братом Иваном денег и бежать в Америку, к "механикам" и "машинистам", чтобы идти в ногу со всем миром, уклонившимся от "прямой дороги", или же по примеру Христа через страдание и воскресение обрести в себе новую личность, остаться в России и стать подлинным братом ближнему своему. Склоняясь к второму варианту, Митя как бы приглашает и всех людей на земле отказаться от чванливых претензий, корыстных интересов, эгоистической обособленности и со всей прямотой осознать, что для них есть лишь две полярные возможности: или обняться, или уничтожить друг друга, или вечная жизнь, или вечная смерть. "Были бы братья, - настаивает в своих беседах старец Зосима, - будет и братство, а раньше братства никогда не разделятся. Образ Христов храним, и воссияет как драгоценный алмаз всему миру... Буди, буди" (I, 14 286-287).

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: отечественная война реферат, предмет культурологии, диплом о высшем образовании.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата