Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5

"Кто не питает отвращения к своему самолюбию, - делал Паскаль созвучный заключениям Достоевского вывод, - к тому инстинкту, который заставляет человека делать себя богом, тот вполне ослеплён. Неужели мы не видим, что это совершенно противоположно справедливости и истине?… Это очевидная несправедливость, в которой мы рождены и от которой должны, хотя и не можем, избавиться".

Невозможность избавиться от очевидной несправедливости признавал и Достоевский. Но тем настоятельнее, подобно Паскалю, он испытывал потребность поколебать и преодолеть её. По мысли писателя, такое преодоление доступно лишь действительно свободному человеку, победившему рассудочно-плотское давление своей натуры, одолевшему власть непреображённого "сердечного бреда" и вышедшему из нигилистических следствий "закона Я". Писатель утверждал, что свобода как величайшая ценность у человека есть и самый крупный камень преткновения, если она отделена от Бога и эгоцентрична. Следовательно, самая главная задача в нравственном совершенствовании личности заключается в освобождении от рабства страстям и соединении с Божественной волей. Такое перерождение, полагал он, может произойти лишь при разрушении и полной нейтрализации опорных "точек, о которых грезит сердце" в "законе Я" и при направлении желания по совершенно противоположным ориентирам "закона любви".

По убеждению Достоевского, отказ "по своей глупой воле пожить", оздоровление корней желаний и очищение "сердечного бреда" эгоистической натуры (о трудности отказа от естественности эгоистического своеволия, поступающего назло добролюбию, своеобразно свидетельствует герой "Записок из подполья": "Я бы дал себе совсем отрезать язык, из одной благодарности, если бы только устроилось так, чтоб мне самому уже более никогда не хотелось его показывать", - происходит в человеке только тогда, когда его душа полностью захвачена абсолютным идеалом, стирающим в ней все остальные "идеалы" и идолы. "В том моя воля, чтоб не иметь воли, ибо идеал прекрасен".

Абсолютным и прекрасным идеалом, создающим непосредственность и непобедимость ощущения высшей красоты, преображающим "сердечный бред" и меняющим его вектор, делающим отказ от "натуральных" движений собственной воли "самовольным" и естественным, был для Достоевского, как известно, Иисус Христос. Соединённые в своевольном жесте первочеловека зависть, гордость, эгоизм, чувственность, задававшие ритм и структуру развития "закона Я", снимались противоположными началами в безраздельной и беззаветной, бескорыстно-жертвенной любви Христа к людям.

В логике Достоевского величайшая любовь, являющаяся главной движущей силой идеала, безусловной целью, венцом полного очеловечивания личности, предельного выражения её свободы, есть одновременно и величайшее самостеснение, добровольная жертва, подлинная победа над созданной Адамом "натурой". Только такая любовь к конкретному, рядом находящемуся ближнему, которая не завидует, не гордится, не превозносится и "не ищет своего", ибо не отождествляется ни с каким частным интересом или естественными склонностями, дающая, а не берущая любовь, которая долготерпит и всё переносит, способна возвысить и облагородить приниженную душу человека, восстановить в нём "образ человеческий", изменить и восполнить "укороченное" гордостью сознание. "На Земле нельзя любить без жертвы; без чего нельзя и соответственно полно, непосредственно сознавать".

Логика Достоевского совпадает с логикой Паскаля, в положительном центре которой также становится Иисус Христос. "Без Иисуса Христа мир не существовал бы, ибо ему надлежало или быть разрушенным, или стать подобием ада… Без Иисуса Христа человек предоставлен пороку и своей немощи; с Иисусом же Христом человек освобождается от того и другого. В Нём вся наша добродетель и всё наше богатство; вне Его лишь порок, бедствие, заблуждение, мрак, отчаяние, и кроме мрака и беспорядка мы не видим ничего ни в природе Бога, ни в нашей собственной".

По убеждению Паскаля, подлинное познание Бога и человека невозможно без посредничества Иисуса Христа, через которое люди постигают собственную нищету и пути её исцеления. Ясно видя себя несчастными, больными, слепыми рабами и грешниками, они с помощью Иисусовой благодати отворачиваются от своекорыстных страстей и преисполняются тёплой радостью любви и милосердия. Только в чистом сердце, пишет Паскаль, пробуждается совершенная и истинная любовь - это последнее и абсолютное основание человеческого бытия, приобретающее в личном опыте наивысшую достоверность по сравнению с наличной действительностью и доказательствами рассудка, самая мощная сверхприродная сила, собирающая воедино все калейдоскопические осколки эгоизированной жизни. И бесконечное расстояние между телом и духом служит лишь слабым подобием несравненно большего расстояния между духом и любовью, которая выводит человека к новой преображённой реальности. Короли, богачи, полководцы не видят величия людей ума, учёных, философов, писателей, не замечающих, в свою очередь, внешнего блеска этих "великих людей плоти".

"Есть люди, которые способны удивляться только плотскому величию, как будто духовного и вовсе не существовало; другие восхищаются лишь духовным величием, как будто не было бесконечно более высокого величия Премудрости. Все тела, небесный свод, звёзды, земля с её царствами не стоят слабейшего из умов, ибо он познаёт всё это и самого себя, а тела ничего не познают. Но все тела в совокупности, все умы вместе взятые и все их произведения не стоят даже малейшего проявления любви. Это свойство бесконечно более высокого порядка".

Как и в философии Паскаля, в ценностной иерархии Достоевского люди "плоти" и "ума" отступают перед людьми святости и милосердия. Для обоих любовь является единственной безусловной целью, по отношению к которой любые достижения выступают как некая условность, промежуточный образ, степень приближения к высшему состоянию. Однако герои "ума" и "плоти" наивно принимают свою условность за нечто безусловное, что объективно придаёт их поведению бессознательный оттенок обманывающего актёрства.

Так, Паскаль обнаруживает главенство поверхностности, внешностности, видимости в поступках людей. Глубокой и содержательной жизни человек предпочитает репутацию, мираж, не имеющий никакой реальности. "Мы желаем жить воображаемой жизнью в мысли других и из-за этого силимся выставлять себя напоказ. Мы непрерывно стараемся украсить и сохранить это воображаемое существо и пренебрегаем подлинным существом… Люди склонны маскировать и переряжать природу. Нет больше короля, папы, епископов: вместо них является "августейший монарх" и т.д.; нет Парижа, а есть "столица королевства"…" Паскаль отмечает, что французские судьи хорошо поняли тайну величественной обстановки - красных мантий и горностаевых мехов, в которые они закутываются, как пушистые коты, внушительных палат, где они судят; врачам же совершенно необходимы сутаны, а докторам наук - четырёхугольные шапочки и просторные мантии, без чего "они никогда не обманули бы публики, которая не может устоять против этого столь подлинного доказательства…" Трудно увидеть просто человека в короле и "в султане, окружённом в своем серале сорока тысячами янычар", нелегко обнаружить за изящными манерами и красноречиво-театральными жестами адвоката неистинность защищаемого им мнения и искомую выгоду, сложно разглядеть под очаровывающей экстерьерностью светского льва пустые мысли, дряблую душу и непомерное самолюбие.

По Паскалю, усиленное выпячивание социальной условности и внешнего авторитета мешает человеку осознавать своё подлинное положение в мире и адекватно переживать собственную онтологическую ущербность, без чего, как известно, невозможно его исцеление и склонение сердца на путь Христа. Так же и Достоевский стремился показать, как иррациональная сила социального воображения выдвигает на передний план не безусловных, а условных "лучших людей". Он отмечает, что перед условными лучшими людьми преклоняются как бы по принуждению, в силу корпоративно-кастового авторитета, который меняет свои формы при перестройке конкретно-исторических обстоятельств. Князей, бояр, дворян сменяют денежные дельцы, торговцы, юристы, промышленники, деятели науки, искусства и т.п. "лучшие люди", деятельность которых не только не очищает сердце от самолюбия и своекорыстия, но, напротив, приукрашивает и маскирует несовершенную основу человеческой активности. Сила денег, власти, ума, образования нередко лишь усиливает пагубные следствия "закона Я", а отождествление человека с социальным амплуа, с играемой в обществе ролью помрачает искреннюю простоту и глубину самосознания, мешает ему ясно видеть свою реальную ограниченность и незаметно "съедают" подлинные достоинства его души. Противоречия между блестящей наружной выработкой поведения светских людей, правительственных чиновников и т.п. и "недоделанностью" их души показаны писателем во многих произведениях.

В отличие от условных, безусловные лучшие люди познаются у Достоевского не социально-кастовой принадлежностью, богатством,, учёностью или талантами, а наличием духовного света в душе, благоустроенностью сердца, высшим нравственным развитием и влиянием, способным перестроить глубинную структуру эгоцентрического поведения и оживить "закон любви". Праведность, правдолюбие, возвышенность, благородство, справедливость, честность, истинное собственное достоинство, самоотверженность, чувство долга, доверчивость, открытость, искренность, простодушие, скромность, кротость, покорность, умение прощать, органичность и целостность мировосприятия, внутреннее благообразие и целомудрие - вот духовно-душевные черты безусловных лучших людей, перед которыми "добровольно и свободно склоняют себя, чтя их истинную доблесть", перед которыми преклоняются "сердечно и несомненно". По Достоевскому, "машина ума" этих людей, подчиняясь очищающемуся сердцу и любви к Богу и ближнему, направлена к сотворению "высшего сознания" и "живой жизни" путём развития перечисленных свойств. Он называет такой ум главным и отличает его от неглавного, который связан с "правильным сознанием" и разделительными свойствами "закона Я" и приводит к "сочинению" жизни, её несовершенному устроению через сложное переплетение гордости и зависти, борьбы и власти.

Именно неглавный ум господствует в реальной исторической действительности, поскольку её формы жизни, законы и институты не устраняют, а лишь видоизменяют, прикрывают и укрепляют гнилой корень самолюбия и своекорыстия. Этот корень вносит порчу в самые человеколюбивые идеи и гуманистические теории, не говоря уже о прагматических ценностях, укрепляет условно-иерархическую структуру социальной жизни, питает завистливые ожидания, тайные унижения, соперничество и вражду между людьми, направляет неглавный ум по рукавам своего русла. "Ум - подлец", - замечал Достоевский на страницах записной тетради. Подлость ума, с его точки зрения, заключается в "вилянии", обусловленном оторванностью интеллекта от прочной духовной основы, от "сердечной мысли", то есть в возможности логически обслужить разные эгоцентрические желания. В конечном итоге неглавный ум, как мнимая свобода, оказывается в плену у libido sentiendi, libido sciendi, libido dominandi (желанию судить, желанию знать, желанию преобладать - лат.).

Границы неглавного ума ставят преграду людям плоти и ума, "правильному сознанию", которому носители высшего сознания представляются чудаками, юродивыми, ретроградами, мракобесами и т.п. Последние, наоборот, осознавая собственное несовершенство и преодолевая всевозможные libido испорченной человеческой натуры, способны устранять гносеологические перегородки эгоцентризма, лучше видеть и понимать других людей. Умение отказаться от самопроекции и видеть уникальный рисунок жизни своих ближних достигается снижением гордости, трезвой оценкой ограниченности единичного опыта, в результате чего появляется, говоря словами Ухтомского, "доминанта на лицо (то есть личность другого)", а следовательно, становятся возможными проникновение в своеобразие и понимание внутренней ценности духовного мира самых разных людей. Так, смиренный князь Мышкин верно схватывает особенности субъективного характера другого человека, прекрасно чувствует происходящее в чужих душах, точно предсказывает далёкие результаты тех или иных событий (например, судьбу Настасьи Филипповны), а "гордые", напротив, не понимают его, называя "идиотом" и "ребёнком". И в "Братьях Карамазовых" сходный по типу с князем Мышкиным Алёша Карамазов хорошо понимает внутренний мир Ивана (как, впрочем, и других людей), а тот в гордости не может проникнуть в его духовное своеобразие, равно как и в особенности переживаний Дмитрия.

Познавательное бескорыстие, ограничительность функционализма и нигилистичность утилитаризма, когда люди рассматриваются как материал и средство для собственной пользы и выгоды, для самоутверждения и утверждения невыясненных идеалов, расширяет потерянную в господстве рационализма объёмность рассудочного сознания, здравого смысла, прагматических установок, очищает сердце и возвращает душе способность с любовью воспринимать красоту недиалектических неевклидовых процессов жизни, гармонию "взаимосвязей целого". То есть оно возрождает уничтоженную рациональным сознанием возможность постижения, говоря словами князя Мышкина, красоты растущей травки, любящих глаз, Божией зари, т.е. "живой жизни", которая, по замечанию Версилова, есть "нечто ужасно простое, самое обыкновенное и в глаза бросающееся ежедневное и ежеминутное, и до того простое, что мы никак не можем поверить, что оно так просто и, естественно, проходим мимо вот уже многие тысячи лет, не замечая и не узнавая". Таким образом, опять-таки именно поэтому "вы ничего не сознаёте без любви, а с любовью сознаёте многое".

Связь любви, смирения и получаемого в результате знания с глубоким переживанием собственного несовершенства в художественной и мыслительной логике Достоевского раскрывает как бы альтернативный обычной истории путь отношения человека к действительности и к своей активности в мире. Его гордые герои самим фактом своего самовозвышения вольно или невольно считают себя непогрешимыми, как бы занимаясь самообманом. В таком случае несовершенными для них оказываются другие люди, на обвинение которых переносится центр их внимания. Осознанно или неосознанно вставая над жизнью, они неизбежно создают рассудочные теории её усовершенствования. Однако самообман обнаруживается, как считал Достоевский, в постоянных провалах этой теорий, которые в силу неискоренимой ограниченности рассудка и его неадекватности живой действительности лишь по-разному "нагибают" её к себе, бесконечно меняясь и не затрагивая корневого хода жизни. Стремление достигнуть совершенства через внешнее преобразование мира и абстрактное "новое слово" оказывается, по мнению писателя, топтанием на месте, безысходным движением к добру через зло. Причём конкретное поведение гордых героев Достоевского, обвиняющих мир в несовершенстве и пытающихся в теории и на практике изменить его "злыми" методами к лучшему, не только далеко от идеала, но и зачастую противоположно ему, основывается на "логике" и "математике", а не на совести и любви.

Герои Достоевского с обострённой совестью и развитым чувством любви, напротив, обвиняют и переделывают не внешний мир, а самих себя, ибо их органическая правдивость и искренность не позволяют им лгать себе, заставляют отбрасывать "красоту лжи" гордящихся и видеть глубже и полнее свою реальную ограниченность. Положительные персонажи писателя незаслуженно с точки зрения здравого смысла делают себя причастными к содеянным другими преступлениям.

Безусловное убеждение Достоевского о виновности отдельной личности перед остальными (виновности не юридической, а онтологической) основано на признании изначального несовершенства человека и вместе с тем его сопричастности всему происходящему в мире. Каждый виноват в меру отсутствия света в собственной душе и бескорыстной любви к людям. Следствия душевного мрака и несовершенства, различные по степени и особенностям, но неискоренимые до конца в любом человеке, по невидимым каналам распространяются вокруг. И малейшие наши злые помыслы, слова и поступки, как считал Достоевский, незримо отпечатываются в душах окружающих, распространяются всё дальше и дальше в пространстве и времени, подвигая кого-то в сторону зависти или гордости, рабства или тиранства ("был бы сам праведен, - замечает один из персонажей последнего романа писателя, - может быть и преступления передо мной не было"). Таким путём накапливается и растёт в мире отрицательный духовный потенциал, питающий происходящие в нём злодеяния. Ведь "всё как океан, всё течёт и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдаётся? И, попробуйте разделиться, попробуйте определить, где кончается ваша личность и начинается другая?"

И в логике Паскаля без внятного осознания собственного принципиального ничтожества невозможно подлинное величие человека и истинно плодотворный путь его развития. Углубляясь в загадки, тайны и парадоксы человеческой природы, французский мыслитель убедительно показывает, что именно понимание онтологического, гносеологического, нравственного несовершенства позволяет человеку не переоценивать собственных возможностей, не идти по пути ложных внешних преобразований и направить усилия на искоренение внутренних источников зла.

Разгадывая "тайну человека", Паскаль и Достоевский приходят к общему выводу, что "без Бога" история закономерно движется вперёд-вниз, провоцируя атрофию абсолютных ценностей, без которых утрачивают свою силу критерии различения добра и зла, а низшие свойства человеческой натуры одерживают победу над высшими. На такой тёмной и злой основе своекорыстия политика, идеология и общественная жизнь всегда управляются борьбой и соперничеством, порождают явные или скрытые формы ущемления, угнетения и насилия, разделения и противопоставления людей друг другу. И любые попытки преодолеть это положение вещей на внехристианских принципах, в какие бы человеколюбивые идеи прогрессивные установления и передовые учреждения они не облекались, в конечном итоге неизбежно заканчиваются лишь перераспределением власти и материальных благ, очередным прорывом в изменённых формах нравственно холодного и низменного сознания, взаимного обвинения и непонимания людей, их неспособности пробиться сквозь крепкие решётки эгоистической тюрьмы к душе ближнего.

Без Бога, без абсолютов, без сохранения в мире истинно человеческого благородства, благообразия и бескорыстия нравственная пружина демократии, права, науки, культуры слабеет и перестаёт работать. Следовательно, без освещения повседневной жизни отблеском абсолютного смысла и вечного содержания, без освобождения из политико-экономического плена немыслим и плодотворный и плодотворный поиск так называемого третьего спасительного пути между Сциллой кровавого тоталитаризма и Харибдой потребительской деспотии, которые, несмотря на видимую и по контрасту утверждаемую противоположность, в ситуации духовного, нравственного, психологического, экологического, демографического кризиса всё очевиднее представляются одинаково тупиковыми и внутренне зависимыми вариантами истории. Без духовного максимализма и вышесмысловой наполненности любые гуманистические начинания и идеи (а "минимальные", "презирающие" человека и предлагающие ему дьявольский выбор между большим и меньшим злом, тем более) расползаются, как тесто, теряют подлинную разумность, готовы к предательскому перерождению и вымиранию. Необходимо круто направлять лодку вверх, не то река жизни снесёт её вниз по течению, предупреждал Л. Толстой. В том же русле находится и совет епископа Игнатия Брянчанинова: чтобы попасть в избранную цель на земле, следует метиться в небо.

Скачали данный реферат: Ковалёв, Вонифат, Янкилевский, Pankratov, Neges, Epistimija, Яблоков, Francev.
Последние просмотренные рефераты на тему: отчет по практике, правовые рефераты, океан реферат, доклад по биологии.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5