Предыдущая страница реферата | 1  2

"Растет маленькое дитя, а вместе с ним растет в нем и совесть. И будет маленькое дитя большим человеком, и будет в нем большая совесть", - так заканчивается сказка. Точно Щедрин задолго предчувствует появление среди сказок – особой "Рождественской сказки", с полным развитием мотива! Это можно назвать писательской интуицией…

Вот именно эту, идеальную сторону сказок мы и хотим подчеркнуть сейчас. Восприятие Щедрина как безжалостного, целиком отдавшегося желчи сатирика в глубине своей кажется неверным. И в творчестве, и в судьбе у великого, подлинного Сатирика как много переплетений жестокости и страдания, страшного негодования и – надежды, желчного отрицания, почти нигилизма и – незримо присутствующей, такой привычной в русской классике любви к падшему, потерянному человеку!

А вслед за потерей совести и идут в цикле сказок звери и звери: нет совести – нет и человека.

Есть ли еще в нашей классике такое стечение грубости и тупой злости, как в сказках Щедрина? Здесь не едят, а непременно жрут, здесь не рот и не уста (!) – хайло, здесь в восторге не душа поет, а высовывается вывороченная кишка на 1-2 дюйма из заднего прохода ("Гиена"), здесь кругом паскуды да скотины, все и звери – непременно сволочь лесная… И как ни странно, при всем при этом полное ощущение, что писатель все же знает и любит все это зверье, всю эту сволочь. Почему? Парадокс: при очевидной грубости письма чувствуется какое-то точное знание и животного мира, и разнообразных общечеловеческих свойств, способность перевоплотиться, какая не дана холодному и опустошенному наблюдателю природы и общества или вдохновившемуся только самим басенным шаблоном сатирику. После щедринских сказок как-то теплее смотришь и на того же пескаря в реке, и на карася в пруду. Так ли, дети? Наверное, теплее надо посмотреть и на человека – после щедринских сказок…

А премудрый писатель Василий Васильевич Розанов самого Щедрина назвал кровожадным волком, напившимся русской крови… Несправедливо.

Так у другого великого русского сатирика Гоголя Николая Васильевича надо было через омертвевшую оболочку Плюшкина почувствовать возможность будущего возрождения, в чем не отказано Спасителем никому: и в Коробочке, и в Собакевиче - в каждом есть что-то оправдывающее гоголевские слова: герои мои вовсе не злодеи. Чичиков должен бы духовно воскреснуть в далеком третьем томе…

Так постепенно и у Щедрина можно увидеть среди уродства и мрака какой-то просвет, словно в мире свиных рыл действительно хранит русское дитя чистую Совесть: для всех – закрытых звериной маской или с головой ушедших в бизнес (как С.Д.Бржоцкий).

Герои-звери прежде всего телесны у Щедрина, разум и душа задавлены чаще всего одной заботой – насытиться. Другая забота – выжить среди зверей, где каждый жрать хочет и непременно кого-нибудь заглотить может.

Щедрин доходчиво формулирует законы этой жизни: пить-есть все-таки нужно. А нужно ли что еще? Нет, в зверином мире это главное. Ведь это только человек жив не хлебом единым. И закон вырастает в целую конституцию: Едят, потому что есть хочется, - только и всего, - говорит Ерш Карасю-идеалисту (сознательно пишем имена с большой буквы). Заяц здравомысленный тоже оправдывает этот закон: "Кто ест, тот знает, зачем и почему ест". В том же духе скажет и мудрый Ястреб: "Что ж: вы кормиться хотите – и мы кормиться хотим. Кабы вы были сильнее – вы бы нас ели, а мы сильнее – мы вас едим" ("Ворон-челобитчик"). Вот и вся конституция.

Самое гнетущее в сказках Щедрина – не сама эта мораль, а широко, убедительно созданная атмосфера полной безысходности, чего нет почти в фольклорной сказке, чего нет в сказках Пушкина, нет и в баснях. У Щедрина нет никакой возможности изменить простой, но верный закон жизни. Поэтому в сказке "Соседи" мудрец на все вопли о несправедливости весомо отвечает: "Плант такой есть. И сколько вы промеж себя ни калякайте, сколько ни раскидывайте умом – ничего не выдумаете".

И если щедринские герои калякают, то чаще всего в оправдание этой мудрости. Можно даже составить яркий цитатник этакой премудрости: уши выше лба не растут; маленькая рыбка лучше, чем большой таракан; сие да послужит нам уроком; с нами, пискарями, что глупее, то вернее; может, я тебя, ха-ха, и помилую; веселись, мужичина; вы - наши отцы, мы – ваши дети; я на это не ропщу, потому что понимаю, что такова есть заячья жизнь… Это все яркие вариации той премудрости, которую мы слышим со всех сторон, вроде: а тебе это надо; не высовывайся; наше дело маленькое; выше лба не прыгнешь; и на том спасибо – все это звериная мораль.

И, естественно, главным носителем этой премудрости станет Вяленая Вобла, которую всю выпотрошили, высушили на солнце, так что и весь мозг выветрился. Если снять звериные маски, то, пожалуй, основным объектом обличения у Щедрина станет вот эта мещанская мудрость, окорачивающая все наши судьбы: тише едешь – дальше будешь; поспешишь – людей насмешишь; потихоньку да полегоньку; ты никого не тронь – и тебя никто не тронет; - словом, не растут уши выше лба, не растут! (В скобках – задание к уроку: подобрать из обыденной жизни синонимы к премудрости Вяленой Воблы.)

И страшная участь ждет, по щедринским сказкам, того, кто усомнится в премудрости. Впрочем, страшная участь у всех одна – участь всех пушных зверей, она в равной мере постигнет и смирившегося Здравомысленного Зайца, и счастливую недолгим счастьем вдову-невесту Зайца Самоотверженного. Здравомысленный, правда, перед смертью еще и потешал своего убийцу, играл с Лисой: ежели он и не оборонялся взаправду, то все-таки лапками закрывался, верезжал… Вот в этом верезжал – самая соль щедринского сарказма: не верезжим ли и мы перед сильным, которому только и хочется, что нас сожрать?

Пробуждение совести – лишь верный путь к страданиям, от которых ничего не меняется в лесу… Сказка о Бедном Волке: того так замучила совесть, так тяжело стало сознавать себя убийцей, так глубоко запали ему в душу слова сильного Медведя: "Неужто у тебя совести нет? На твоем месте я не только бы жизнью не дорожил, а за благо бы смерть для себя почитал! И ты над этими моими словами подумай!" Тяжки думы для героев Щедрина, если только это не Воблина премудрость. Что ж Волку до совести: "Не может волк, не лишая живота, на свете прожить – вот в чем беда!". И действительно, от тяжких дум только один исход – смерть-избавительница: появились охотники-лукаши и – не стало у Волка мучений… Если Волк и рад был смерти-избавительнице, то никакой радости в этом замкнутом на жестокости и зверстве мире Щедрина нет и не будет.

Мы вернемся к сказкам, где герои – люди. Хотя это уже и не вполне сказки, скорее – притчи. Вернемся потому, что, как говорится в "Гиене", звериное начало не до конца господствует в человеке: "Иногда нам кажется, что "гиенское" готово весь мир заполонить… Все живое в безотчетном страхе падает ниц; все душевные отправления застывают под гнетом одной удручающей мысли: изгибло доброе, изгибло человеческое! Все, словно непроницаемым пологом, навсегда заслонено ненавистническим, клеветническим, гиенским! Но это громадное и преступное заблуждение".

Но как же заблуждение, если в мире царит порок, сила – уродлива, доброта и терпимость – бессмысленны? В смирении русского мужика, в неповоротливости и вялости даже Богатыря – нет никакого утешения. Нет утешения и в религии, церкви: вспомним крестная сила – с кем? С генералами? А в рассказе о деревенском пожаре священник выведен сущим изувером: "И я тоже, разве я не молюсь за вас? Ропщешь? – говорил он с ласковой укоризной: - а Иова помнишь? Нет? Так я тебе напомню! Он был богат и славен…." И слова этого лукавого, корыстолюбивого служителя никак не утешат мать, у которой погибло дитя. Словно заговорила Вяленая Вобла…

Нет, не всегда поможет и даже нелицемерное, искреннее слово священника из "Рождественской сказки". Там Щедрин дает яркий образец церковной проповеди. Речь и написана мастерски, видно, что это так близко самому писателю (это словно оборотная сторона его сатиры), и глубоко проникает в душу именно ребенка – Сережи Русланцева, не из сказки ли "Пропала совесть"?

Щедрин взволнованно описывает стремление мальчика жить по правде, по совести, - пробужденное именно проповедью сельского батюшки. Но – нет никакого подлинного сочувствия у близких, даже сам священник вдруг удивляет двуличием: "Ничего, сударыня. Поговорит и забудет. На то и церковь установлена, чтобы в ней о правде возвещать" - "В церкви? А жить?" - воскликнет Сережа и уже не найдет ни в ком утешения. Христос – для всей жизни, не только для обряда, - словно говорит этим сюжетом Щедрин.

От страшных душевных мук заболевает горячкою и умирает герой "Рождественской сказки"… Вновь безысходность?

И вот совершенно особую роль выполняет в цикле сказка "Христова ночь", ей бы, по развитию замысла, завершать весь цикл.

Это не обычная Пасха, отмечаемая каждый год, а – подлинное, несимволическое явление Христа на грешную землю. И только теперь торжествует Правда, возвращается не только Совесть, но цельный, подлинный смысл жизни. "Воскрес Бог и наполнил собой Вселенную… Господь благословил землю и воды, зверей и птиц… Благословивши природу, Воскресший обратился к людям. Первыми вышли навстречу к нему люди плачущие, согбенные под игом работы и загубленные нуждою". Необычайно торжественен слог этой сказки, велик масштаб созданного Щедриным образа Иисуса Христа: вот подлинная сила, вот торжество высокой истины, а не мещанской мудрости. Является Христос – и все обретает смысл, гармонию, но все и пройдет через суровый и милостивый Суд, как заповедано нашей религией…

Ожидание Судного дня и станет до тех пор скрытым от читателей пафосом сатирического творчества Щедрина.

Щедрин раскрыл едва ли не энциклопедию пороков в своем творчестве, показал глубокое падение человека, едва ли не полное уподобление животным. Вот тяжести этих впечатлений и соответствует чрезвычайная напряженность и взыскательность Щедрина. Много горечи разлито и в смешных сказках. Великие заблуждения не могут быть исправлены словом или напряжением воли. Как сильно все же гиенское! Но это заблуждение, заблуждение, - настаивает Щедрин. Путь к возрождению – только не от мира сего. И вот непосредственное и ожидаемое явление самого Бога, Спасителя, по Щедрину, способно вернуть человека в мир духовности, в мир великой Совести…

Таковы у М.Е.Салтыкова-Щедрина его сказки. Сатирическое их звучание стало общепринятым, техника самой сатиры стала хорошей школой для русских писателей, предметом изучения для литературоведов. Духовный смысл сказок усваивается сложнее, долгое время обращение к Христу вообще толковалось как какая-то непоследовательность, эстетическая погрешность Щедрина… Возможно, для нового прочтения сказок, да и всего творчества великого писателя настало время.

Скачали данный реферат: Флоренция, Zhevlakov, Babat, Янкелевич, Kudjaev, Chajka, Дросида, Anfusa.
Последние просмотренные рефераты на тему: найти реферат, диплом о высшем образовании, доклад на тему физика, культура конспект.





Предыдущая страница реферата | 1  2