Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10

Почти дословно то же самое мог бы сказать про себя Митя Грушеньке роковой ночью в Мокром.[6]

Более того, в вышеупомянутом некрологе из «Дневника писателя» создается очень своеобразный и любопытный портрет Некрасова-человека, неудержимо напоминающий «подпольную психологию» героев романов пятикнижия с их ранней, развившейся с детства угрюмой нелюдимостью и отчужденностью от мира и самыми немыслимыми планами торжества-реванша над обществом, чередующихся с искренним покаянием в них, вследствие чего возникает неповторимая исповедальность пафоса. Так же и в душе Некрасова Достоевский видит «нечто мрачное, темное и мучительное бесспорно», иначе «что же означают тогда эти стоны, эти крики, эти слезы его, эти признания, что "он упал", эта страстная исповедь перед тенью матери? Тут самобичевание, тут казнь?» (26;121).

Действительно, тон покаянной лирики Некрасова часто поднимается до поистине христианской исповедальности, хотя и с подменой адресата покаяния: вместо Бога таковыми выступают родина и народ. Ни у какого другого поэта лирический герой не бичует себя так страстно, считая себя слабосильным, порочным и недостойным великой идеи, которой он некогда поклялся служить. Название одного из некрасовских шедевров – «Рыцарь на час» – звучит как нельзя более знаменательно для описания благородства, импульсивности и слабости личности героя, что вполне раскрывает и психологию Мити Карамазова.

Некрасов, по представлению Достоевского, так же был одержим идеей приобретения капитала, как и Раскольников, Ганя Иволгин, Аркадий Долгорукий:

«Миллион — вот демон Некрасова! <...> это был самый мрачный и унизительный бес. Это был демон гордости, жажды самообеспечения, потребности оградиться от людей твердой стеной и независимо, спокойно смотреть на их злость, на их угрозы. Я думаю, этот демон присосался еще к сердцу ребенка, ребенка пятнадцати лет, очутившегося на петербургской мостовой, почти бежавшего от отца. Робкая и гордая молодая душа была поражена и уязвлена, покровителей искать не хотела, войти в соглашение с этой чуждой толпою людей не желала. Не то, чтобы неверие в людей закралось в сердце его так рано, но скорее скептическое и слишком раннее (а стало быть, и ошибочное) чувство к ним. Пусть они не злы, пусть они не так страшны, как об них говорят (наверно думалось ему), но они, все, все-таки слабая и робкая дрянь, а потому и без злости погубят, чуть лишь дойдет до их интереса. Вот тогда-то и начались, может быть, мечтания Некрасова, может быть, и сложились тогда же на улице стихи: "В кармане моем миллион".

Это была жажда мрачного, угрюмого, отъединенного самообеспечения, чтобы уже не зависеть ни от кого. <...> Но этот демон всё же был низкий демон. Такого ли самообеспечения могла жаждать душа Некрасова, эта душа, способная так отзываться на всё святое и не покидавшая веры в него. Разве таким самообеспечением ограждают себя столь одаренные души? Такие люди пускаются в путь босы и с пустыми руками, и на сердце их ясно и светло. Самообеспечение их не в золоте. Золото — грубость, насилие, деспотизм! Золото может казаться обеспечением именно той слабой и робкой толпе, которую Некрасов сам презирал. Неужели картины насилия и потом жажда сластолюбия и разврата могли ужиться в таком сердце, в сердце человека, который сам бы мог воззвать к иному: "Брось всё, возьми посох свой и иди за мной".

Уведи меня в стан погибающих

За великое дело любви.

Но демон осилил, и человек остался на месте и никуда не пошел.

За то и заплатил страданием, страданием всей жизни своей» (26; 122-123).

Сравним нарисованный образ хотя бы с ростовщиком из «Кроткой», заявляющим: «Вы отвергли меня, вы, люди то есть, вы прогнали меня с презрительным молчанием. На мой страстный порыв к вам вы ответили мне обидой на всю мою жизнь. Теперь я, стало быть, вправе был оградиться от вас стеной, собрать эти тридцать тысяч рублей и окончить жизнь где-нибудь в Крыму, на южном берегу, в горах и виноградниках, в своем имении, купленном на эти тридцать тысяч, а главное, вдали от всех вас, но без злобы на вас, с идеалом в душе, <...> и – помогая окрестным поселянам» (16; 24).

Итак, в личности Некрасова Достоевский увидел абрис своего героя и крайне близкое ему духовное содержание. Каясь и прося прощения за свою страстную и беспутную жизнь перед простым народом, Дмитрий Карамазов фактически повторяет духовный путь Некрасова, как его описывает Достоевский: «… когда нападало на него отвращение к той жизни, которой он минутами слабодушно и порочно отдавался, он шел и бился о плиты бедного сельского родного храма и получал исцеление. Не избрал бы он себе такой исход, если б не верил в него. В любви к народу он находил нечто незыблемое, какой-то незыблемый и святой исход всему, что его мучило. А если так, то, стало быть, и не находил ничего святее, незыблемее, истиннее, перед чем преклониться. Не мог же он полагать всё самооправдание лишь в стишках о народе. А коли так, то, стало быть, и он преклонялся перед правдой народною. Если не нашел ничего в своей жизни более достойного любви, как народ, то, стало быть, признал и истину народную, и истину в народе, и что истина есть и сохраняется лишь в народе» (26; 125).

Тем более знаменательно, что и в лирике Некрасова обнаруживаются параллели к образам Достоевского.

Но необходимо также отметить и различия в пафосе двух столь схожих подчас между собой авторов. У Некрасова главной темой остается только покаяние в недостойно прожитой жизни, признание в невозможности воскресения и ужас перед скорой, подступающей все ближе и ближе смертью. Даже программное стихотворение «Поэт и гражданин», поэтический и политический манифест Некрасова, заканчивается все-таки жалобой поэта на свою слабость и неготовность к подвигу самоотреченного служения. У Достоевского же безотрадная некрасовская картина просветлена изображением воскресения Митиной души, из-за чего сон делается воплощением идеи гармонии. Тема «восстановления погибшего человека», которую Достоевский считал «основною мыслью всего искусства девятнадцатого столетия» (20; 28), несомненно, является главной и в его творчестве, вопреки приоткровению и бестрепетному созерцанию им всех мрачных глубин человеческой души. Мысль о возможном воскресении в романах Достоевского «довлеет злобе дня сего». Именно неизбывный трагизм некрасовских мотивов во сне о «дите» побуждает Митю «воспеть гимн» «Богу, у которого радость» (15; 31). Думается, мы не сделаем слишком большого допущения, если предположим, что такова была логика духовного пути и самого Достоевского, пришедшего к идее воскресения вследствие своего трагического каторжного опыта, после увиденных и испытанных на каторге мук – тех мук, которым Некрасов только сопереживал со стороны, лишенный катартического обновления. Но Мите Карамазову, одному из своих любимых героев, Достоевский приуготовляет сей пройденный им самим путь, стремительный как падение и долгий, как сибирский этап…

[1] Тот же прием ранее употребил Достоевский в «Подростке», где Макар Иванович называет Аркадия, «в высоком слоге», не «юноша», но «вьюнош», хотя он и очень хорошо знал правильный вариант слова, но произношение «вьюнош» представлялось ему «благообразнее» (13; 310).

[2] Об экстатическом порыве как о высшем подъеме религиозного чувства в произведениях Достоевского см.: Альми И.Л. Поэтика образов праведников в поздних романах Достоевского (пафос умиления и характер его воплощения в фигурах странника Макара и старца Зосимы) // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 15. Спб., 2000.

[3] См. Виноградов В.В. Эволюция русского натурализма. Гоголь и Достоевский. Л., 1929. С. 127-152.

[4] См. Криницын А.Б. Исповедь подпольного человека. К антропологии Достоевского. М., 2001. С. 72-75.

[5] Все ссылки приведены по: Некрасов Н.А. Полн. собр. соч. и писем в пятнадцати томах. Л., 1981-1987.

[6] Ср также эти стихи с характеристикой самим Достоевским главного героя «Подростка» Аркадия Долгорукого из «Я взял душу безгрешную, но уже загаженную страшною возможностью разврата, раннею ненавистью за ничтожность и “случайность”свою и тою широкостью, с которою еще целомудренная душа уже допускает сознательно порок в свои мысли, уже лелеет его в сердце своем, любуется им еще в стыдливых, но уже дерзких и бурных мечтах своих, – всё это оставленное единственно на свои силы и на свое разумение, да еще, правда, на Бога. Всё это выкидыши общества, “случайные” ” .ючлены “случайных” семей» (22; 8).

Скачали данный реферат: Стефания, Янченко, Кучеров, Клемент, Tatarincev, Modzalevskij, Feona, Lugovoj.
Последние просмотренные рефераты на тему: bestreferat ru, діяльність реферат, реферат на тему информация, европа реферат.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10