Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

Ограниченность Давыдова подчёркивает и сравнение его с зафлаженным волком, и нагульновское словечко “тугодумщик”, и напоминание о внутренней слепоте, настойчиво звучащее в романе. “Дурак слепой! Слепец проклятый! Ничего ты не видишь! Люблю я тебя, с самой весны люблю, а ты... а ты ходишь как с завязанными глазами!” — в отчаянии крикнет ему Варя Харламова. “Он был подслеповат в любовных делах, и многое не доходило до его сознания, а если и доходило, то всегда со значительной задержкой, а иногда с непоправимым опозданием”, — дополнит характеристику своего героя автор.

Подслеповатость Давыдова, не разглядевшего Островнова, проявляется не только в любовных делах. “Ты благодари Бога, что пока ишо живой ходишь, слепой ты человек!” — предостерегал его Шалый. А в конце романа мы вновь увидим гремяченского председателя в степи под открытым небом: “Давыдов лежал на спине, закинув руки за голову, смотрел в развёрстое над ним бледно-синее небо. Нашёл глазами Большую Медведицу, вздохнул, а потом поймал себя на том, что чему-то неосознанно улыбается”.

Можно ли считать этот эпизод ещё одним штрихом, оттеняющим недальновидность Давыдова? Или радостный эмоциональный настрой связан с выходом из кризиса? Ведь не случайно перемены в друге так удивляют неулыбчивого Нагульнова. “И что это с тобой, Семён, делается? Смешливый ты стал, как девка, какую щекочут, и на мужчину вовсе не стал похожий”, — с неудовольствием замечает он.

Преодолению прежней тоски и затерянности Давыдова во многом способствовали и окончательный разрыв с Лушкой, и приобщение к крестьянскому труду, и признание гремяченцев, и чувство к Варе, и приход нового секретаря райкома. Но всё это не могло помешать движению по кругу.

Приехавший в Гремячий Лог Нестеренко назвал председателя колхоза хозяином. Давыдов, уже усвоивший, что означает это слово для крестьянина, оценивает себя по-другому: “...я в сельском хозяйстве — телок телком”. Понимание слова “хозяин” секретарём райкома отличается от привычного. “Завхоз твой до коллективизации без пяти минут кулак был, стало быть, знающий хозяин”, — скажет Нестеренко Давыдову, который является для него руководителем и исполнителем, солдатом и командиром в одном лице. “До смерти люблю, когда командир энергичен и быстро принимает решения”, — похвалит секретарь председателя за сообразительность и даст наказ на прощание: “Не подводите райком и меня, не смейте подводить! Ведь мы же, коммунисты, как солдаты одной роты, ни при каких условиях не должны терять чувство локтя!”

Появление необычных синонимов к слову “хозяин” связано с новыми стереотипами мышления. “Ведь хозяин кто? Эксплуататор, паразит, а у паразита и нутро должно быть паразитское”, — сказал об одном из них В.Астафьев. Неотделимое от образа врага слово “хозяин” начинает вытесняться из языка словом “хозяйственник”, наиболее точно характеризующим деятельность Давыдова, который не имеет права на вопрос Якова Лукича “А ежели я этак не желаю?”. Хозяйственник не представляет своей жизни без кнута, совмещая привычку подстёгивать с постоянным ожиданием удара, и главная забота его — научиться выбивать, выжимать, отчитываться, оправдываться, угождать. Но постоянной мелочной опеки не выдерживает даже такой образцовый понукальщик, как Нагульнов. “Проживём как-нибудь и без дурацких наставлений и без чужих нянек! Понятно тебе? Ну и дуй отсюдова”, — нетерпеливо обрывает он Бойко-Глухова. И покладистый Размётнов не может скрыть своего возмущения очередной директивой, запрещающей хозяйкам днём топить печи, а мужчинам курить на улице. “Издают разные дурацкие постановления!” — недовольно ворчит он. Давыдов не позволяет себе такой открытости, но финал пятой главы второй книги даёт некоторое представление о предмете его размышлений.

“Аржанов протянул Давыдову кнут, сказал, всё так же задумчиво улыбаясь:

—Подержи его в руках, подумай, может, тебе в голове и прояснеет...

Давыдов с сердцем отвёл руку Аржанова:

—Иди ты к чёрту! Я и без тебя сумею подумать и во всём разобраться!

...Потом, до самого стана, они всю дорогу молчали...”

Жизнь в Гремячем побуждает Давыдова думать, искать, анализировать, но преодолеть собственную ограниченность, вырваться из круга не в его силах. Он ещё не знает, как легко перепутать выход из тупика с иллюзией выхода, поэтому радуется временному спокойствию, временной стабильности, неожиданно вспыхнувшей любви, неожиданному обретению друга, а сравнение с зафлаженным волком предвещает не только напряжённость дальнейших поисков, но и неизбежность трагического исхода.

По-новому начинает оценивать сложившуюся ситуацию и дед Щукарь. Поначалу он ничуть не жалеет о том, что прирезал телушку и “порастряс” овечек. Его радует и освобождение от прежних забот, и чистый воздух на подворье, и не требующая особого напряжения работа в колхозе, хотя он и не имеет представления о её оплате.

Вскоре настроение его меняется. Вид пустой кладовки, где даже мыши с голоду дохнут, наводит на невесёлые размышления, и гремяченцы всё чаще слышат от него, что главное в жизни жратва. Ждать, пока накормят в колхозе, становится невмоготу, и дед начинает готовить себе путь к отступлению, не сомневаясь, что всё ещё можно исправить: “Погляжу к осени, во что мой трудодень взыграет, а то я сразу опять подамся в мелкие собственники”. Мечта “дотянуться” до коммунизма отступает на второй план, главным становится возвращение собственности, поэтому шутливое предложение Антипа Грача поступить в артисты и “грести деньгу лопатой” приводит деда в восторг, и он, не колеблясь, решает отправиться на заработки: “Давыдов меня отпустит, а лишние деньжонки мне в хозяйстве сгодятся: коровку приобрету, овечек подкуплю с десяток, поросёночка, вот оно дело-то и завеселеет...” Антипу стоит немалых трудов отговорить его от этого намерения.

Раньше Щукарь никогда не пытался оторваться от земли, сохраняя при всех своих неудачах чувство собственного достоинства и весёлый нрав. Рассказывая о своём посещении станицы, он не без гордости добавляет: “Да мало ли делов у хозяина? То бутылку керосина купишь, то серников коробки две-три”. Бездумно расставшись со своей живностью, дед в полной мере осознаёт, что хозяин без собственности — пустое место, и замышляет вернуть её с помощью фантастического проекта раскулачивания кулацких кобелей.

Замысел Щукаря основывается на полученных от Нагульнова уроках классовой борьбы и общегосударственной идее извлечения максимальной пользы из врагов народа. Исходя из этого, он предлагает поступать с кулацкими кобелями, бросающимися на бедняков, как с классовым врагом: “Заготсырьё принимает на выделку собачьи шкуры? Принимает! А по всей державе сколько раскулаченных кобелей мотается без хозяев и всякого присмотра? Мильёны! Так ежели с них со всех шкуры спустить, а потом кожи выделать, а из шерсти навязать чулков, что получится? А то получится, что пол-России будет ходить в хромовых сапогах, а кто наденет чулки из собачьей шерсти — навеки вылечится от ревматизмы”.

“И вот как пришла ко мне эта великая мысля насчёт выделки собачьих шкур — я двое суток подряд не спал, всё обмозговывал: какая денежная польза от этой моей мысли государству и, главное дело, мне получится?” — открывает дед свои карты Давыдову. Надеясь с помощью Нагульнова донести свою идею до центральной власти, Щукарь начинает лелеять мечту о вознаграждении: “...мне — лишь бы на корову-первотёлку али хотя бы на телушку-летошницу деньжат перепало, и то буду довольный”.

“Великая мысля”, однако, не вызывает и тени улыбки у Давыдова, прерывающего излияния своего кучера вопросом, собирается ли он ехать в станицу. Нагульнов, по словам Щукаря, реагирует более экспансивно: “Эх, как вскочит со стулы! Как пужнёт меня матом!.. как, скажи, я ему кипятку в шаровары плеснул!”

Необычное отношение к дедовым байкам объясняется тем, что он в азарте своём коснулся запретной темы — темы убытков, потерь, связанных с коллективизацией. Упоминание о безнадзорных кобелях воскрешает в памяти трагедию их хозяев, а соседство слова “мильёны”, выделенного в отдельное предложение, с необычным для Щукаря словом “держава” образует ядро вопроса, который никто из гремяченских коммунистов не осмелится задать вслух: чем же обернётся для страны беспримерная по своей жестокости ликвидация лучших крестьян, хозяев? (По обнародованным позже данным, число жертв коллективизации только до 1932года превысило пятнадцать миллионов человек.) Шолохов нашёл способ поставить крамольный для своего времени вопрос перед читателем.

В крестьянской среде уважение к человеку неотделимо от его способности быть хозяином или мастером. “Хорош хозяин! — восхищаются гремяченцы старательным, смекалистым, расчётливым Кондратом Майданниковым. — Этот общественную копейку не уронит, а ежели уронит одну — подымет две”.

Лишённый этих способностей Щукарь употребляет все усилия, чтобы, по крайней мере, казаться хозяином. По-иному ведёт себя Размётнов, который, в отличие от Щукаря, не может даже перекрыть крышу. “Не будь у него матери, ноги протянул бы с голоду”, — слышит Давыдов о своём друге. “Ты же в хозяйстве и пальцем о палец не ударишь! Какой ты мне помощник! Воды и то не принесёшь. Поел и пошёл на службу, как какой-нибудь квартирант, как чужой в доме человек”, — отчитывает Андрея мать.

Размётнов не горит желанием поработать на прополке колхозных хлебов (“не мужчинское это дело”) и с облегчением передаёт дела Давыдову, оставившему его на несколько дней за председателя: “Морока с этим колхозным хозяйством... то один идёт с какой-нибудь нуждой, то другой волокётся... Такая нервная должность нисколько для моего характера не подходит”.

“Андрюшка Размётнов — этот рыском живёт, внатруску, лишнего не перебежит и не переступит, пока ему кнута не покажешь”, — характеризует Аржанов человека, не годящегося ни в хозяева, ни в хозяйственники, ни в работники, ни в надсмотрщики.

Собственная непрактичность ничуть не удручает Размётнова, чьё положение в обществе закреплено занимаемой должностью: “...Я ишо не кто-нибудь, а председатель сельсовета”, — напоминает он при случае.

Мнимая занятость Андрея, выдающего справки, подписывающего и отправляющего в райисполком сводки о ходе колхозных работ, выводит из себя Нагульнова, который пытается пристыдить друга: “Давыдов никакой работой не гнушается, я — тоже, почему же ты фуражечку на бочок сдвинешь и по целым дням сиднем сидишь в своём Совете либо замызганную свою бумажную портфелю зажмёшь под мышкой и таскаешься по хутору, как неприкаянный? Что, секретарь твой не сумеет какую-нибудь справку о семейном положении выдать?”

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: ценные бумаги реферат, реферат память, дипломная работа проект.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата