Тема милосердия в современной отечественной прозе

«Мне верить хочется, что сердце не игрушка,

Сломать его едва ли можно вдруг!»

Николай Заболоцкий.

На исходе ядерного века, века машин и скоростей, наша отечественная проза активно обратилась к теме гуманизма. Будем ли мы задавлены сверх практичностью, или же человеческое в нас победит эту скрытую жестокость? Великий русский писатель и гуманист Федор Михайлович Достоевский полагал, что «красота спасет мир». Я считаю, что именно красота человеческой души может спасти человечество.Милосердие и сострадание. По определению В. И. Даля, это “сердцеболие, сочувствие, любовь на деле, готовность делать добро всякому, жалостливость, мягкосердечность». В воспитании этих чувств нет надежней союзника, чем художественная литература. Именно она обладает способностью проникать в самое сердце человека, задевать струны его души. Находясь один на один с книгой, человек до конца откровенен и честен перед собой, и тогда живое слово падает на благодатную почву.

Антон Павлович Чехов, презиравший самодовольное счастье мещанина, писал: «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что, как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда… и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других…»

Критика отмечает, что в произведениях ряда наших писателей уже давно обозначился новый герой, думающий о смысле жизни и нравственности, ищущий этот смысл, понимающий свою ответственность в жизни. Задумываясь о проблемах и пороках общества, думая, как их исправить, такой герой начинает с себя. В.Астафьев писал: «Всегда надо начинать с себя, тогда дойдешь до общего, до общегосударственных, до общечеловеческих проблем». Сегодня, мне кажется, проблема нравственности становится ведущей. Ведь даже если наше общество сумеет перейти к рыночной экономике и стать богатым, богатство не сможет заменить доброты, порядочности, честности. Наоборот, все пороки людей могут обостриться.

Тема милосердия и сострадания человека волнует таких современных писателей, как В. Распутин, В. Астафьев, Г. Троепольский.

Распутин всегда мне нравился вдумчивым, честным и строгим отношением к жизни. Один из главных его приемов, как мне кажется, умение показать судьбу людей на крутом переломе, представить своих героев в трагическое, исключительное для них время. В произведениях Распутина мы находим ситуации, близкие к современной жизни, и они помогают нам понять всю сложность этой проблемы. Произведения В. Распутина состоят из «живых мыслей», и мы должны уметь их понимать хотя бы потому, что для нас это важнее, чем для самого писателя, потому что от нас зависит будущее общества и каждого человека в отдельности.

Есть произведения, удерживающие внимание лишь движением сюжета- интригой, быстрой и частой переменой ситуаций, динамизмом действия. Повести Распутина иные. Основное в них – движение души, ее самостоятельная жизнь. И настолько движение мощно, настолько жизнь драматична, что затем уже невозможно выйти из этого потока, как невозможно бывает отказать в именно к тебе обращенной просьбе, не заметить именно на тебя направленный взгляд.

Так, в повести Распутина «Деньги для Марии» у Марии, продавщицы единственного на всю деревню магазина, ревизор обнаружил недостачу, и немалую, - в тысячу рублей. Надо срочно, в течение пяти дней, вернуть их в кассу, иначе Марии не миновать тюрьмы. В доме таких денег отродясь не было, и муж Марии, тракторист Кузьма, решает собрать эту тысячу, как говорится, с миру по нитке, взять в долг у кого только можно.

http://philology.khsu.ru/photos/rasputin/jump.php?img=ras-06.jpg http://philology.khsu.ru/photos/rasputin/jump.php?img=ras-06.jpg Как видим, внешне ситуация предельно проста. Но ведь и жизнь сама по себе, в сущности, проста. Сложность ее в том, что все мы, создающие друг другу трудности и приносящие счастье, - разные. И чужая беда, как, может быть, ничто другое, высвечивает в каждом его истинное внутреннее лицо. Беда – как надлом, боль, разлад: насколько люди могут оставаться чужими? И можно ли спокойно жить, зная о том, что рядом кто-то страдает?

В «Деньгах для Марии» Распутин взял момент, когда сама жизнь словно застыла в недоуменном немом вопросе: как, из-за этих вот бумажных денег человек погибает, лишается свободы, обездоливает детей, а те, у кого эти деньги есть, могут их не дать? Возможно ль? К тому же не насовсем, а в долг, - и не дать? Тем самым признать преобладание условной, временной ценности над ценностью непреложной и постоянной, единственно неизменной – человеком? Да может ли такое быть?

Действие повести ограничено всего пятью днями. Но каждый из них намного, на годы длиннее, нежели в обычном течении времени: в них словно спрессовано неведомое нам еще будущее, и из них же, из этих пяти дней, тянется шлейф прошлого. Когда видишь, как Мариины «ребятишки, все четверо, выстроились возле русской печи строго по порядку – один на голову ниже другого», как они, «не отрываясь друг от друга, будто связанные, тычутся в углы», словно заранее уже боясь расстаться, - не задумываешься о том, прошлое они или будущее, - они не виноваты, они, скорее, наоборот – воплощенный лик вины, который должен был бы преследовать тех, кто дал ему воплотиться. Но и Мария тоже не виновата. Не только потому, что денег она не брала и что неопытна в торговом деле, но и потому в первую очередь, что случившееся произошло не просто с позволения, но и, если разобраться, по вине всей деревни. Ведь все же знали, что «магазин был как проклятый – уже сколько народу пострадало из-за него!» – и сразу после войны, когда продавщице Марусе «дали пять лет, ребятишек ее отправили в детдом, и что со всеми с ними сталось, больше в деревне не слыхали»; и потом, когда с трудом едва выкрутился однорукий Федор – но у него обнаружили остатки, а не недостачу; и молоденькая Роза, получившая три года… Знали, но просили Марию стать за прилавок, потому что измаялись; после Розы никто не хотел «план на тюрьму выполнять», магазин был закрыт, и «лаже за солью, за спичками приходилось ехать за двадцать верст в Александровское», теряя день, а то и два. Просили, зная, что Мария совестлива – не откажет. И она не отказала, более того, сделала магазинчик своего рода бытово-событийным центром деревни – и «бабы собирались даже тогда, когда им ничего не надо было покупать», и «мужики зимой перед работой заходили сюда курить…»

Значит, те, кто отказывался помочь попавшей в беду Марии, и от себя в чем-то отказывались, добровольно решаясь стать навсегда не такими, как были: ведь деньги приходят и уходят, а подобные ситуации, когда и от тебя зависит судьба человека, не забываются и задним числом не поправляются. Какой ты, человек? – спрашивает Распутин. – И что с тобою сталось, коли стыд перед собою самим стал для тебя ничего не значащим? Каковы вы, люди, если сильные, здоровые, не бедствующие, не голодные не хотите все вместе помочь одному страдающему? Почему обкрадываете себя, лишая возможности еще раз убедиться в том, насколько вы сильны вместе, когда беда перед вашим единством отступит? И кто знает, от чего больше страдает Мария – от конкретной ли, имеющей цифровое обозначение недостачи, или же от того, что отравило ее душу: от впервые почувствованного неверия в людей, в добро, в ответную элементарную совестливость? Одно дело, когда она, только узнав о подсчетах ревизора, «плакала, жалея и проклиная себя, и, плача, хотела себе смерти», - это была естественная реакция, вызванная потрясением, естественный эмоциональный срыв, когда надо сбросить опасное напряжение. И совсем иное – когда она направилась за помощью к давней подруге Клаве, но вместо помощи услышала лишь оплакивания, как будто ее, Марии, уж и нет, как будто судьба ее решена и осталось только смириться с этим нелепым решением; когда Надя Воронцова, вместо которой Мария и пошла-то в этот магазин, стала, не выказав даже сочувствия, ругать ее… Именно после этого «больше она не верила, что у Кузьмы что-нибудь выйдет с деньгами».

И будто в голову не приходило отказывавшим, какой это тяжкий грех – может, один из тягчайших – загубленная по твоей вине вера.

Определяя для себя главное в повестях Распутина, Сергей Залыгин пришел к выводу, что это – «законченность его произведений», и применительно к героям «Денег для Марии» еще раз подтвердил, что и здесь «каждый в своем отношении к чужой беде совершенно конкретен: и опять-таки закончен». Да, это одна из особенностей таланта Валентина Распутина – создавать точный, психологически завершенный портрет героя, даже если герой этот в произведении выполняет чисто служебную, вспомогательную роль, в повести глазами Кузьмы (это, кстати, одно из немногих произведений Распутина, где главным героем является мужчина) мы видим целый ряд односельчан, к которым он обращается за помощью, и нет в том ряду ни одного проходного образа. Каждый раскрывается, и вот тут-то мы крупным планом, до мельчайших подробностей видим: считает этот человек Кузьму и его семью зависимыми от него, от его «доброты», или же он сам, этот герой, зависит от Кузьмы, как от пришедшего в дом испытания на совесть. Все знали, что «больше половины из тысячи он с грехом пополам достал. Ходил унижался, давал обещания, где надо и не надо, напоминал о ссуде, боясь, что не дадут, а потом, стыдясь, брал бумажки, которые жгли руки и которых все равно было мало»; знали, что оставалось не так уж и много, столько, сколько у них есть, но… Те, кто мог дать, - и так дали что было: дед Гордей, которому уж за семьдесят, сам не имел ни копейки, но, вопреки протесту Кузьмы, выклянчил у сына пятнадцать рублей («Он стоял перед Кузьмой с протянутой рукой, из которой торчали свернутые в трубочку пятирублевые бумажки. И смотрел он на Кузьму со страхом, что Кузьма может не взять. Кузьма взял»); даже прикованная к постели тетка Наталья, приготовившая деньги «на смерть» («чтоб поболе народу пришло и подоле меня поминали»), и та «протянула ему деньги, и он взял их, будто принял с того света», - она понимала их необходимость для живой Марии; что сумел, сделал председатель, отдавший свой месячный оклад и призвавший сделать то же колхозных специалистов.

А те, кто не хотел помочь Кузьме и Марии, без особого труда нашли причины и оправдания. Но – чему оправдания: скупости, жадности, лицемерию? Степанида, жалеющая на словах («Мне Мария как родная. Да я бы для нее последнего не пожалела»), не только последнего, но и лишнего, не нужного на сей день не дает, боясь расстаться со своими сотнями. И ведь, как подмечает председатель, самой теперь взять их нельзя, «ни холеры на них не купишь. Люди увидят, поймут, что обманула. Так и будет по рублю таскать. Сама себе наказание придумала и у людей из доверия вышла». Директор школы хотя и дает сотню, но взамен душу выматывает нравоучениями да требованием какого-то сверхуважения к себе, словно он не взаймы дает, а подвиг совершает. И главное-то для него – не помощь сама по себе, а, во-первых, возможность остаться довольным собою и, во-вторых, боязнь, что люди обвинят его в жадности, - так лучше уж «от щедрот» малую толику дать, чем ловить на себе косые взгляды.

Деньги, деньги… Они оттеняют, гипертрофируют, подчеркивает щедрость щедрых и скупость скупых. Но не это важно в конечном счете для Распутина, а то, что «через отношение к деньгам, к человеку в беде обнаруживаются какие-то важные и часто тревожные приметы современного состояния мира», «отношение к ним оказывается еще достаточно точным показателем качества человека» (С. Семенова). Тот же Кузьма, сам не умеющий отказывать и сам нравственно светлый, так же по-доброму думает и о других, веря в понимание, которое не нуждается в словах: он «даже в мыслях не осмеливался просить у них деньги. Он представлял себе свой обход так: он заходит и молчит. Уже одно то, что он пришел, должно было сказать людям все». Но Кузьма оказался слишком светлым для уже сереющего мира; даже этот луч, более сильный и настойчивый, нежели Мариин, устал пробивать непредвиденный, невесть когда спустившийся туман. И тогда все стало безразлично. Произошло это скорее даже не от неверия в успех, а от невысказанной, неосознанной обиды, в которой он и сам-то себе не хотел признаваться, словно боясь разочарованием в людях обидеть и их.

http://philology.khsu.ru/photos/rasputin/jump.php?img=ras-07.jpg http://philology.khsu.ru/photos/rasputin/jump.php?img=ras-07.jpg Сам Кузьма к деньгам «относился очень просто: есть – хорошо, нет – ну и ладно»; все необходимое для жизни в доме было, ребятишки одевались не хуже других, без хлеба да без молока не сидели; «он мог думать о запасах хлеба и мяса – без этого нельзя обойтись, но мысли о запасах денег казались ему забавными, шутовскими… Он был доволен тем, что имел». И именно потому, что Кузьма с уважением относится к тому, что надо, для жизни, и с иронией – к прочему, без чего течение жизни не прекратится, на протяжении всей повести, несмотря на тревогу, нас не покидает надежда, что именно он, Кузьма, и одолеет беду. Не только потому, что «без Марии ему жизни не будет», но и потому, что основная его внутренняя установка, его стержень – человечность, естественная доброта. А то, что несчастье стряслось с близким ему человеком, голос которого: «Спаси меня, Кузьма, не отдавай им меня!» – не покидает его, только удесятеряет как надежду, так и отчаяние. Случись подобное с кем-либо другим, он и тогда бы не сумел отойти в сторону, сделать вид, что его не касается; духовная его гармония настолько прочна, что он попросту не умеет жить не в ладу с собою, с совестью.

Немало порочных натур встречается на пути Кузьмы, но порочность – это то, что осталось от некогда целого, здорового, и потому в конечном счете она не в состоянии затмить, забить собою нравственный свет, излучаемый душевно укрепленным человеком. Наконец, именно он, этот «продленный свет», позволяет не сокрыться во тьме разлада и другим, стоящим на грани: пока они освещаемы им, дотоле и они светлы. Мы не видим в повести брата Кузьмы, Алексея, давно живущего в городе, хотя и знаем, что характеризуют его нелестно. Мария «переночевала там две ночи, а потом, вернувшись, сказала, что лучше жить у чужих»; да и односельчанин, наведавшись к Алексею, пожаловался потом Кузьме: «… узнать меня узнал, а за товарища не захотел признать». И то, что Алексей не приехал на поминки родного отца, и то, что Кузьма не был у брата семь лет, и то, что «брат постепенно забывал свою деревню, а стало быть, и свое детство, а деревня постепенно забывала, что был у нее когда-то такой человек», - все это говорит, конечно, не в пользу Алексея. И все ж, когда Кузьма, поняв, что в деревне денег ему больше никто не даст, решает использовать последний шанс – поехать в город к брату, - мы, несмотря на твердое убеждение Марии, что не даст он, все-таки благословляем Кузьму и пусть немного сомневаемся в удаче, но все же желаем ему успеха, ибо брат пока еще находится в луче «продленного света», излучаемого самим Кузьмой. И Распутин, не лишая ни нас, ни героя последней надежды, оставляет финал повести открытым: Кузьма приезжает-таки в город, находит дом брата, стучит в дверь…

«Сейчас ему откроют», - последняя фраза произведения. Что будет?

Даже если Алексей даст недостающие злосчастные сотни, которые у него, конечно же, есть (а коль нет, то можно на пару месяцев – всего-то! – собрать у своих знакомых), - все равно и тогда остается вопрос: что будет? С Кузьмой и Марией, из последних сил удерживающими в себе веру в людей и в справедливость (ибо если происходящее с ними как в бреду, как в кошмарном сне – справедливо, тогда лучше не надо ее вовсе, такой вот «справедливости», карающей невинных); с их четырьмя ребятишками, уже впитавшими в души долю незаслуженного страха, который нескоро теперь выветрится и уж точно никогда не забудется; с теми, кто своим неучастием, равнодушием позволил случайно занесенному топору уже коснуться живого тела семьи Кузьмы и Марии…

Что будет? Ведь когда старый дед Гордей говорит, что надо, чтоб люди на себя надеялись, а не на деньги, он не только то имеет в виду, что все стали покупать в магазине и потому разучились мастерить, «руками двигать», «на иждивение перешли», но и то в первую очередь, что – на себя: не на натуральное хозяйство, а на самоценность, самоуважение, свободу от ненужных компромиссов, душевных шлаков.

Доводилось ли ранее Кузьме за столь короткий срок испытывать столько неудобств и унижений, на которые ради лишь себя одного он, наверное, и не пошел бы? Одно только путешествие в поезде чего стоит: проводница презрительно смотрит на крестьянские его сапоги, попутчики откровенно иронизируют над ним, не видя в нем равного. Не говоря уж о том стыде, который пережил он перед своими: и когда председатель предложил главным специалистам колхоза отдать зарплату Кузьме («Он чувствовал один стыд, горький и едкий стыд взрослого, уже пожилого человека… он даже хотел, чтобы ему отказали, потому что тогда он ничем не будет обязан»); и когда над ним изгалялся бухгалтер; и когда вроде бы согласившиеся поначалу специалисты стали подсылать к Кузьме своих жен и детей, чтоб не прилюдно, а все-таки вернуть свои деньги.

http://philology.khsu.ru/photos/rasputin/jump.php?img=ras-08.jpg http://philology.khsu.ru/photos/rasputin/jump.php?img=ras-08.jpg Нет, не доводилось ему ранее так немилосердно, до отвращения, насиловать себя, испытывать столько унижений. Потому и устала его душа, и показалось Кузьме, «что он остался один на всем белом свете – он даже подумал: не на белом, а на черном, будто белого света уже не существовало». Потому и в избе их, в доме, в этом гармоничном дотоле микрокосме, стало «тихо и боязно». Словно весь мир, удрученный и пришибленный происходящим – мир и внутренний и внешний, - замолк не столько в ожидании ответа на вопрос «Что будет?», сколько в недоумении – как такое может быть? И даже ветер, постоянно сопутствующий Кузьме, воспринимается не как живое движение природы, а как символ чего-то разметающего, развевающего, рассеивающего былые представления и веры, надежды, связи. Дома «километров двадцать подряд одно и то же: ветер, ветер, ветер – ветер в лесу, ветер в поле, ветер в деревне»; у железнодорожного вокзала – тот же ветер, «который как начал дуть от дома, так и не переставал»; Кузьме даже кажется, что и пассажиры по перрону не просто мечутся, а «кружит их ветер». Хотя «ветер не может иметь никакого отношения ни к истории с Марией, ни к поездке в город, он дует сам по себе, как дул, наверное, и в прошлом и в позапрошлом году, когда у Кузьмы с Марией было все хорошо, и тем не менее Кузьма не может отделаться от чувства, что одно с другим связано и ветер дует не зря».

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: сообщение на тему, бесплатно реферат на тему, рефераты по психологии.





1  2  3  4 | Следующая страница реферата