Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата

Можно заметить, что в литературе второй половины 19 века ощутимо движение и к обретению идеального единства отцов и детей: самодурство исчерпало конфликтное состояние темы, и пафос "Бесприданницы" отразил общую тоску по утерянному духовному опыту. Тематическому восстановлению единства отцов и детей служит роман И.С.Тургенева, давший имя нашей теме. "Отцы и дети", появившиеся спустя пару лет после "Грозы" Островского, дают долгожданный позитивный поворот.

Главный тому показатель – исчезла смертная напряженность и даже серьезность в противоречиях отцов и детей. Здесь нет идиллии и нет образцовых характеров, на что претендовали герои "Тараса Бульбы". Общим мотивом может быть реплика об Анне Одинцовой: "Она очень любила своего грешного, но доброго отца, а он обожал ее, дружелюбно шутил с ней, как с ровней, и доверялся ей вполне, советовался с ней" (13, 253). Здесь что ни поворот фразы, то – целая концепция. Отец Одинцовой, говоря лермонтовским стихом, ей счастья не дал, если не сказать, что был причиной по крайней мере бедности своих дочерей. Но – нет упрека отцу (ср. с Чичиковым). Отец признает в детях ровню, т.е. личность, не деспотичен даже и в желании им добра, не требует уподобления себе (здесь всюду напрашиваются литературные контрасты и параллели). Советоваться – это означает диалог между отцами и детьми, и здесь уже совершенно новое решение темы.

Тургенев с иронией замечает, что Одинцова многое наследовала от отца, никакого фатального неприятия отцовских генов тут нет: даже то, что она "мастерски играла в карты" - это отцовская, локтевская черта. Доходило даже до слухов, что она участвовала в шулерских проделках отца (13, 241). Если не уподобляться Базарову и не ловить по гостиным подобные слухи, мы бы сказали, что в Одинцовой Тургенев показывает самое естественное, нормальное решение проблемы отцов и детей: нет угнетения, нет односторонности, нет чрезмерной обоюдной требовательности. Правда, здесь нет и христианского пафоса, которым и рождено былое напряжение в нашей теме. Здесь чисто мирское, логичное и разумное решение.

Взаимность, понимание и поддержка, равноправие и верность – это то, что делает связь отцов и детей благородной и привлекательной. Поэтому Одинцова будет явно возвышена над остальными героями романа, без усилий одержит победу над Базаровым, сложит судьбы сестры Кати и Аркадия. Однако Тургенев словно сам удивлен необычайной разумностью своей героини. То, что разумно всего-навсего не всегда свойственно человеку, и в Одинцовой Тургенев даст оттенок своего рода недостаточной человечности: сама она не показана матерью, брак ее в конце романа отдает сухим рационализмом: "Они живут в большом ладу друг с другом и доживутся, пожалуй, до счастья… пожалуй, до любви" (13, 367).

Сделаем одно важное отступление. Прежде мы рассматривали вражду отцов и детей как нечто неизбежное, заложенное в крови человека. Это напряжение – как бы от природы вещей, таков status quo, и нечего доискиваться до причин. Взаимные претензии возникают из самого положения, что, скажем, пушкинский Барон – отец, а Альбер – сын, иначе нет почвы для их столкновения. У Тургенева, наоборот, status quo предполагает не конфликтность, а большую долю взаимного понимания и даже прощения, конфликт если и происходит, то не от внутренней неизбежности, а от веяний извне семьи, от духа времени. Так, та же Одинцова, вполне свободная от духа времени, будет лишена всякой конфликтности в отношении своего отца и старших вообще (наоборот, сочтет нужным пригласить в свой дом вздорную старуху-тетку: генная память - залог всякого порядка). Конфликт отцов и детей, таким образом, по Тургеневу, есть конфликт социальный, а не бытийный, метафизический. Чем более герой не свободен от злобы дня, тем скорее он вовлечен в конфликт поколений и даже развязывает конфликты отцов и детей. Такой Евгений Базаров, этот герой своего времени.

Базаров – редкий гость у своих родителей (три года с ними не виделся), и вот его встречают с трепетом и страхом, мать величает Енюшеньку "батюшкой", не знает как угодить сыну, отец скрывает свои взгляды и пристрастия, спорол с сюртука орденскую ленточку (символический жест самоуничижения), утаивает, что заказал молебен по случаю приезда сына – словом, всячески подавляет в себе личность, показно уподобляясь нигилистам. Унижения отца Базаров воспринимает как должное, в Василии Ивановиче же счастье видеть сына сильнее чувства обиды, которое изредка выходит наружу: "- Да полно тебе Лазаря петь,- перебил отца Базаров. – Лазаря петь! – повторил Василий Иванович. – Ты, Евгений, не думай…"; "- А в Радемахера еще верят в *** губернии? – спросил Базаров. – В губернии… Конечно, вам, господа, лучше знать, где ж нам за вами угоняться" (13, 281-282). Базаров затравил отца настолько, что в следующий его приезд В.И. смиренно обещает вообще не показываться ему на глаза (Базаров напоминает здесь Савела Дикого): "Физиономию мою забудешь, вот как я тебе мешать буду" (13, 351). Базаров все равно останется недоволен: "Что ты все около меня словно на цыпочках ходишь? Эта манера еще хуже прежней" (13, 352). Иронией и презрением отвечает Базаров на все ухаживания: "Они вот, мои родители то есть, не беспокоятся о собственном ничтожестве, оно им не смердит, а я… я чувствую только скуку да злость" (13, 292).

В отношениях отца и сына, по Базарову, нет никакой гармонии, и если привычным выглядит доминирование отца, то здесь все перевернуто: сын приобрел над отцом какую-то неестественную власть. Интересен вопрос Аркадия: "Скажи, тебя в детстве не притесняли?" (291): за ним, видимо, скрывается удивление картиной, где сын во всем подавляет своего отца: нет ли здесь своего рода мести за прошлые притеснения? Нет, это не месть, а только следование принципу Базарова: "Настоящий человек тот, которого надобно слушаться" (293), что будет полностью воплощено им только в отношении отца и матери. Жалкое самовозвеличивание: ср. рядолм с Одинцовой Базаров "смирненьким стал" (246).

Подобную же этику хочет навязать Базаров и Аркадию в отношении его отца и всей его родословной. Посыпались приговоры: дед Аркадия – дубина порядочная (282), дядя – архаическое явление, идиот (295), отец – отставной человек, его песенка спета (209). Совершенная нелепость: по роману, скорее уже спета песенка нигилиста, которому суждено совсем недолго маячить на свете. Николаю Кирсанову открыта еще долгая отцовская стезя.

Аркадий же Кирсанов как что-то само собой разумеющееся произнесет: "Сын отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который, как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы" (13, 184). Хотя вновь можно представить множество упреков отцу, на что провоцирует Аркадия Базаров, тот, будучи вроде бы во всем под влиянием своего друга, тем не менее ни в чем не винит отца. Так, о Феничке и втором сыне Николая Кирсанова Базаров скажет Аркадию: "Видно, лишний наследничек нам не по нутру" (13, 206), но этого не видно совсем и Аркадий после первой же встречи с наследничком будет в совершенном восторге: "Мы познакомились, отец! Как же ты не сказал мне, что у меня есть брат? Я бы уже вчера расцеловал его, как я сейчас расцеловал его" (13, 185). Но и позже Базаров будет упорно вбивать клин между Кирсановыми на почве наследства: в разговоре с Одинцовой он уверяет, что Аркадий – единственный наследник отцовского состояния, Митя упорно им игнорируется ("Состояние у Кирсанова изрядное, он один сын у отца", 13, 347).

Базаров словно хочет заменить для Аркадия авторитет отца своим пресловутым нигилизмом, всячески придираясь к Николаю Петровичу: читать Пушкина нельзя, играть на виолончели – "помилуй!", хозяйство ведется не так ("Видел я заведения твоего отца… Скот плохой и лошади разбитые", 206). Венец всего – реплика "Твой отец добрый малый, но он человек отставной, его песенка спета" (209), которую слышит и сам Николай Петрович, а затем излишне глубоко переживает эту сцену. В ней действительно много недостойного, в прямом смысле хамского (от библейского Хама, насмехавшегося над отцом), скверно и то, что все это делается исподтишка, гостем, к которому хозяин стремится проявить всяческое расположение.

Причина дуэли с Павлом Петровичем – обольщение Базаровым Фенички – тоже может восприниматься в общем ряду унижения отцов, которых наш герой стремится вытеснить во всем, даже в браке. Заметим, что Базаров в беседке показан обольстителем низким и пошлым, его реплики – образец дон-жуанства в духе гоголевского поручика Пирогова: "У вас кончик носика очень мило двигается…", "Все дамы на свете не стоят вашего локотка" и т.п. (13, 312). Печоринский мотив "она уважает его как отца и будет обманывать как мужа" разыгран Базаровым слабо и неудачно. Вызов Базарова на дуэль выглядит действительно нелепо, но едва ли как-то иначе мог поступить Павел Петрович, защищая честь брата – честь всех отцов. Так ли несправедлив слуга Прокофьич, сразу возненавидевший Базарова, живодера и прощелыгу, говоря, что "этаких прощелыг бы за грубость на конюшне отодрать велели" (327)? Противоестественность отчуждения среди отцов и детей показана автором с сатирическим оттенком: не смешно ли, что идеологом отцов выступает бездетный, бессемейный Павел Петрович, а идеологом детей – великовозрастный Евгений Васильич: детская болезнь нигилизм.

Так что сам собой конфликт отцов и детей никак не разгорается: даже соглашаясь с Базаровым, Аркадий ничуть не чувствует вражды или презрения к отцу. Он именно диалогичен, в отношении к старшим – особенно, стремится понять и оправдать ближнего, а не осудить. Нигилизма в нем от начала недостает. Пожалуй, именно на почве отношения к отцам начинает рушиться дружба двух псевдо-единомышленников. Базаров претендует на роль вождя, будучи атеистом мог бы на свой лад повторить евангельские слова: "Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником" (Лк., 14, 26; не будем здесь комментировать смысл этого изречения с христианских позиций). Базаров далеко не Христос, а его нигилизм обнаружит все свое ничтожество именно в простых, житейских отношениях.

Не вдаваясь в общеизвестные споры Базарова с отцами, отметим, что, несмотря на кажущуюся его силу и даже победы, он проигрывает в главном: собственно вся его воинственность – ради того, чтобы Аркадий отказался от отцов и шел слепо за этим новым духовным отцом нигилизма. Но в конце романа Аркадий показан истинным сыном Николая Петровича, наследует и развивает его дело, ферму, живет общим домом в глубоком согласии с семьей отца. Символично: сын Аркадия назван Николаем в честь деда. Символична и исходная точка сближения отцов и детей – покровительство Христа, что показано в сцене одновременного церковного венчания Аркадия и Кати, Николая Петровича и Фенички.

Базарову принадлежит реплика "Любовь – чувство напускное". По Тургеневу, напускной будет именно бесплодная идеология нигилиста. Его отношения к собственным родителям должны бы вдохновить Аркадия, но лишь еще более отчуждают от Базарова, с которым в конце концов становится просто скучно ("Если бы кто-нибудь сказал ему, что он может соскучиться под одним кровом с Базаровым, и еще под каким! – под родительским кровом", 307), именно родительский кров побеждает Базарова.

Смерть Базарова, принятая им столь стойко, тем не менее подчеркивает духовное крушение героя. Перед смертью он обращен к Одинцовой ("Это по-царски… цари тоже посещают умирающих", 364), но одни из последних его слов – об отце и матери: "Не разуверяйте старика. И мать приласкайте. Ведь таких людей, как они, в вашем большом свете днем с огнем не сыскать" (364). Хотя, конечно, большой свет тут совершенно ни при чем. Смерть Базарова, как ни странно, сближает его с Аркадием: оба героя возвращены в лоно дома и окружены близкими. Супруги, затем отцы и дети – это единственно подлинное человеческое окружение для тургеневских героев. Судьба возвращает Базарова в родительский дом, но бессемейность и бездетность героя (Базарову уж вполне пристало бы быть самому отцом), по Тургеневу, служат наиболее суровой его оценкой. Базаров возвращен лишь для смерти, а Аркадий – для жизни в родительском доме.

Заглавие романа в духе нашей темы можно прочитать символически: вначале оно означает "отцы против детей" или "дети против отцов", но постепенно смысл все более сосредотачивается в соединительном союзе: отцы и дети означает отцы вместе с детьми. Отцы и дети для Тургенева едины перед лицом бытия: Бога, жизни и смерти. Достоинство героя – верно осознать метафизику простых человеческих связей и не отдаваться напускным мировоззрениям, тешащим сатанинское самолюбие (ср.: "Ведь я гигант! Я нужен России" и тут же – "Нет, видно не нужен"; не гигант, а "умирающая лампада" - таков итог разрушения связи отцов и детей).

Итак, Тургенев возвращает тему отцов и детей в традиционное, гармоническое русло. Насколько уместно называть гармоническое решение именно традиционным? Ведь гораздо заметнее и шире тема представлена через резкие конфликты? Когда мы говорим о традиционном решении, имеется в виду содержание идеала в отношении отцов и детей. Этот идеал действительно остается традиционно неизменным, даже там, где событийно, сугубо тематически господствует линия Урана.

Тургенев отказался от более привлекательной, но ложной конфликтности в этой теме и показал преодоление конфликтов, что отнюдь не выглядит легким или по-маниловски слащавым. Наоборот, к обретению простоты и естественности ведет тернистый путь жизненного опыта, требующий и духовного напряжения, и полноты жизненных впечатлений. Удел Базаровых - конфликтовать с отцами и уйти из жизни, не оставив следа. Тургенев отдает должное и обретшим истину, и искренне заблуждающимся, презирая лишь всяческую профанацию жизни, кривляние Кукшиных и Ситниковых, омертвение Павла Кирсанова, которые показаны вообще вне темы отцовства (сыновность Ситникова показана исключительно сатирически).

Литература 60-х годов развивается под знаком преодоления всего наносного - опрощения. Критическая сторона реализма будет связана с преодолением социально-исторических конфликтов ради достижения гармонии личности, что отразится и в нашей теме. Попробуем предложить тезис гармонии в отношении отцов и детей.

Здесь есть своя доля суверенности, обособленности этих отношений по сравнению с остальными связями человека в мире. Но это не замкнутость и неподсудность. Эти отношения скорее явятся синтезом, моделью отношений человека к миру. Здесь наиболее конкретно и жизненно воплощается христианская мораль, заповеди возлюби, не убий, относись к ближнему как к самому себе, не укради и другие в первую очередь проверяются в теме отцов и детей. Это требует и признания свободы личности, отцовский авторитет требуется подтверждать, а не навязывать. С другой стороны, возрастает и ощущение фамильной, генетической памяти, породы, как будет сказано толстовским героем. Порода не обременяет героя и выражает, как и нация, множественность подходов к поискам истины

Так, у И.А.Гончарова оправдание Обломова будет идти от финала романа – от его отцовства. Каким бы ни воспитал его сына Штольц после смерти главного героя, это будет обломовское продолжение, поскольку такова, по Гончарову, логика отцовства: сын продолжает своего отца, и это будет видно как в Обломове, так и в Штольце, и даже в Тарантьеве. Коснемся для примера этого последнего героя: "отец его, провинциальный подьячий старого времени, передал было и сыну в наследство искусство и опытность хождения по чужим делам"; с детства Тарантьев присутствовал на всех пирушках отца, вслушивался в отцовские рассказы, сам стал его повторением , цитирует отцовские наставления: "Недаром мой отец советовал беречься этих немцев, а уж он ли не знал всяких людей на своем веку" (3, 55).

Второстепенный герой здесь отражает авторскую линию в изображении генезиса свойств личности. Все мироощущение главного героя вынесено им не из университета, а из родового поместия, где он прежде всего осознает себя как сын барина: "Норма жизни была готова и преподана им родителями, а те приняли ее тоже готовую от дедушки, а тот от прадедушки, с заветом блюсти ее целость и неприкосновенность, как огонь Весты" (3, 126). Конечно, Гончаров в духе своего времени многое связывает с влияниями среды, общества, где воспитывается, а точнее – просто обитает человек, особенно ребенок, однако силен и фамильный генотип: Обломов и в Петербурге сумел повторить своего отца, вечно сидящего праздно у окна и лишь наблюдающего жизнь (см. "Сон Обломова"). Родовые впечатления сильны настолько, что и в совершенно иной обстановке – на службе – Илье Ильичу все казалось, что отец где-то рядом, только теперь это его начальник: "О начальнике он слыхал у себя дома, что это отец подчиненных.., который только и дышит тем, как бы за дело или не за дело награждать своих подчиненных и заботиться не только об их нуждах, но и удовольствиях" (3, 59), в чем ему и пришлось горько разувериться.

Вот и Штольц тоже продолжает в себе своего отца-бюргера, воспитавшего его в постоянной деятельности, самостоятельности, но – и с приземленной душой. Отцовский ген может быть скрыт весьма тщательно, однако он обнаруживается там, где от Штольца требуется нечто большее, чем одна его деловитость, - в семье. Ольга недаром, хотя и в шутку, называет его "старым немецким париком" (3, 467), ведь столь внешне насыщенная и привлекательная жизнь Штольца ведет ее к духовному оскудению ("Куда же идти? Некуда! Дальше нет дороги", 469). Здесь Ольга отчасти повторит мать молодого Штольца, которая быстро разочаровалась в своем деловитом муже-немце и мечтала о том, чтобы сын не повторил отца, - тщетно мечтала. Кредо Штольца – вполне бюргерское, мещанское: "Мы не Титаны с тобой, мы не пойдем с Манфредами и Фаустами на дерзкую борьбу с мятежными вопросами… Склоним головы и смиренно переждем трудную минуту, и потом опять улыбнется жизнь" (3, 475). И то, что Штольц окажется воспитателем сына Обломова не может внушать наивный оптимизм: от смешения разнородных начал Бог весть какой может произойти симбиоз.

Есть у Гончарова и другая тенденция: сын развивает линию отца, развивает лучшее в отцовском "наследстве". Тарантьеву просто нечего было достойного заимствовать в отцовском поприще. А Обломов и Штольц уже гораздо содержательнее и ярче своих отцов, хотя каждый из них и развит именно в отцовском русле. В Штольце и размах деятельности, и широта знаний, и этическая позиция не сравнимы с делами его отца по масштабам, но и только, сам тип личности остался тем же. Не случайно даже пресловутую деятельность Штольца Гончаров представляет как чисто колонизаторскую – в духе отца, который приехал в Россию, чтобы только иметь достаток, вот и сын его "участвует в какой-то компании, отправляющей товары за границу" (3, 167). Вот и духовные его потребности не столь уж высоки: на все пафосные критические реплики Обломова о современной жизни Штольц только заметит: "У всякого свои интересы. На то жизнь" (3, 179) – совершенно бюргерский ответ.

Обломов же развивает в своем барском состоянии именно духовное начало, он не производитель, не деятель, его дворянская природа позволяет ему целиком сосредоточиться на мысли о своей душе, о Боге. Обломов глубоко религиозен, взыскателен в своих представлениях о человеке, он поэт, он философ, как восклицает в разговоре с ним Штольц. Не этим ли обломовским состоянием жила русская культура золотого века? На долю бездеятельных владельцев обломовок оставалась уже не столько служба государю, сколько одухотворение жизни "трудолюбивого муравейника", как называет автор помещичье хозяйство. И в этом поприще Илья Ильич превосходит своего отца, далеко не обладавшего духовностью сына. Но духовное поприще сына никем не востребовано; барин и помещик, он живет уже за тысячи верст от имения, вся его одухотворяющая крестьян роль осталась в мечтах да на бумаге.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: егэ ответы, баллов, сочинения по литературе.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата