Набоков В.В. Обзор творчества. Анализ рассказа “ОБЛАКО, ОЗЕРО, БАШНЯ”

“Я не выношу копания в дорогих нам биографиях великих писателей, не выношу, когда люди начинают совать нос в их жизнь, не выношу вульгарности естественного человеческого любопытства, не выношу шуршания юбок в и хихиканья в коридорах времени, и ни один биограф не посмеет заглянуть в мою личную жизнь” (лекции о русской литературе).

Мы не будем разбирать жизнь Набокова. Цель нашего разговора – увидеть мир, созданный им, и поверьте, для этого совсем необязательно знать, кто был прототипом его Машеньки и была ли Лолита “настоящей”. Мы не дети, чтобы спрашивать после прочитанного: “А это было на самом деле?”, тем более, что Набоков сам ненавидел реализм в общепринятом понимании. “Все великие романы – великие сказки”, говорил он. И создавал эти сказки. Сказки “душные и холодные”, страшные своей непонятностью тому, кто, подобно сиделке из “Ракового корпуса” Солженицына, восклицает : “Где мне о нас прочесть, о нас?”, чтобы было написано просто и ясно, “по-настоящему”, как в жизни. Набоков отсылает таких читателей к газетным публикациям, к “литературе Больших Идей”, к “картонным тихим донцам”, но вычеркивает их из списка читателей. Что есть читатель для Набокова? “Одаренный читатель – гражданин мира, не подчиняющийся пространственным и временным законам. Это он – умный, гениальный читатель – вновь и вновь спасает художника от гибельной власти императоров, диктаторов, священников, пуритан, обывателей, политических моралистов, полицейских, почтовых служащих и резонеров. Позвольте мне набросать портрет этого прекрасного читателя. Он не принадлежит ни к одной определенной нации или классу. Ни один общественный надзиратель или клуб библиофилов не может распоряжаться его душой. Его литературные вкусы не продиктованы теми юношескими чувствами, которые заставляют рядового читателя отождествлять себя с тем или иным персонажем и “пропускать описания”. Чуткий, заслуживающий восхищения читатель отождествляет себя не с девушкой или юношей в книге, а с тем, кто задумал и сочинил ее. Настоящий читатель не ищет сведений о России в русском романе, понимая, что Россия Толстого или Чехова – это не усредненная историческая Россия, но особый мир, созданный воображением гения. Настоящий читатель не интересуется большими идеями: его интересуют частности. Ему нравится книга не потому, что она помогает ему обрести “связь с обществом”(если прибегнуть к чудовищному штампу критиков прогрессивной школы), а потому, что он воспринимает каждую деталь текста, восхищается тем, чем хотел поразить его автор, сияет от изумительных образов, созданных сочинителем, магом, кудесником, художником……Хороший читатель с детства учится остерегаться переводчиков, урезанных шедевров, идиотских фильмов о братьях Карениных, всяческого потворства лентяям и четвертования гениев……Читатели рождаются свободными и должны свободными оставаться”(из лекций по русской литературе). Собcтвенно, уже из этого небольшого отрывка мы можем добыть некоторые сведения о творчестве самого Набокова: во-первых, вопреки распространенному мнению, в его прозе ЕСТЬ ДУША. Во-вторых, мы не найдем в его книгах тех или иных Идей (а как же “для чего написана книга?” Да для того, чтобы избавиться от излишка чудных, восхитительных воспоминаний, сбросить часть их, таких тяжелых, на читателя – и пусть теперь он их носит с собой, кладет на ночь под подушку и заботится об их невредимости).

В-третьих, деталь в его книгах живет почти самостоятельной жизнью, не спрятанной, как у других писателей, а яркой, видимой, ощутимой, отчего язык его называют “очень трудным, чересчур красивым”, а композицию – “строгой и расчетливой” (Жорж Нива, интервью). Но разве может быть красоты “слишком” много? И разве красота совместима с пустотой, в которой обвиняли Набокова и современники (Адамович, Бунин), и сегодняшние критики? О, не верьте тем, кто скажет вам об отсутствии в набоковской прозе жизни, об ее искуственности, о ее бестемности. Писатель, поэт не может писать ни о чем, талант, не найдя выхода в форме, заполнит ее даже непроизвольно (футурист Маяковский, несмотря на ожидаемый от направления формализм, создал чудные, живые стихи. А представительница постмодерна Петрушевская или непонятно за что возведенный в ранг современной классики Шаламов не вызывают ничего, кроме скуки: если подумать, то станет ясно, что это они пишут ни о чем. В их произведениях нет формы – язык их вызывает жалость, и нет содержания художественного, литературного, если только не возводить публицистику в ранг искусства. К чему это я? Да к тому, что в искусстве нет иного критерия, кроме таланта, основывающегося на мастерстве).

А темы Набокова особенно пронзительны, нежны; они созданы воображением, а оно – ничто иное, как “особый род памяти”. Попробуем разграничить их, но не будем забывать, что нет ни одной из них в чистом виде в его прозе, они переплетены (не запутаны, а именно переплетены) в какой-то сложный, единый узор. Итак, вот отдельные нити этого узора:

Детство (“Другие берега”, “Дар”)

Россия (“Машенька”, “Подвиг”, “Дар”)

Любовь (“Камера обскура”, “Король, дама, валет”)

Свобода (“Приглашение на казнь”, “Bend Sinister”)

Творчество (“Подлинная жизнь Себастьяна Найта”, “Пнин”, “Дар”)

Объясню, по какому принципу мы поставили те или иные произведения в соответсвие той или иной теме. Мы руководствовались классическим методом: основная тема романа та, на которой строится интрига. Но никогда не утверждайте, в “Приглашении на казнь” нет темы любви или России, а “Король, дама., валет” - всего лишь “классический любовный треугольник”, и ничего более. Еще раз подчеркну: его тема – одна, все остальное – лишь разные грани какой-то единственной, Набоковым не названной. Возможно, что это “переход из мира творческого в мир реальный ” по Ходасевичу, или же “никого до добра не доводившая” тема Смерти, как считал Адамович, “и другое, другое, другое” - не будем пытаться поймать эту тему в “декольте и вырезах” его прозы.

А оттого, что тема Набокова едина, и все его произведения можно, да , пожалуй, и нужно рассматривать как единое, состоящее из множества фрагментов. Сам Набоков говорил о том, что литература, в отличие от живописи, требует, чтобы произведение было сначала рассмотрено в деталях, во фрагментах, и лишь затем можно охватить его целиком, понять и осознать. И, не надеясь на сознательность читателя, а может, ограждая свои произведения от обывателя, которому нужна “книжка на ночь”, Набоков строит свои рассказы так, что они ТРЕБУЮТ второго, а то и третьего, четвертого, пятого прочтения.

Первый, общеизвестный его прием, применяемый именно с этой целью (если не рассматривать круг как философский символ творчества Набокова) – кольцевая композиция его рассказов и романов. Даже “Лолита” представляет собой замкнутый контур – помните, зачем Гумберт пишет “свои записки”? Чтобы “употребить их на суде” для спасения души. Это – как бы попытка исправить прошлое, но он лишь повторяет его, и будет повторять до бесконечности, пока живы его “записки”.

Ключом, открывающим нам метод для чтения произведений Набокова, является рассказ “КРУГ”, в нем же отчасти мы находим основу, объяснение тяги писателя к кольцевой композиции: его рассказы – воспоминания, а воспоминания (здесь - Россия), не проходят, как настоящие события, а повторяются, повторяются, повторяются, пока жив человек.

Следующая особенность его прозы, освещающая кольцо композиции так, чтобы оно предстало перед читателем объемно, ощутимо – яркие детали. Набоков - “мастер детали”. Его детали, как правило создают отдельную линию в произведении, и, не перекликаясь друг с другом, отражают основную тему произведения, часто обгоняя ее или являясь вариацией (это позволило литературоведам говорить о системе набоковских зеркал; также у набоковедов есть понятие “арлекин”, заменяющее “деталь” ). Внимательный читатель сможет предугадать развязку его романов. Обратимся к “Лолите” (здесь позволю себе использовать терминологию своей работы о взаимодействии природного и культурного в творчестве Набокова):

Гумберт – носитель культуры, Лолита – природы. Итак, каких “арлекинов” мы встретим в этом романе? Гл.13: фотография в журнале. Венера, наполовину скрытая песком –культура, погружающаяся, утопающая в природном – аллюзия на Гумберта, все более отдающегося инстинктам, отходящего от своего культурного начала. Еще один яркий эпизод – письма попавшей под колеса Шарлотты: они растерзаны в клочья. Здесь культура олицетворяется письмами, а факт их уничтожения говорит сам за себя. Письма, разорванные, а не прочитанные, вопреки логике, Гумбертом, также отражают его обращение к природному. В 27 гл. читатель обнаружит бабочку, “надежно приколотую к стенке” – мертвая, разрушенная природа Бабочка – предвестница смерти Лолиты. Таким образом, культура в параллелях подавляется природой, исчезает – так в конце исчезнет и Гумберт; но и бабочка (кстати, о бабочках – они имеют огромное значение в творчестве Набокова, являясь одним из любимых образов писателя, всегда “отражают” любимых героев) мертва, разрушена “человеком разумным” - так Гумберт сломает мир Лолиты, что в конце концов приведет к ее смерти.

И, разумеется, Набоков блестяще владеет техникой “сочинительства”, в совершенстве зная теорию литературы и ее историю, что может создать проблемы обывателю, не интересующемуся ролью слова в произведении, и понятия не имеющем о Флобере, Уайлде, Кафке, не говоря уже о русской литературе. Повторюсь: так Набоков спасает свои произведения от пошлости, которая вместе с обывателем проникает везде, где есть зацепка, шероховатость, трещинка. А за прозу Набокова “не зацепиться” (А. Битов).

Но, думается, в общих чертах мы описали творчество ВВ Набокова, а теперь подойдем ближе к огромной трехмерной картине, рассмотрим “фрагмент” ее в деталях.

Итак, “Облако, озеро, башня”. Сразу определим героев рассказа: один – Василий Иванович, о котором известно, что он эмигрант, “скромный, кроткий холостяк, прекрасный работник”, “один из ЕГО представителей”, другой – “ОН”, его мы определим позднее.

Василий Иванович выигрывает “увеселительную поездку” и, не сумев от нее отказаться, отправляется в путь. В один из дней экскурсии ему “открылось то самое счастье, о котором он как-то вполгрезы подумал” - чудное место, где он захотел остаться навсегда. Он быстро решил, как выпишет из Берлина свое нехитрое имущество, и будет жить здесь всегда. Но немцы, остальные члены экскурсии, запрещают ему оставаться, и тащут “как в дикой сказке”, обратно в Берлин. В Берлине он встречается с тем, чьим “представителем” является, и тот отпускает Василия Ивановича.

Теперь самое время узнать, кто этот загадочный, предстающий в рассказе всесильным распорядителем судеб, человек, который, собственно, и рассказывает нам эту историю. “Он” не какой-то безымянный берлинский работодатель, это Набоков В.В. Как мы приходим к такому выводу?

Во-первых, логически: немцы в рассказе– олицетворение пошлости (“пошлость в набоковской характеристике – переведение единичного во всеобщее” Кузнецов “Утопия одиночества”), а ОН отпустил Василия Ивановича. А если ОН – такой же эмигрант из России, как сам герой? - спросите вы, - ведь в рассказе о нем ничего не сказано... Исключено: эмигранты с трудом зарабатывали на жизнь, и уж точно не имели возможности быть работодателями.

Во-вторых, исходя из его всесильности: если мы прочитаем рассказ внимательно, мы поймем, что это не повествование с чьих-то слов. Мир рассказа создается на наших глазах. Проследим это рождение по авторским размышлениям, восклицаниям: “Воспоминание любви, переодетое лугом…..Нас с ним (вот она, вездесущесть и всесильность автора!)…….туда, навсегда, к тебе, моя любовь…”, - это первый пейзаж, не существующий за окном берлинского поезда; эта любовь – Россия. В описании озера мы встретим возглас “Любовь моя! Послушная моя!” – это обращение к ней, к стране детства., так послушно возникающей по желанию автора. Кроме этого, еще несколько указателей присутствия Набокова обнаружим мы в этом рассказе: “До чего я тебя ненавижу, насущный!” - воскликнет он. Ненавидит за то, что реальность – здесь “хлеб” - разрывает приглушенный мир мечты, воображения, памяти, отвлекает… Или другое: Василий Иванович завопит, когда ее потащут прочь от его озера, облака, башни “Да ведь это какое-то приглашение на казнь”, - здесь Набоков уже открыто обозначает связь рассказа с одним из своих романов, который в нашей классификации относится к теме СВОБОДЫ. Помимо связи с “Приглашением…”, мы обнаружим сходство и с другим романом, одна из основных тем которого та же – с “Bend Sinister”. Сходство в том, что Набоков отпустил героя романа, профессора Круга, по той же причине, что и Василия Ивановича: и тому, и другому надоело “быть людьми”, у них не осталось сил “жить”. И несомненным символом, объединяющим два произведения, можно назвать ночную бабочку, появляющуюся перед исчезновением героев из произведений (Именно ночную; в “Лолите” она – просто “цветитая”, в “Приглашении на казнь” - снова ночная). Т. е. основных тем рассказа две – Россия и свобода, и это позволяет нам определить место рассказа как фрагмента в общей картине произведений писателя.

Теперь перейдем непосредственно к художественным деталям текста: рассмотрим немецкую компанию экскурсантов, сравним ее с нашим героем. Как мы уже отметили, немцы – олицетворение пошлости в этом рассказе. Первое, что сообщает о них Набоков – их “несколько персон”. Настораживает все словосочетание. Сначала на эмоциональном уровне – странное звуковое сочетание [н] - [с] - [с] - [н]: змеиный свистящий [с] в обрамлении гладкого и почти нейтрального по звуковым ассоциациям [н]. Затем – на сознательном: они – не люди, не экскурсанты, они – “персоны”, что-то неиндивидуальное, а усредненно-общее. А такая усредненность и есть пошлость для Набокова. Даже фамилии двух немцев одинаковы, две девицы похожи друг на друга и имеют одинаковые имена, а руководитель этого мероприятия – Шрам, а при обратном прочтении – Марш. Топот многих одинаковых ног, пыль, и ничего яркого, живого. Жуткая симметрия во всем, недопустимость чего-то единичного (вот почему фамилия Шрам, не имея двойника, отражает себя сама).

Набоков противопоставляет им своего героя, рисует его лишним в этой шумной компании: группа состояла из 4ех женщин и стольких же мужчин, и Василий Иванович не вписывался в эту парность даже в “славной забаве, которой руководил Шрам”: наш герой “три раза ложился в мерзкую тьму, и трижды никого не оказывалось на скамейке, когда он из под нее выползал”. Следующий момент – “нотные листки со стихами от общества”. Не будем сейчас разбирать текст этой песни, но заметим, что “петь ее нужно было хором” - снова навязывание, усреднение, пошлость. Компания стремится и Василия Ивановича лишить индивидуальности, то заставляя его петь, то отбирая и выкидывая “любимый огурец из русской лавки”, который был признан несъедобным только потому, что не входил в обычный набор провизии – т. е. нагружая его “насущным”. И вдруг, среди этой пошлости появляется Россия, и даже немец-хозяин дома с видом на озеро “смутно инвалидной внешности”, “плохо и мягко изъясняющийся по-немецки” - не похож на ту бодрую команду, в которую попал Василий Иванович. Герой хочет остаться здесь, “он зарабатывал достаточно на малую русскую жизнь” у Набокова (почему “на малую”? Да потому, что сам этот герой поддался общей пошлости, нарушив тем самым принципы писателя. Помните, как он прочтет строку из Тютчева: “Мы слизь. Реченная есть ложь”, - это набоковская пародия на непонятные никому социально-обличительные идеи, и его герой ими увлечен, хотя в конце рассказа откажется от них ). “Друзья”, - закричит он немцам, - “Нам с вами больше не по пути”, и, разумеется, они не потерпят такого отступления от правил, такой вызывающей попытки оторваться от коллектива. Они уведут его с собой, согласно намеченному маршруту, вопреки его воле.

Собственно, рассказ имеет три плана: пошлость в лице немцев, противопоставление ей красоты, замечаемой “урывками” Василием Ивановичем, и авторский, который является исходным пунктом первых двух: если бы не было любви к России, не было бы и ужасной пошлости немцев, не было бы и идеи освобождения от нее. Т. е. основной темой этого рассказа является все-таки Россия.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: закон реферат, доклад, анализ дипломной работы.





1  2 | Следующая страница реферата