Предыдущая страница реферата | 1  2

Однако Татьяна не только не умаляется, но, наоборот, возвышается, потому что ей в новой интерпретации отводится роль Музы, поэтического вдохновения для Автора и героя, самой эстетики. В итоге "в отличие от абстрактности и "стихотворности" Татьяны Онегин - динамическая и романная фигура, герой "свободного романа", на котором должна лежать ответственность за поведение во времени".

Трудно изложить интереснейший и увлекательный ход мысли Эмерсон и ее доводы. Но хотелось бы заметить, что "сон воображенья" Онегина возник не случайно. Как известно, сон Татьяны привлекал и привлекает исследователей: Р. Мэтлоу, В. Несауле, Р. Грэгг, Р. Пиччио, М. Кац, В. Маркович, Т. Николаева, Сендерович и мн. др. Однако за последнее время вырастает чувство сновидности VIII главы, что, по-видимому, повлияло на Эмерсон. К тому же, надо думать, есть еще один источник, явно или неявно спровоцировавший сценарий Эмерсон. Это "Лолита", точнее, интерпретация "Лолиты". Александру Долинину удалось расшифровать двойную природу текста. Он заметил, что в момент получения Гумбертом письма от Лолиты происходит незаметное переключение повествования в иную жанровую форму. После рассказа о греховном влечении к "нимфетке" Гумберт досочиняет конец истории, не маркируя границы между "исповедью" и "романом". У героя Набокова отмечен "выдал за пределы собственного "я", скачок от эгоизма к любви". То же самое Эмерсон находит у Онегина, и его описание воображаемого визита к Татьяне сопровождается отсылками к комментарию Набокова о пушкинском романе.

Интертекстуальные связи, установленные между "Онегиным" и "Лолитой" в англо-американской пушкинистике, дополняются функционированием набоковского романа как своего рода постисточника "Онегина", который путем ретроспективного наложения производит рекомбинацию онегинских компонентов, генерируя новые смыслы романа в стихах. "Онегин" является романом возможности, возвратности и возобновления, даже романом возможности самой возможности, и поэтому гипотеза Эмерсон своевременно обогащает его смысловой спектр.

В то же время приращение смыслов приводит и к его утратам. Мы обязаны иначе взглянуть на " сюжет четырех свиданий" (как мы назвали "вершинные" моменты повествования, когда два реальных свидания обрамляют два " воображаемых" - сон и посещение усадьбы героя), потому что последний компонент также оказывается событием внутреннего мира. То же самое происходит так называемой "профильностью" персонажей: в статусе Музы Татьяна теряет прямую соотносительность с Онегиным, сдвигаясь в мир Автора и, странным образом, занимая в ином ракурсе ту же превосходительную позицию, которая так задевает Эмерсон в истолковании Достоевского. Совершенно бледнеет структурная функция притчи о журавле и цапле, о которой точно писал Сергей Бочаров. А ведь за нею, еще глубже, встают мифические конфликты по типу японского мифа об Идзанаги и Идзанами, осложнения перволюдей возникли из-за нарушения ритуала: женщина первой произнесла полагающуюся фразу. Вообще Татьяна, возвышаясь в роли Музы, упрощается в своем едином трехипостасном облике уездной барышни, знатной дамы и, наконец, Музы. За исключением нескольких реплик, Татьяна почти полностью погружается в молчание. Об этом можно говорить очень долго.

Необходимость восстановить человеческий облик Татьяны, ее женскую сущность, уходящие на второй план в трактовке Эмерсон, заставляет нас ввести в понимание героини сопоставительный план, связанный с одним из источников романа. Он позволит реконструировать психологическое состояние Татьяны в VIII главе, которое не мотивировано и не объяснено Пушкиным, но, тем не менее, может быть понято. Речь пойдет о характеристике героини романа Мари де Лафайет "Княгиня де Клэв", сделанной в 1978 году Алексеем Чичериным в "Контексте" [7], которая, по нашему мнению, является имплицитной параллелью к пушкинской Татьяне. Сравнительно с воздействием "Лолиты" аналитическая операция инверсирована: там - событие последнего свидания пушкинских героев зависит от интерпретации неназванного набоковского текста; здесь - открытая интерпретация "Княгини Клеветой" читается как смысл того же онегинского эпизода, проступающего из глубины. Для того, чтобы показать это, придется сделать большую выдержку из статьи Чичерина:

"Красота героини совершенно выходит за рамки и понятия великосветского общества. В ней еще что-то. <...> Это высокая и несокрушимая одухотворенность. То возвышенное, которое займет доминирующее положение в последующей эстетике".

"Прекрасно по своей пылкости и силе чувство княгини де Клэв к герцогу Немуру. Прекрасно оно по своей затаенности, по своей чистоте и бесцельности. Оно особенно прекрасно, потому что в этом чувстве, внутри его неустанная и необычайно сильная борьба. <...> Но есть и нечто стоящее выше этого чувства. Оно - в той духовной красоте, которая была бы разрушена, разбита изменою мужу, при его жизни и после его смерти. И еще глубже. Страшно несоответствие ее чувства, единственного в ее жизни, и чувства Немура, не менее неистового, но далеко не столь надежного. <...> Любовь может стать бедою, мукою целой жизни, но поруганной она быть не может. <...> Она отрекается от себя самой в главном своем чувстве, чтобы утвердить себя в ненарушенном своем бытии. Ведь она преодолевает все проявления своего чувства, но не само чувство".

Думается, что Чичерин предполагал перенесение своего пассажа на Татьяну. За это говорит изменение заглавия в русском переводе, что, кстати сказать, может быть продиктовано русским вариантом "Лолиты". Любопытно и замечание Достоевского, что "если бы Татьяна даже стала свободною, если б умер ее старый муж и она овдовела, то и тогда она не пошла за Онегина". Здесь поистине сходятся все со всеми!

Привлечение перекрещивающихся интерпретаций для освещения Татьяны позволяет, на основании аналогии с княгиней де Клэв, предположить смысловое осложнение в конце монолога героини. За неотменяемым прямым смыслом слов "Я Вас люблю. К чему лукавить!/ Но я другому отдана,/ Я буду век ему верна" проступает второй план: Татьяна будет любить идеального Онегина, Онегина своей души, но отказывает ему реальному. Она отдана другому Онегину, а не этому.

Однако такой поворот не обесценивает героя. Онегин и Татьяна в пушкинском романе остаются личностями, равновеликими и равнодостойными, претерпевающими свою драму внутри социума, до сих пор не изжившего патриархально - родовых комплексов. Поэтому нисколько не удивительны желания смотреть в сторону Онегина. Мы закончим доклад еще не остывшим суждением, только что прозвучавшим в книге Анны Журавлевой и Всеволода Некрасова: "Евгений Онегин как романный герой - может быть, самое очевиднейшее явление вообще всей русской литературы" [8].

Список литературы

1. Вайль П., Генис А. Вместо "Онегина" // Звезда. - 1991, № 7.

2. Russian Views of Pushkin's Eugene Onegin / Translated, with an Introduction and Notes by Sona Stephan Hoisington. - Bloomington: Indiana University Press, 1988.

3. Из выступления В.С. Непомнящего в Музее-квартире Пушкина в Санкт-Петербурге 12 октября 1980 г.

4. Семенко И.М.

5. Винокур Г. Слово и стих в "Евгении Онегине" // Русский язык в школе. - 1966, № 4.

6. Эмерсон К. Татьяна // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. - 1995, № 6.

7. Чичерин А.В. У истоков французского романа (к 300-летию выхода в свет романа Мари Мадлен де Лафайет "Princesse de Cleves") // Контекст: Литературно-теоретические исследования. - М.: Наука, 1988. - С. 148-149.

8. Журавлева А., Некрасов Вс. Пакет. - М., 1996.

Скачали данный реферат: Целобанов, Диомид, Mishutin, Kirsan, Kurchatov, Jamaltdinov, Nugaev, Martin.
Последние просмотренные рефераты на тему: оформление доклада, курсовая работа исследование, контрольная по физике, курсовая работа на тему бесплатно.





Предыдущая страница реферата | 1  2