Вальтер Скотт, Карамзин, Пушкин
| Категория реферата: Сочинения по литературе и русскому языку
| Теги реферата: доклад по биологии, курсовики скачать бесплатно
| Добавил(а) на сайт: Tjulepov.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 | Следующая страница реферата
Повесть “Марфа Посадница”, написанную в 1803году, можно рассматривать как первый этап в осмыслении Н.М.Карамзиным исторического конфликта Москвы и Новгорода. Эта тема органически войдёт в замысел “Истории государства Российского”, целью которой станет “показать, как Россия, пройдя через века раздробленности и бедствий, единством и силой вознеслась к славе и могуществу”. Примечательно, что именно к лету 1812года “История...” дошла до царствования ИванаIII и его новгородских походов.
Наполеоновское нашествие и Отечественная война дали новый импульс к осмыслению национальной идеи и факторов национальной истории не только первому российскому историку. Новое поколение, мыслители декабристского круга, к которым был близок в то время и А.С.Пушкин, так характеризовали “Историю государства Российского” и творческую позицию её создателя: “Он хорошо, да робко пишет”. Робость эта виделась в консервативных взглядах Карамзина на формы социально-политического устройства России, в нежелании искать иных ответов на вызов времени. Неслучайно в жанре исторического повествования после Карамзина, в том числе в творчестве А.С.Пушкина, в центр выходит не обобщённый образ дома и рода, но личность героя, вовлечённого в водоворот истории.
Герой европейского романа Нового времени — по преимуществу путешественник. В широком мифологическом контексте такой персонаж продолжает традицию героев-искателей волшебной сказки: он должен покинуть дом, пройти огонь, воду и медные трубы, обрести себя, прежде чем вновь коснётся родного порога. Образ Уэверли как нельзя лучше соответствует нарисованной модели. Молодой английский офицер, колеблющийся и волнуемый страстями (как и положено носителю фамилии Waverly — от глагола to wave — колебаться), внезапно оказывается в центре национальной катастрофы, среди восставших шотландцев, многие из которых его близкие приятели и хорошие знакомые.
Поиск себя в противоречивом мире начинается для героя с отрицания прежних стереотипов. И здесь протягивается первая ниточка между Уэверли и Петрушей Гринёвым. Дядя Эверард Уэверли и Гринёв-старший проявляют поразительное сходство жизненных позиций. И тот, и другой с сомнением смотрят на скорые карьеры бывших сослуживцев при новой власти, но напутствуют юнцов одинаково: “Служи верно, кому присягнёшь”.
Старые рецепты всегда кажутся непригодными для нового времени. Молодым героям в водовороте событий видится главным — не стоять на месте, что-то делать, вырастать из детства, приобретать опыт — важно лишь само движение, всё остальное для них условно и временно. В таких ситуациях как никогда соблазнительна для новичка в жизненной игре позиция героя-авантюриста, воплощённого “образца” опытности.
Фергюса Мак-Ивора и Швабрина роднит тот дух случая, фавора и авантюры, который пронизывал ещё поколение назад целое общество: “Если бы Фергюс Мак-Ивор родился на 60лет раньше, он не обладал бы своими теперешними манерами и знанием света, а родись он на 60лет позднее, его честолюбие и жажда власти не имели бы той пищи, которую ему давало его настоящее положение”.
Параллель между героями-авантюристами В.Скотта и А.С.Пушкина неслучайна. “Уэверли”, несомненно, много значил для русского писателя. Скрытые отсылки к мотивам и темам английского романа мы находим не только в “Капитанской дочке”. В “Пиковой даме”, этом тонком “исследовании” темы авантюризма, мы читаем: “Германн... ощупал за обоями дверь и стал сходить по тёмной лестнице, волнуемый странными чувствованиями. По этой самой лестнице, думал он, может быть, лет 60 назад, в эту самую спальню, в такой же час, в шитом кафтане, причёсанный a` l’oiseau royal, прижимая к сердцу треугольную свою шляпу, прокрадывался молодой счастливец...”
Выбор молодого героя между честью и обстоятельствами, между поднадоевшими вечными истинами и духом времени решается всё-таки в пользу традиций. Вечное не бывает неактуальным. Поведение Гринёва на суде и Уэверли на допросе совпадает в ключевой сюжетной подробности: ни тот, ни другой не вмешивают в юридическую тяжбу женщину.
Пары Гринёв и Швабрин, Уэверли и Фергюс Мак-Ивор достаточно прозрачны, чтобы останавливаться на них подробно. Укажем лишь, что и В.Скотт, и А.С.Пушкин не мыслят себе истории вне нравственных категорий, в одних лишь формах политического или личного прагматизма. Вспомним авторскую ремарку после казни Фергюса Мак-Ивора: “Он вышел на поле битвы, вполне осознавая на что он идёт... То, что он был храбрым и великодушным и обладал многими прекрасными качествами, сделало его лишь более опасным, и просвещённость, и образование только усугубляют непростительность его преступления... Этот юноша изучил и вполне понимал ту отчаянную игру, в которую пустился. Он бросал кости на графскую корону или гроб; и теперь справедливость и интересы страны не дозволяют брать ставку назад... Так в отношении побеждённого врага рассуждали в те времена даже храбрые и человечные люди. Будем от души надеяться, что хотя бы в этом отношении мы никогда больше не увидим таких сцен и не испытаем таких чувств, которые 60лет назад считались вполне естественными”.
Новизна творческого подхода Пушкина и В.Скотта к разработке исторического материала заключается в том, что судьба отдельного человека в переломную эпоху оказывается моделью исторического выбора всего общества. Ю.М.Лотман пишет об этом так: “Гринёв — русский дворянин, человек XVIIIвека, с печатью своей эпохи на челе. Но в нём есть нечто, что не укладывается в рамки дворянской этики своего времени. Ни в одном из современных ему лагерей он не растворяется полностью. В нём видны черты более высокой, более гуманной человеческой организации, выходящей за пределы его времени. В этом глубокое отличие Гринёва от Швабрина, который без остатка умещается в игре социальных сил своего времени” (вспомним попутно название ключевой главы “Уэверли” — “Ни в чём не верен”).
Разрешение масштабных социально-исторических противоречий нравственным выбором каждого человека выглядело бы утопично и сентиментально, если бы эта проблема не возвращалась и у Пушкина, и у В.Скотта на уровне власть предержащего.
Образ ИванаIII в повести Н.М.Карамзина — скорее символ московской власти и московского пути развития Руси. Пушкинские Екатерина и Пугачёв — те, кто живым человеческим участием и милостью, превосходящей социальную справедливость и юридическую законность, отвечает на вызов нестандартной жизненной и исторической ситуации: “Эта непоследовательность таит в себе возможность более глубоких исторических концепций, чем социально оправданные, но схематичные и социально-релятивные законы” (Ю.М.Лотман).
Там, где перспективы личностного и национально-государственного сотворчества выстраиваются авторами всерьёз, у них находятся штрихи и краски, позволяющие связать личные достоинства правителей с коренными чертами национальной психологии. Пир в ставке Пугачёва смыкается с описанными выше патриархальными родовыми пирами В.Скотта и Карамзина, а в отдалённой художественной и исторической перспективе с “общими местами” фольклорного эпоса (пиры князя Владимира, Круглый стол короля Артура и так далее).
Если же единство правителя с народом оказывается мнимым, то и ситуации их общения обретают заведомо ироничные и пародийные формы: “Покончив с этим делом, Карл Эдуард подъехал к первым рядам Мак-Иворов, соскочил с коня, попросил у старого Бэлленкейроха напиться из его фляжки и прошёл вместе с ними с полмили, расспрашивая об их родне и связях, ловко вставляя немногие известные ему гэльские слова... Затем он опять вскочил на коня, догнал конницу Брэдуордина, остановил её, обратил своё благосклонное внимание на всех старших офицеров и не пропустил даже младших; осведомился о здоровье их супруг, похвалил коней...
—Ах, мой друг, — сказал он, возвращаясь на своё обычное место в колонне, — как моё ремесло странствующего принца бывает порой скучно. Но надо крепиться! В конце концов, мы ведём большую игру!”
Любопытную параллель к вальтерскоттовскому эпизоду представляет пушкинский набросок 1835 года. В нём соединяется имитация западноевропейских романных стереотипов с юмором народного анекдота о встрече с великим человеком:
“—И ты тут был? Расскажи, как это случилось?
—Изволь: я только расплатился с хозяином и хотел уж выйти, как вдруг слышу страшный шум; и граф сюда входит со всею своею свитою. Я скорее снял шляпу и по стенке стал пробираться до дверей, но он увидел меня и спросил, что я за человек. — “Я, Гаспар Дик, кровельщик, готовый к вашим услугам, милостивый граф”, — отвечал я с поклоном — и стал пятиться к дверям, но он опять со мной заговорил и безо всякого ругательства. — “А сколько ты вырабатываешь в день, Гаспар Дик?” — Я призадумался: зачем этот вопрос? Не думает ли он о новом налоге? На всякий случай я отвечал ему осторожно: “Милостивый граф, — день на день не похож; в иной выработаешь пять и шесть копеек, а в другой и ничего”. — “А женат ли ты, Гаспар Дик?” — Я тут опять призадумался: зачем ему знать, женат ли я? Однако отвечал ему смело: “Женат”. — “И дети есть?” — “И дети есть”. (Я решился говорить всю правду, ничего не утаивая.) — Тогда граф оборотился к своей свите и сказал: “Господа, я думаю, что будет ненастье; моя абервильская рана что-то начинает ныть. — Поспешим до дождя доехать; велите скорее седлать лошадей””.
Прототекст подобных пародийных сюжетов мы находим в средневековых сказаниях о грозном правителе, в том числе в русской сказке “Гуси с Руси”: “Рубил крестьянин в лесу дрова. Подъезжает к нему незнамой человек и говорит:
— Бог-помощь тибе, человек доброй! Скажи-ко не солги, по много ли нарубишь ты этих дров в день сажен и по много ли заработываешь деньгами на этих дровах?
—А что тибе нужно знать? Что ты за ревизор ко мне приехал в лес? Поезжай-ка туда, отколя приехал!
—Сделай отеческу милость, — стал говорить опять незнамой человек мужику, — скажи, пожалуйста!
—Что тибе это нужно? Приехал ты суды останавливать мою работу; поезжай ты от меня, грех мирской, не наводи ты меня на грех!
—Сделайте милость, скажите, — стал опять баеть незнамой человек, — явите отеческу милость, приведите меня в узнанье: по скольку вы заработываете в день? Тоже я, по крайней мере, худо-некорыстно, буду вам царь и это нужно узнать царю...”
Очевидно, что во всех повествованиях, посвящённых теме сложного исторического выбора, помимо “голоса” главного героя и “голоса” правителя весомо звучит глас народа, в котором скрыт глас Божий.
Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: менеджмент, реферати українською, алгебра.
Категории:
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 | Следующая страница реферата