Эрих Фромм. Концепция человека у Маркса. Часть 2.

Если бы были правы те, кто утверждает, что идеи молодого Маркса, содержащиеся
в <Экономическо-философских рукописях 1844 года>, зрелый Маркс отбросил
как остатки идеализма, которому он был обязан гегелевской школе, то наше
изложение марксистских понятий природы человека, отчуждения, деятельности
и так далее было бы односторонним и во многом ошибочным. Если бы они были
правы, то можно было бы сказать: мы предпочитаем молодого Маркса старому
и хотим строить социализм по молодому Марксу. К счастью, нет нужды делить
Маркса на две части. Ибо на самом деле идеи Маркса о человеке от <Экономическо-философских
рукописей> и до <Капитала> не претерпели серьезных изменений. Сначала посмотрим,
кто же усматривает наличие неразрешимых противоречий между взглядами <молодого>
и <старого> Маркса. Этот взгляд принадлежит в основном русским коммунистам,
и они не могут мыслить иначе, ибо их мышление, их политическая и социальная
система во всех отношениях чужды духу Марксова гуманизма. В их системе
человек - слуга государства и производства, а не высшая цель всей общественной
деятельности. Цель Маркса - развитие индивидуальной человеческой личности
- в советской системе социализма отрицается еще больше, чем в современном
капитализме. Материализм коммунистов гораздо ближе стоит к механическому
материализму буржуазной эпохи XIX в. (против которой выступал Маркс), чем
к <историческому материализму>> Маркса. Компартия СССР высказала свое мнение
по этому поводу, когда Дьердь Лукач (который первым оживил гуманизм Маркса)
в 1924 г. бежал в Россию от нацистов и там его принудили <признать> свои
ошибки. Эрнст Блох, написавший блестящую книгу <Принцип надежды> (1959),
в которой он также делал акцент на Марксовом гуманизме, был подвергнут
серьезным нападкам со стороны Компартии СССР, несмотря на многие похвалы
в адрес КПСС, содержащжся в его книге. Кроме коммунистов такую же мысль
высказал недавно и Даниэл Белл, заявивший, что в <Экономическо-философских
рукописях> изложены взгляды лишь раннего Маркса. По его мнению, хотя это
кажется и очень привлекательным, но утверждать, что гуманистические идеи
составляют сердцевину Марксова мировоззрения,- это означает продолжать
мифологизацию его творчества. Нельзя не согласиться с тем, что классические
интерпретаторы Маркса (будь то реформисты типа Бернштейна или ортодоксы
типа Каутского, Плеханова, Ленина, Бухарина) не только никогда не считали
гуманистическую проблематику в наследии Маркса центральной, они вообще
не придавали ей существенного значения. Это явление можно объяснить двумя
обстоятельствами. Первое состоит в том, что «Экономическо-философские рукописи»
были опубликованы впервые лишь в 1932 г., а до этого были неизвестны даже
в рукописи. Второе заключается в том, что «Немецкая идеология» в полном
объеме (без сокращений) увидела свет также лишь в 1932 г., да и первый
сокращенный вариант был опубликован только в 1926 г. (под ред. Д. Рязанова
- в 1928г.). Эти два факта вызвали целую массу искажений и односторонних
интерпретаций Марксова наследия. Но и это обстоятельство (незнание до 20-З0-х
годов XX в. работ Маркса) отнюдь не достаточное объяснение того, что Марксов
гуманизм был предан забвению классическими интерпретаторами. Ведь «Капитал»,
«Критика гегелевской философии права» (1844) и многие другие работы Маркса
дают достаточно оснований для обнаружения его гуманистических идей. Более
убедительным является объяснение такого забвения тем, что в философском
мышлении очень долго (еще со времен жизни самого Маркса и до 20-х годов
XX в.) господствовали идеи позитивизма и механицизма, которые оказали влияние
на таких мыслителей, как Ленин и Бухарин. Кроме того, не следует забывать,
что сам Маркс, как и все классические марксисты, органически не переносил
таких понятий, которые имели хоть малейший привкус идеализма и религии,
ибо они были совершенно уверены, что эти понятия долгие годы использовались
для вуалирования основных фактов экономической и социальной реальности.
Марксова нетерпимость к идеалистической т е р м и н о л о г и и становится
еще более понятной, если вспомнить, что его корни восходят к глубоко спиритуалистской
традиции (хоть и в ее атеистическом варианте), которая простирается не
только до трудов Спинозы, Гете и Гегеля, но еще глубже - вплоть до мессианских
пророков. Такие же идеи были ясно выражены у Сен- Симона и Мозеса Гесса;
они, безусловно, составляли весомую долю среди философских идей социалистов
XIX в. и даже в философском мышлении XX в. вплоть до первой мировой войны
(например, Жан Жорес). Гуманистическая традиция, в которой жил еще Маркс
и которая была почти полностью задушена духом механистического материализма
в период расцвета индустриализма, ожила вновь (хоть в несколько ограниченном
виде) у отдельных мыслителей в конце первой мировой войны и с новой силой
во время и после второй мировой войны. Дегуманизация человека, связанная
с ужасами сталинизма и гитлеризма, жестокие слепые убийства в период войны
и плюс к тому все возрастающее обесчеловечение, вызванное к жизни бюрократизацией
жизни и отчуждением труда в организованном обществе потребления,- все это
вело к новой акцентировке гуманистических идей. Другими словами: выраженный
Марксом, Кьеркегором и Ницше протест против отчуждения, который перед лицом
успехов индустриализма звучал несколько приглушенно, приобрел небывалую
мощь и привел к новой оценке Маркса в тот момент, когда господствующая
система обанкротилась. Эта новая оценка была сделана с учетом Маркса в
целом, то есть на основе его гуманистической философии. Здесь надо добавить
еще имена югославских коммунистов, которые первыми заявили о своем интересе
к личности (в противовес русским коммунистам, у которых на первом месте
всегда была государственная машина централизма и бюрократизации) и развернули
систему децентрализации и индивидуальной инициативы. В Польше, ГДР и Венгрии
политические выступления против русских также были тесно связаны с идеями
гуманистического социализма. Во Франции, Западной Германии и отчасти в
Англии идет сейчас оживленная и грамотная дискуссия о Марксе. Из немецких
авторов я назову лишь протестантских теологов (Фетчер), а французская литература
еще обширнее и принадлежит перу как католиков (Ж. Ж. Кальвез), так и марксистов
и немарксистов (А. Лефевр, Навиль, Л. Гольдман, А. Кайре, Ж-П. Сартр, М.
Мерло-Понти) . Новая волна марксистского гуманизма вспыхнула в англоязычных
странах в связи с публикацией английского перевода «Экономическо-философских
рукописей». В США самые крупные работы с анализом понятия Марксова гуманизма
принадлежат Герберту Маркузе («Reason and Revolution») и Рае Дунаевской
(«Марксизм и свобода»). Указание на вышеприведенные факты (например, на
то, что русские коммунисты были вынуждены проводить грань между молодым
и старым Марксом) и перечисление имен серьезных авторов, выступивших против
этой позиции русских, еще не является доказательством того, что русские
(и Д. Белл) не правы. Попробую кратко показать, в чем ошибоч ность этой
позиции. Имеются некоторые факты, которые при поверхностном анализе вроде
бы подтверждают взгляд коммунистов. Так, в «Немецкой идеологии» Маркс и
Энгельс уже не пользовались понятиями «род» и «человеческое существо»,
которые были использованы в «Экономическо-философских рукописях». Кроме
того, позднее, в Предисловии «К критике политической экономии», Маркс писал,
что они с Энгельсом решили вместе разработать свои взгляды в противовес
идеологии немецкой философии и тем самым «свести счеты с нашей прежней
философской совестью». Некоторые считают, что это «сведение счетов с прежней
философской совестью» означает, что Маркс и Энгельс отказались от основных
идей, высказанных в «Экономическо-философских рукописях». Но даже беглое
чтение «Н е м е ц к о й и д е о л о г и и» показывает, что это мнение ошибочно.
Хотя здесь и не используются некоторые понятия, типа «человеческое существо»,
но важнейшие идеи «Экономическо-философских рукописей» находят здесь свое
продолжение, и прежде всего - концепция о т ч у ж д е н и я. В «Н е м е
ц к о й и д е о л о г и и» отчуждение объясняется как результат разделения
труда, которое ведет к противоречию между интересом отдельного индивида
или отдельной семьи и общим интересом всех индивидов, общающихся друг с
другом . Нетрудно доказать, что понятие «отчуждение» определяется теми
же словами, что и в «Экономическо-философских рукописях»: «Если он <рабочий>
относится к своей собственной деятельности как к деятельности подневольной,
то он относится к ней как к деятельности, находящейся на службе другому
человеку, ему подвластной, подчиненной его принуждению и игу... Подобно
тому как он свою собственную производственную деятельность превращает в
свое выключение из действительности, в кару для себя, а его собственный
продукт им утрачивается, становится продуктом, ему не принадлежащим, точно
так же он порождает власть того, кто не производит, над производством и
над продуктом» . Здесь мы также видим, что определение отчуждения замыкается
на вышеизложенные обстоятельства: «Происходит перевертыш, превращение социальной
деятельности в монстра: это утрата нашей способности контроля над продуктами
нашей собственной деятельности, вещи становятся над нами, уничтожают все
наши расчеты и ожидания - и это становится одним из главных моментов всего
исторического развития». Весьма показательно, что Маркс заменяет выражение
«самодеятель ность» (Selbstbetatigung) на «деятельность» (Tatigkeit). Это
говорит о том, что для Маркса было очень важно сохранить понятие «самодеятельность»
для обозначения будущего неотчужденного труда в неотчужденном обществе.
Четырнадцать лет спустя Маркс в полемике с Адамом Смитом (1857-1858) использует
якобы «идеалистические» аргументы, к которым он прибегал в «Экономическо-философских
рукописях»; он указывает, что необходимость трудиться сама по себе отнюдь
не означает ограничение свободы (если иметь в виду неотчужденный труд).
Маркс говорил здесь как раз о «самореализации личности» и «тем самым о
подлинной свободе». И наконец, та же самая мысль, что целью человеческого
развития является создание «богатого» человека, который преодолеет разрыв
с природой и другими людьми и достигнет подлинной свободы, находит выражение
во многих местах «Капитала», написанного Марксом уже в весьма зрелом возрасте.
Так, в третьем томе «Капитала» мы читаем о подлинном «царстве свободы»,
которая  н а ч и н а е т с я  с  р а з в е р т ы в а н и
я  ч е л о в е ч е с к и х  с и л, способностей, «о полном развитии
человеческой индивидуальности», о том, что «частичный человек - это результат
процесса отчуждения», и о том, как «нужно создать целостного человека».
Взгляды Белла, который чисто случайно и совершенно по иным причинам разрывает
творчество Маркса на молодого и старого, при ближайшем анализе оказываются
результатом совершенно ошибочного прочтения Беллом текста Маркса (шестого
тезиса о Фейербахе), а также совершенно неверного определения им отчуждения.
Как выяснилось, Белл не раз ошибался, читая чужие философские тексты (он
даже пришел к выводу об антиличностном смысле философии буддизма). Итак,
подводя итоги, следует сказать следующее: это правда, что Маркс и Энгельс
изменили некоторые свои понятия и идеи. Маркс стал еще больше избегать
употребления терминов, близких гегелевскому идеализму, его язык стал менее
эмоционален и эсхатологичен, быть может, оттого, что в последние годы у
него поубавилось энтузиазма, которым он кипел в 1844 г. Но, невзирая на
некоторые перемены во взглядах, настроениях и языке, философское ядро идей
молодого Маркса никогда не менялось. И поэтому невозможно анализировать
и понимать его поздние идеи о сути социализма и его критику капитализма,
иначе чем опираясь на его концепцию человека, развернутую в ранних произведениях.

....