Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

С апреля по июль 1918 г. российское посольство в Вашингтоне предприняло кампанию с целью убедить президента Вильсона и американский народ одобрить американскую интервенцию в Россию. Сотрудники посольства направлялись в пропагандистские лекционные турне; в кампанию включились видные русские политики, оказавшиеся за рубежом; кроме публичных выступлений, проводилась индивидуальная работа с чиновниками Госдепартамента.

Невмешательство во внутренние дела других стран, по крайней мере на словах, было фундаментальным принципом дипломатии Вильсона. Поэтому, даже накануне решения президента послать американские войска в Россию при условии того, что они будут частью вооруженных сил союзников, состоялась встреча Бахметева с одним из помощников госсекретаря, Б.Лонгом, на которой было оговорено, что американские войска не будут действовать в интересах той или иной политической группы, а будут поддерживать только то движение, которое примет общенациональный характер и будет выражать интересы России в целом.

При этом подразумевалось, что большевики признаны такой общенациональной силой не будут ни при каких обстоятельствах. Условием признания группы или движения, выражающими действительно общерусские интересы, являлось признание ими принципов демократии, свободного предпринимательства и намерение продолжать войну с Германией и ее союзниками. В течение всей Гражданской войны русские дипломаты добивались признания союзниками какого-либо из антибольшевистских правительств, действовавших на территории России. Успехом это не увенчалось, если не считать признание правительства Врангеля Францией de facto в августе 1920 года, когда это уже имело почти символическое значение.

Насколько советы и мнения Бахметева учитывались администрацией Соединенных Штатов при формировании своей российской политики? Мнения историков по этому поводу расходятся. Среди тех, кто считает влияние Бахметева серьезным - Джордж Кеннан, Роберт Мэддокс, Линда Киллен и в особенности Дэвид Фоглсонг. Л.Киллен пишет, что Бахметев не делал русскую политику Америки. Он пытался, и с определенным успехом, влиять на формулирование этой политики. В тезисе Киллен чувствуется некоторое противоречие. Не есть ли формулирование политики в известном смысле ее делание? На наш взгляд, более точен Р.Ш.Ганелин, который пишет, что идеи Бахметева оказали известное влияние на послеоктябрьский курс Вашингтона в русском вопросе. Они стали отправной точкой одной из линий американской политики, явившись довольно важным эпизодом в предыстории. . . 14 пунктов Вильсона.

Особенно отчетливо это прослеживается в истории с 6-м пунктом из знаменитых 14-ти президента Вильсона, посвященным России. Заключение большевиками перемирия с Германией и их призыв к немедленному подписанию мира без аннексий и контрибуций послужили побудительным мотивом для речи Вильсона; в отношении России, дальнейшие намерения нового руководства которой были неочевидны, необходимо было соблюсти деликатность, чтобы не толкнуть ее в объятия Германии и, в то же время, продемонстрировать дружеское расположение Америки к России. Бахметев, которого трудно заподозрить в симпатии к большевикам, советовал воздержаться от формальных протестов против политики Ленина или каких-либо угроз, которые только укрепят позиции большевиков.

Телеграмма, которую посол дал 30 ноября 1917 года полковнику Хаузу, произвела на последнего сильное впечатление. Хотя правительство Ленина, - телеграфировал Бахметев, - захватившее власть путем насилия, не может рассматриваться как правительство, представляющее волю русской нации, его призыв, обращенный к союзникам и призывающий к перемирию, не может быть оставлен без ответа, так как всякое уклонение союзников от решения вопроса о мире только усилит позицию большевиков и поможет им создать в России атмосферу, враждебную союзникам. Какой-либо формальный протест против политики Ленина или какие-либо угрозы будут иметь тот же самый эффект. Они только ухудшат положение и помогут максималистам дойти до крайности. . .

Хауз советовался с Бахметевым перед отъездом в Вашингтон и написанное Вильсоном по своей сущности и содержанию близко к наброску посла. Я прочел ему (президенту - О.Б.) приготовленное мной предложение, - записал Хауз, - относящееся к России и предварительно рассмотренное русским послом, вполне его одобрившим. Я сказал, что безразлично, сколь велико негодование президента по поводу поступка русских: разум велит нам изолировать Россию, насколько возможно, от Германии, а этого можно достигнуть только открытым и дружественным выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи. Президент не возражал, так как наши мысли были вполне одинаковы, и то, что он написал о России, является, по-моему, в некоторых отношениях наиболее красноречивой частью его послания.

В пункте 6 говорилось: Очищение всей занятой русской территории и разрешение вопросов, затрагивающих Россию, способствующее наилучшему и свободнейшему сотрудничеству других наций мира, с целью помочь России использовать беспрепятственно и без затруднений благоприятные возможности для независимого разрешения вопросов ее собственного политического развития и национальной политики и для гарантирования ей искреннего, радушного приема в содружество свободных наций при условии установления ею формы правления по собственному выбору. И даже не только приема в союз наций, а также и помощи любого рода, в которой она может нуждаться и которой она сама пожелает.

Вся эта обходительность оказалась напрасной. Ленин хотел совсем другого, чем президент Вильсон. Да и Германия отнюдь не собиралась выпускать из рук долгожданную добычу. Таким образом, Бахметев, по крайней мере время от времени, участвовал не только в формулировании, но и в формировании американской политики в отношении России. Два важнейших текста, в которых декларировались принципы этой политики, были подготовлены при его участии - кроме 6-го пункта, посол, позднее, приложил руку к ноте госсекретаря Б.Колби.

Более высоко, чем Киллен, хотя в целом негативно, оценивает влияние русского посла Фоглсонг. Он пишет, что несмотря на утрату президентом Вильсоном и его советниками доверия к Временному правительству, ввиду допущенных им грубых просчетов и неумелости, чиновники Госдепартамента сохранили свою высокую оценку посла Бахметева. После большевистской революции общий антибольшевизм сцементировал связь между Лансингом и Бахметевым. Государственный секретарь часто ссылался на мнения Бахметева, в особенности в противостоянии раздроблению России на отдельные государства. В своих мемуарах Лансинг яркими красками рисует как Бахметев вел себя и дела своего посольства с тактом и сдержанностью, так что когда он оставил свой пост. . . он сохранил уважение и доброжелательность многочисленных друзей, приобретенных им за время своей посольской карьеры. Столь же высоко оценивал Бахметева заместитель Лансинга Фрэнк Полк, считавший посла чрезвычайно полезным представителем России.

Совсем с иных позиций оценивает деятельность Бахметева и его партнеров в администрации президента Вильсона современный исследователь. . . . Российское посольство, - пишет Фоглсонг, - играло решающую двойную роль в тайной войне администрации против большевизма. Посольство выполняло функцию публичного символа Настоящей России, которая, как надеялась вильсоновская администрация, появится из хаоса гражданской войны. В то же время посольство служило тайным каналом для снабжения антибольшевистских сил, что администрация не могла осуществить открыто и напрямую, так как опасалась оппозиции в обществе и критики в Конгрессе. Бахметевские такт и сдержанность, превознесенные Лансингом, помогли Вашингтону сохранить веру в Россию, в то время как тайная поддержка антибольшевистских движений повлекла за собой подрыв веры в демократические процедуры в Америке.

Если попытаться взглянуть на тогдашнюю ситуацию глазами самого Бахметева, а его воспоминания и в особенности переписка 1917-1930-х годов позволяют это сделать, то вся его деятельность в качестве посла была направлена на то, чтобы предоставить русскому народу возможность выразить свою волю и реализовать присущие ему устремления; Бахметев был убежден, что к ним относятся свобода, демократия, право собственности. Он считал необходимым сохранить целостность государства, создававшегося столетиями. Иностранная помощь, в силу сложившихся обстоятельств, представлялась ему необходимым условием выхода из тупика, в котором оказалась страна. Апеллируя в многочисленных речах, статьях, интервью, меморандумах к американскому общественному мнению или же к конкретным чиновникам администрации с просьбами поддержать демократическую Россию, Бахметев не лукавил. Он действительно верил в эту демократическую Россию, частью которой себя ощущал. Другой вопрос, существовала ли эта Россия в действительности. Полагаю, что, кроме логики, внутренняя убежденность посла оказывала воздействие на американских политиков, не лишенных, как и он, изрядной доли идеализма.

Возможно, наиболее ответственный момент для российской дипломатии наступил после окончания боевых действий и заключения перемирия. На Парижской конференции должны были решаться судьбы мира. Надо было представлять интересы России; положение русских дипломатов было крайне двусмысленным; вынеся на своих плечах тяжесть первых трех лет войны и понеся огромные потери, Россия, после прихода к власти большевиков, заключила сепаратный мир и вышла из войны. Можно было сколько угодно рассуждать о том, что большевики не отражали истинных настроений народа, который хотел сражаться дальше, но факт был налицо.

Ни одно из антибольшевистских правительств не было достаточно сильным и долговечным, чтобы его признали правительства союзников; к тому же Колчак и Деникин все еще не могли договориться между собой. Временного правительства, которое представляли некогда послы, уже не существовало. Чтобы как-то выйти из этого двусмысленного положения, Бахметев предложил создать суррогат национального представительства из дипломатов, добавив к нему несколько предствителей вновь образованных органов власти в России. Он справедливо предвидел трудности в обеспечении этому органу решающего голоса на конференции. Бахметев настаивал на ускорении процесса формирования представительства ввиду ожидавшегося прибытия в начале декабря президента Вильсона в Париж, опять-таки справедливо полагая, что многое будет решаться на предварительных совещаниях до официального открытия конференции. Он предложил в качестве возможных лидеров делегации генерала М.В.Алексеева и кн. Г.Е.Львова. Эти два имени, олицетворяя собой символ национальной России, организовали бы вокруг себя русское представительство.

Маклаков, выразив сомнение в том, что какой-нибудь суррогат законного представительства мог обеспечить России равноправное участие на конгрессе (причем возражения он ожидал не только со стороны держав, но впоследствии и самой России), тем не менее счел создание суррогата необходимым, прежде всего для защиты интересов России на прелиминарной стадии конференции. В конечном же счете судьба России будет зависеть исключительно от успешности ее воссоздания, которое идет медленно. Вопрос о представительстве Маклаков считал настолько важным и трудным, что настаивал на приезде Бахметева в Париж; к тому же он рассчитывал, что послу в Вашингтоне удастся достать деньги для обеспечения работы представительства. Маклаков, после совещания с приехавшими в Париж Гирсом и Набоковым, телеграфировал Бахметеву, что они поддерживают его план, однако с некоторыми уточнениями: . . . пока не будет общепризнанного правительства для официозного представительства России, необходимо создать коллегию, в которую, кроме дипломатических представителей, вошли бы видные и авторитетные представители всех главных направлений и оттенков политической мысли. Мы считаем необходимым, чтобы были представлены все, для того, чтобы это мнение не казалось партийным и не могло быть оспариваемо видными политическими течениями. . . единогласное мнение такой коллегии кажется нам наиболее авторитетным как в России, так и для Конгресса. В этом наще разномыслие с Вами; у нас нет одного общепризнанного национального вождя. Алексеев умер, а кн.Львов один недостаточен. Необходим фронт, а не лицо.

В результате трудных переговоров было образовано нечто вроде общероссийского представительства, получившее название Русского политического совещания. Первое упоминание о нем относится к декабрю 1918 г. В его состав в конечном счете вошли послы Маклаков, Гирс, Бахметев, К.Н.Гулькевич, Ефремов, Стахович, а также бывшие царские министры иностранных дел С.Д.Сазонов, признанный министром иностранных дел Колчаком и Деникиным, и А.П.Извольский, бывший министр Временного правительства А.И.Коновалов, представители демократии - глава Архангельского правительства, в прошлом знаменитый революционер-народник Н.В.Чайковский, С.А.Иванов, член Кубанского правительства Н.С.Долгополов, террорист Б.В.Савинков. Председателем Совещания был избран князь Г.Е.Львов, бывший премьер-министр Временного правительства. Он являлся представителем Омска, да к тому же, вследствие его краткосрочного и неудачливого премьерства, был наиболее высокопоставленной в недавнем прошлом фигурой среди русских политиков за рубежом.

Несколько позже из состава Совещания была выделена более компактная Русская политическая делегация, уполномоченная в случае возможности представлять интересы России на мирной конференции; в Делегацию вошли кн.Львов (председатель), Сазонов, Маклаков, Чайковский; в августе 1919 г. добавился Савинков. При Совещании работал ряд комиссий; Бахметев возглавил работу Политической комиссии, занимавшейся в основном подготовкой документов по вопросам территориального урегулирования, в особенности по проблемам статуса Бессарабии и Финляндии.

Работа Совещания, а также экспертов, обслуживавших его нужды, была профинансирована, с согласия Госдепартамента США, за счет средств, находившихся на счетах Временнего правительства. Бахметеву было отпущено 100 тыс. долларов. Позднее необходимые средства стали поступать из Омска; в руках колчаковского правительства оказалась большая часть золотого запаса России. Бахметев прибыл в Париж в декабре 1918 года, сделавшись одной из ключевых фигур Совещания; вернулся посол в США в июле 1919 года. Во время совместной работы, несомненно, и произошло личное сближение Бахметева и Маклакова.

Среди важнейших задач, которые ставило перед собой Русское политическое совещание, были сохранение территориальной целостности России, оно стремилось также добиться, чтобы любое решение конференции, затрагивающее интересы России, было отложено до консультаций с признанным русским правительством; наконец, совещание добивалось от союзников ясных заявлений, осуждающих большевизм и провозглашающих поддержку либеральных сил в России. Бахметев информировал обо всех этих пожеланиях американскую делегацию.

Русское политическое совещание, несмотря на проявленную его членами активность и упорство, большинства своих целей, если не считать заявления Англии, Франции, США и Италии от 26 мая 1919 г. о готовности признать Колчака при условии проведения им демократических выборов и соблюдения прав национальностей (признания независимости Польши и Финляндии, автономии, впредь до окончательного решения вопроса об их статусе, Литвы, Латвии и Эстонии, а также кавказских и закаспийских образований), подтвержденного 12 июня, после получения положительного, хотя и уклончивого по вопросу о национальностях ответа Колчака, не достигло. Да и не могло достичь, ибо все-таки висело в воздухе. Надо признать, что в той ситуации, в которой оказались люди, заявлявшие, что они говорят от имени России, они сделали все возможное.

Бахметева многие считали противником белого движения. Это нашло впоследствии отражение даже в одном из некрологов. Историку. . . придется решать, - писал анонимный автор, возможно, М.М.Карпович, - кто был прав в некотором расхождении, возникшем между руководителями белого движения и Б.А.Бахметевым: они ли, хотевшие, чтобы он стал их дипломатическим агентом, или он, считавший, что может принести больше пользы, если останется в глазах американцев носителем идеи свободной России, которая была и будет. Это не значит, конечно, что он отказывался помогать тем, кто боролся с большевиками на русской территории. Вероятно, все возможное в условиях того времени было им сделано. Но во многом он не одобрял политики руководителей белого движения, и хотел сохранить свою от них независимость.

Этого не отрицал бы и сам Бахметев; в начале 1921 г. он подвергся неистовой критике со стороны В.Л.Бурцева на страницах парижского Общего дела, игравшего в период Гражданской войны роль заграничного официоза сначала Деникина, а затем Врангеля. Бурцев обрушился на Бахметева за то, что он оказывал помощь левым кругам эмиграции, в частности, Исполнительной комиссии членов Учредительного собрания, в то же время не поддержав в достаточной мере белые армии в ходе Гражданской войны. Бурцев, я думаю, прав в одном, - писал Бахметев П.Н.Милюкову, - что никто из послов не держал себя более независимо по отношению к национальным правительствам и избегал солидаризироваться с ними. Он неправ, однако, упрекая меня в саботаже.

Бахметев, конечно, оказывал белому движению и дипломатическую и материальную поддержку. Похоже, что больше симпатий он испытывал к Колчаку; возможно, потому, что тот был в чем-то таким же новым русским, как Бахметев - ученым-гидрографом, путешественником, технарем - специалистом по минному делу, флотоводцем. Однако то ли сам Колчак, то ли его окружение относились к Бахметеву с подозрением. Несомненно, играло свою роль социал-демократическое прошлое Бахметева; возможно также, что независимое поведение посла не устраивало Омск.

Любопытно, что когда Колчак был признан основными антибольшевистскими силами верховным правителем России, а бывший царский министр иностранных дел Сазонов стал заграничным представителем не только Деникина, но и Колчака в ранге министра, то верховный правитель счел нужным официально подтвердить полномочия послов. Он утвердил всех, кроме Бахметева, активно боровшегося за признание Колчака. Сазонов добился у Колчака признания Бахметева, и лишь после этого показал послу предыдущую телеграмму, содержавшую неприятные для него сведения. Этот инцидент, по мнению Бахметева, характеризовал отношения между старым и новым. Впрочем, Бахметев сказал новому (старому) министру, что одобрение или неодобрение адмиралом его миссии никак не повлияло бы на его позиции в Вашингтоне, так как сам Колчак не признан. Однако несмотря на это крайне тупое и глупое отношение, - заявил посол Сазонову, - я намерен работать для признания колчаковского правительства, потому что я верю, при данных обстоятельствах, несмотря на то, что я знаю все его недостатки, это лучшее, что может быть сделано.

Колчаковское правительство было ближе к признанию союзниками, чем какое-либо другое из белых правительств. Союзников сдерживали колебания Вильсона, подозревавшего, что Колчак - монархист и реакционер. Этим подозрениям способствовали высказывания в Париже А.Ф.Керенского и некоторых других представителей революционной демократии, а также донесения американского посла в Пекине Пола Рейнша (Reinsch). Тогда в Омск с инспекцией был направлен американский посол в Токио Роланд Моррис.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: конспекты уроков в 1 классе, большой реферат.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата