Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

* * *

Официальная, деловая переписка Маклакова и Бахметева началась уже в ноябре 1917 года. По тону и характеру она почти ничем не отличалась от их переписки с другими послами. Первое неофициальное письмо, отправленное Бахметевым Маклакову за океан в августе 1919 г., написано в совершенно иной манере, чем его прежние послания; оно адресовано другу и единомышленнику, которому можно доверить самые сокровенные размышления. Так началась переписка, продолжавшаяся, с перерывами, почти 33 года; последнее сохранившееся письмо - Бахметева Маклакову, датировано 26 февраля 1951 г.

Переписка сохранилась практически полностью в архиве Гуверовского института Стэнфордского университета, где находятся оригиналы писем Бахметева и машинописные отпуски писем Маклакова, и в Бахметевском архиве Колумбийского университета, где, соответственно, хранятся оригиналы писем Маклакова и машинописные отпуски писем Бахметева. Всего сохранилось свыше 270 писем, общий их объем составляет около 2700 листов. Письма неравномерны по объему: от коротких записок на одной-двух страничках (характерных в основном для периода 1945-1951 годов) до настоящих трактатов, превышающих 20,30, а иногда и 70 страниц машинописного текста.

Переписка является уникальным историко-литературным памятником, позволяющим не только по-новому взглянуть на многие аспекты истории России и международных отношений первой трети двадцатого века; это не только первоклассный исторический источник - это настоящий интеллектуальный роман; размышления Маклакова и Бахметева об особенностях исторического пути России, о способах выхода из исторического тупика, в котором она оказалась, звучат свежо и современно и могли бы добавить немало перцу в нынешние дискуссии о путях построения новой России. Столь же любопытны размышления и споры корреспондентов о принципах межгосударственных отношений в двадцатом веке; о демократии, ее достоинствах и проблемах; об этатизме, правах личности и государства; о принципах сосуществования народностей в многонациональном государстве и о многом другом. Конечно, в центре внимания Маклакова и Бахметева - Россия, события, которые в ней происходят, пути преодоления большевизма.

Бахметев раньше многих других понял, что попытка силою военного размаха сбить большевиков не удалась и уже в январе 1920 г. пришел к выводу, что верить в повторение неудавшегося рецепта наивно и бесполезно. Трагичность положения, по мнению Бахметева, заключалась в отсутствии субъекта национального движения. В этой ситуации он считал первоочередной задачей выработку программы, которая могла бы стать платформой национально-демократического возрождения России. Нужно решительно отказаться от какой-либо реставрации; недоговоренность непредрешенчества, лежавшего в основе программ белых, должна быть снята.

Придя к выводу, что главная причина неудачи антибольшевистских движений - отсутствие идеологии, которую можно было бы противопоставить большевистской пропаганде, Бахметев уже в январе 1920 г. набросал основы программы, которая наметила бы разрешение аграрного вопроса, вопроса о национальностях и децентрализации. Записка, в которой более подробно были изложены основные положения новой идеологии, была составлена им в сентябре 1922 г., хотя вполне возможно, что ее наброски распространялись им и ранее. Возможно также, что в ее составлении участвовал Маклаков или, во всяком случае, некоторые фрагменты его писем были использованы Бахметевым.

Собственность, народоправство, демократизм, децентрализация и патриотизм - вот идеи, около которых уже выкристаллизовывается мировоззрение будущей национальной России, - считал русский посол в Вашингтоне. Основой экономической жизни, полагал он, будет частная инициатива, энергия и капитал. К покровительству им, к охране их приспособится весь правовой и государственный аппарат; в помощи частной инициативе будет заключаться главная функция правительства.

Проблемы идеологии для новой России волновали Бахметева и позднее; в 1928-м году он считал необходимым обсудить такие животрепещущие вопросы, как сущность государства, взаимоотношение власти и правительства, существо национального бытия и проч. Вопросы эти я называю животрепещущими, - писал он, - потому что нам, русским, нужно не только сжигать старые пни и обрубать сухие ветки, но нужно выучиться как-то чувствовать и мыслить в связи с нашим будущим.

Несомненно, что на Бахметева заметное влияние оказала американская система ценностей и американский образ жизни; точнее, несколько идеализированные представления о нем. Обозначив в одном из писем новую Россию как Россию буржуазную и ее новую идеологию как буржуазное самосознание, Бахметев подчеркнул, что имеет в виду американский вариант капитализма. Бахметев ссылался на разговоры с Гербертом Гувером, который как-то раз сказал ему, что капитализм европейский и американский - две совершенно различные вещи, что в Америке нет того капитализма, который описан Марксом и что если в основе капитализма европейского лежит идея эксплуатации, то в основе американского - идея equal opportunities, равных возможностей.

Отсутствие жестких социальных перегородок внутри общества, возможность перемещения по вертикали, придает обществу стабильность. На человека, достигшего успеха, смотрят не с завистью, а с одобрением. Отсюда - отсутствие классовой ненависти, породившей социализм. По наблюдениям Бахметева, в американском обществе господствующим стимулом является соревнование. Государство, как таковое, есть собственность народа, есть коллективный организм, охраняющий его свободу и равенство возможностей. В своей государственности американцы видят установление, охраняющее эту свободу, и потому господствующей психологией является не нигилизм, а лояльность государственному строю, преданность и готовность защищать установления, представляющие каждому стремиться и получать плоды своих стремлений. Наблюдения над американской жизнью привели Бахметева к выводу, что возможен прочный политический и социальный строй, основанный на действительном народовластии, и что власть народа не противоречит прочному консервативному социальному укладу.

Бахметев усматривал сходство между Россией и Америкой, хотя бы в необъятных просторах; он мечтал о будущем сотрудничестве двух держав. В письме к Г.Е.Львову в июне 1921 г. он вспоминал об одной из бесед в Париже с А.Ф.Керенским. Бывший премьер поразил его замечанием, что русские либералы и империалисты не понимают тех огромных международных возможностей, которые таит в себе идея сильной демократической России. Я отдал дань политической прозорливости А.Ф., - писал Бахметев, - тем более, что никто другой, за все время моего пребывания в Париже, даже не приближался к подобному пониманию. В этих словах отразилась та же самая концепция, которая руководила здесь нами во всей нашей деятельности. Это то, о чем я так много беседовал лично с Вами; я продолжаю верить, что демократическая державность будет основой наших взаимоотношений с Америкой и что наше сотрудничество будет господствующим фактором будущих международных отношений.

Несмотря на свой американизм Бахметев был искренним русским патриотом, националистом (разумеется, его национализм был не расовым или этническим, а государственным) и державником. Как ни парадоксально, под пленкой западничества отчетливо вырисовывался славянофил. Точнее, западничество и славянофильство составляли у Бахметева своеобразную амальгаму, как, впрочем, и у Маклакова. В этом плане его предшественником можно было бы счесть Герцена. Свое патриотическое исповедание веры Бахметев излагал и в письмах к Маклакову, но, возможно, наиболее отчетливо - в посланиях к последнему председателю Государственной думы М.В.Родзянко. Любопытно, что пребывание в Америке и наблюдения над американской жизнью еще более укрепили бахметевский патриотизм, который строился не контрасте и не на отрицании американизма, а напротив, находя сходные черты в образе жизни и творческом потенциале русского и американского народов, Бахметев укреплялся в своей вере в Россию.

Я бесконечно верю в Россию, - писал он Родзянко в сентябре 1921 года. - Свое вдохновение я черпаю в ее истории. Я не могу забыть, как маленькое, незначительное славянское племя на берегах Днепра и его притоков выросло, путем естественной колонизации, силой и настойчивостью народного гения, в величайшее континентальное государство. На протяжении 10-ти веков история нас била и пытала; но мы неуклонно развивались и через все испытания русский народ пронес свою религию, свой язык и свою культуру. Мое долговременное пребывание в Америке показало мне многое, чего нельзя понять, живя в России или в Европе; показало мне лабораторию и фабрику народного творчества и это меня укрепило лишь еще более в моей вере.

Два года спустя Бахметев писал тому же Родзянко, в приподнятом тоне: Я всегда верил в наше будущее, т.к. я верю в национальный гений и в коренные черты русского народа, который сковали и изуродовали в прошлом не присущими нам и чуждыми формами политической государственности. История России есть синодик борьбы и развития маленького племени с окружающими его врагами, врагами, стремящимися его поработить, физически ослабить, уничтожить и поглотить культуру. Этого не произошло и мы выросли в огромнейшее по величине государство, и как я Вам уже писал, пронесли через века истории свою культуру, свою религию, свой язык. Отличие России от других славянских племен заключается в том, что наша государственность и наша нация есть славянско-варяжская нация; как нынешняя Великобритания выросла из оплодотворения кельтских и других основных племен норманнским нашествием, так и наше государство получило великодержавный гений от нордических пришельцев, назывемых в прошлом варягами. Мы соединили мягкий славянский гений с нордической способностью к государственному строению, но наша стихия есть стихия индивидуализма и роста снизу. Эта стихия была разрушена в начале XVIII века и за это нарушение мы заплатили большевизмом.

В переписке Бахметева и Маклакова 1920-го года возникает еще одна тема, ставшая постоянной в последующее десятилетие - это вопрос о возможности внутренней эволюции большевизма и о том, как этой эволюции может способствовать эмиграция. Определенные надежды вселил переход к нэп. Однако вскоре характер экономического развития страны стал внушать серьезные сомнения в том, что началось долгожданное оздоровление.

Маклаков опасался, что в России началось не серьезное производство работы, при которой и рабочий и собственник и тот, кто у них покупает, почувствовали связь их интересов, а исключительно спекуляция и нелепое и неприличное проживание даром заработанных денег. Когда смотришь на то, что там делается в области работы и торговли, то невольно боишься, что через скорый промежуток времени собственность и капитал, на которые пока возлагаются такие надежды, покажут себя в таком отвратительном виде, что это вызовет новый и на этот раз гораздо более обдуманный и серьезный прилив ненависти к капиталу и буржуазии.

Бахметев более спокойно относился к периоду хищнического капитализма, считая его неизбежным: Впереди - огромные возможности. Но если мы не дерзнем и снова окажемся позади, то поле останется безраздельно за большевиками. Что же дальше? Троглодитный период? Я думаю, что при всяких обстоятельствах в результате придут Колупаевы и Разуваевы и что их-то правительство и будет началом прочного благосостояния и процветания.

Корреспонденты пристально следили за происходящим в России; они сразу же и совершенно правильно определили значение тех процессов, которые начались в стране в конце 1927 - начале 1928 г., т.е. кризиса нэп и наступления советской власти на крестьянство. Бахметев, отметив, что нэп себя изжил, точно определил, что суть происходящего коренится в политике, а не в экономике; установив господство в главнейших областях народного хозяйства, диктаторская власть не может чувствовать себя прочно и спокойно, поскольку главная отрасль хозяйственной жизни страны - земледелие, зависит в конечном счете от доброй воли многих миллионов индивидуальных крестьянских хозяев. Бахметев справедливо указал на кризис хлебозаготовок 1927 года как толчок к началу наступления на крестьянство.

У Сталина, - заключал бывший социал-демократ, - хватило марксистской логики сделать выводы и признать, что советская власть должна иметь источник земледельческого производства в своих руках, источник, которым она могла бы распоряжаться и маневрируя которым, власть будет таким же господином в области земледельческого производства и обмена, каким она является в области промышленной. Бахметев вспомнил полемику Сталина с Троцким середины 1920-х гг., указывая, что генсек воплощает в жизнь программу своих оппонентов. Теперь . . . Сталин ведет в течение нескольких месяцев практическую политику истребления кулака, применяя к нему все чрезвычайные меры военного коммунизма, а теоретически провозглашает совершенно, по-моему, правильную и логическую с коммунистической точки зрения доктрину о необходимости, вместо кулака, иметь фабрики хлеба, т.е. колхозы и совхозы, где в сфере правительственных распоряжений будет фабриковаться достаточное количество зерна, чтобы сделать власть независимой от капризов и настроений крестьянских масс. Бахметев предсказал в связи с этой политикой голод, а также в ближайшие год-два динамические сдвиги, сопоставимые с теми, которые произошли в 1921-1922 годах.

Маклаков в целом соглашался с бахметевским анализом, указывая, что если следовать учению Маркса о том, что власть должна принадлежать экономически господствующему классу, то происшедшее в России - бессмыслица: не экономический класс захватил власть, а чисто политическая партия - коммунисты, захватили экономическую жизнь. Поскольку же крестьянство остается экономически господствующим классом - нельзя, по самому Марксу, чтобы политическая власть принадлежала коммунистической партии; здесь совершенный абсурд и борьба. . . идет между двумя врагами, либо крестьянин как собственник должен исчезнуть, превратиться в крепостного или батрака-рабочего на государственной земле, т.е. вернуться к военному коммунизму, или крестьянин господство коммунистической партии сломит. . .от исхода этой борьбы зависит все будущее России; так как невозможно допустить, чтобы окончательная победа оказалась за коммунистами, то вопрос не в победе, а только в сроке; а от сроков этой победы зависит, что ко времени победы останется от русской культуры.

Если Бахметев безоговорочно желал победы мужику, то у Маклакова добавлялось к этому чувство горечи; кулак, по его мнению, и так оказался бы на авансцене русской политической жизни, без всякой революции и последующих бедствий, благодаря столыпинской политике и дворянскому оскудению; пройдя через кровавую резню и разорение промышленности, Россия должна была вернуться на круги своя. Маклаков не винил в этом революционеров, так как считал их или фанатиками, или дураками; гораздо серьезнее были его претензии к либералам, которые в сущности всей этой революционной глупости потворствовали.

Вся история России между 18 и 29-ым годом, включая НЭП, уступки 25 года и проч., - писал Бахметев, развивая тему, - все сводится к основным противоречиям между коммунизмом и крестьянским бытом; в прошлом этот быт несознательно и тупо постоянно побеждал. Отличие наступившей сейчас схватки мне кажется в том, что в разрешении ее оказывается уже невозможным путь компромисса и полумер. Компромисс и полумеры были по существу пафосом ПЭПа. Они были испробованы и отменены. В настоящее время на пути новой крестьянской политики Сталин, мне представляется, действует логично; если бы я был последовательным коммунистом, я бы делал то же самое. Сталин умеет приспособляться и, в отличие от других большевистских политиков, обладает тактическими дарованиями; но мне кажется ошибочным думать, что он оппортунист и что для него коммунизм лишь название. Выхода нет, или надо уступать хозяйственному мужику, а это неминуемо ведет к гибели коммунизма, или придерживаться сталинской линии до конца. . . Старая история о богатыре на распутьи и, повторяю, с точки зрения последовательного коммунизма другого пути, кроме сталинского, нет.

Маклаков был согласен с Бахметевым, что катастрофа Сталина неизбежна и что покуда ее не произошло, ничего серьезного в России не будет. Если даже не будет катастрофы со Сталиным, то он когда-нибудь умрет и тогда произойдет то же самое, что произошло после смерти Николая Павловича. Однако он не был столь оптимистичен в прогнозах, как его заокеанский друг: Словом, мы можем предвидеть заранее, как российская телега перевернется на косогорьи, но может это быть и раньше получения Вами этого письма, но и через много лет.

За две недели до наступления рокового для русского крестьянства 1930-го года, Бахметев предвидел исключительно глубокую, беспощадную, а потому кровавую и затяжную борьбу между коммунистической властью и крестьянством. Кстати, в этом же письме он высказал весьма любопытное мнение о пятилетке, отличное от большинства эмигрантских аналитиков: Я совершенно не разделяю мнения, что пятилетка вообще невозможна; одинаково, и в силу тех же причин я не падаю в обморок от фактов, подтверждающих, что, по крайней мере, до настоящего времени пятилетка выполнялась с успехом и даже с опережением. Советы так же неправильно выдвигают успех пятилетки в качестве аргумента в свою пользу, как противники советов видят в ней оселок советского краха. С моей точки зрения постройка заводов, электрических станций и железных дорог вполне осуществимая задача для всякой власти, которая держит бразды правления в своих руках, власти, которая в состоянии поддерживать государственную дисциплину и выкачивать из страны теми или иными путями достаточно для своих предприятий средств. Постройка заводов и фабрик среди обнищалой России ничем не отличается, с моей точки зрения, от постройки еще более бедной Россией 18-го столетия исключительных по роскоши столичных зданий и пр. . . . Мне представляется, что нелепость пятилетки в самом существе, в ненужности и бесполезности такого строительства для страны, покупательная способность которой составляет одну треть или половину довоенной. Я всегда только с этой точки зрения говорю с американцами, приезжающими из России, которые рассказывают мне о чудесах, виденных там. Я этих чудес не отрицаю; наоборот, очень часто вспоминаю свой прошлый опыт и те заманчивые строительные планы, к которым Россия подошла вплотную перед самой войной. Часто также прибавляю, что самая возможность подобных кунстштюков несмотря на нелепость большевистской власти и самые невозможные условия государственного быта показывают какие силы и возможности таит в себе Россия как таковая.

Бахметев считал, что 1930-31 годы будут решающими для следующих десятилетий жизни России. Ему все более представлялось, что Россия идет к сельскохозяйственной катастрофе. Из чтения советской прессы и других источников он представил, что в процессе уничтожения кулачества не только уничтожается наиболее ценный человеческий элемент, т.е. наиболее индивидуальные и хозяйственные крестьяне, но равно разбазариваются материальные основы сельскохозяйственного производства, а именно мужицкий сельскохозяйственный инвентарь. В результате, - предрекал Бахметев, - будет ли это в 30-ом или 31-ом году. . . надо ожидать, что производственная анархия и голод проявятся в масштабе, перед которым 20-21 годы будут игрушкой. Предсказание, увы, оказалось точным, за исключением разве что того, что пик голода пришелся на 1933 год. Бахметев допускал возможность крушения власти, однако его пугала перспектива анархии и гибели немногочисленных культурных элементов страны, которая последует в результате.

Другой возможный вариант развития событий - победа, несмотря ни на что, большевизма. К сожалению, - констатировал Бахметев, - я отдаю себе полный отчет в пассивности и способности русского народа переносить все и вся. Эти ужасные свойства усугублены бедностью и одичанием, которые произошли в результате революционных событий. Россия и без того пассивная, ослабела до последней меры и возможно, что даже на фоне голода и земледельческой катастрофы она не сбросит стихийным порывом крепко организованную и решившуюся на все власть. Наконец, возможно, что так или иначе, не полностью, а хотя бы наполовину, программу государственной организации земледельческого производства Сталин проведет. Крестьянская нужда и страдания ему нипочем, лишь бы достаточно было хлеба, чтобы поддержать города, железные дороги и армию. Для этого, по существу, не так много уж и нужно. И за счет резкого сокращения крестьянского потребления подобный эксперимент при известных условиях осуществить возможно. Конечно, это значит гибель скота, снова резкое увеличение детской смертности и все другие вещи, но повторяю, с точки зрения политических задач коммунистической власти эти обстоятельства второстепенные. Если же удастся, хотя и наполовину, выполнить план, то в этом случае последний самостоятельный, единственный фактор, который во всей большевистской эпопее был непобедим - крестьянство, окажется уничтоженным. Другими словами, господство большевиков над русской землей станет полным и неограниченным ничем. Сколько лет тогда продолжится диктатура большевиков, никто сказать не может. Во всяком случае, думаю, тогда годы эти будут дольше того периода, который практически может интересовать Вас и меня.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: конспекты уроков в 1 классе, большой реферат.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата