Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата

Переход к наземному образу жизни является важнейшей вехой первичного антропогенеза, поскольку это стимулировало развитие бипедии (прямохождение) и некоторых других гоминоидных признаков. Но и здесь не было ничего неповторимо уникального. Осознание собственной уникальности человеком слишком глубоко сидит в нас, и поэтому мы непроизвольно склонны преувеличивать ее. В действительности бипедия – это не человеческое достижение. Бипедия была свойственна уже нашим дальним предкам, стоящим фактически на том же уровне развития, что и современные человекообразные обезьяны.

Считалось, что такой необычный способ передвижения, как бипедия, развился у предков человека потому, что он освобождал им руки. При помощи рук они могли переносить орудия, которые научились изготавливать благодаря своему увеличенному мозгу. Однако за последние десятилетия наши знания об ископаемых предках человека настолько возросли, что позволяют сделать следующий вывод: бипедия развилась у предков человека настолько давно, что связывать это напрямую с эволюцией гоминидной ветви не приходится. Речь идет об антропоидах, названных австралопитеками. Как показывает анализ строения таза одного из австралопитеков – самки гоминида AL-288, известной в обиходе как "Люси", жившей около 3 млн лет тому назад, она определенно передвигалась на двух ногах. Бипедия, очевидно, возникла в доантропоидной фазе эволюции человека. И если прямохождение было вполне сформировано уже у австралопитеков, его возникновение может быть датировано стадией древнейших предков гоминид, ветвь которых отделилась от других приматов, вероятно, 8–10 млн лет тому назад.

Переход к прямохождению многими исследователями часто наделяется ореолом таинственности. Возникновение бипедии якобы не поддается рациональному объяснению в свете сложившихся эволюционных воззрений, что играет лишь на руку креационистам. Например, Оуэн Лавджой в связи с этим пишет: "Большая масса головного мозга и способность изготавливать сложные орудия – несомненно, главные особенности, отличающие человека от других животных. Однако нас отличает и третья особенность: выпрямленный способ передвижения, который присущ только человеку и его непосредственным предкам. Все остальные приматы по сути четвероногие и не без основания: передвижение на двух ногах вместо четырех имеет много недостатков, оно лишает нас быстроты и ловкости, делает почти неспособными лазить на деревья, где растет такая важная для приматов еда, как фрукты и орехи" [20, с.64].

Дошло до того, что ученные начали сомневаться в самой возможности происхождения человека путем дарвиновского естественного отбора. В действительности существует несколько органичных теорий возникновения бипедии. Их можно разделить на две группы: гипотезы, объясняющие возникновение бипедии теми прямыми преимуществами, которые она дает в плане локомоции, и гипотезы, рассматривающие ее как побочный продукт действия многих факторов отбора, направленного, как правило, на хватательную специализацию верхних конечностей и увеличение связанных с ней преимуществ [7, с.224–225]. Мы склоны считать, что это скорее побочный продукт эволюции гоминид, причем одним из важнейших "преимуществ" которое бипедия давала, было увеличение давления отбора, поскольку в целом этот признак все же менее адаптивен. Однако не стоит преувеличивать инадаптивный характер бипедии. Как предполагают Родмэн и Мак-Генри, человеческая походка при обычной скорости передвижения дает даже больший энергетический эффект, чем передвижение шимпанзе на четырех ногах, поэтому при прочих равных условиях этот способ локомоции мог эволюционировать как более адаптивный [21]. И если можно еще спорить о том, какой из двух основных способов локомоции более адаптивен, то уже очевидно, что способ локомоции человекообразных обезьян с опорой на тыльные стороны кистей менее адаптивен, нежели даже бипедия. Эволюция необратима, и после того как приматы специализировались к древесному обитанию, вернувшись к наземному образу жизни, они уже не смогут вторично приобрести столь же полноценный способ наземной локомоции. Для этого их эволюционная пластичность была уже явно недостаточна. Впрочем, бипедия не является уникальным достижением гоминидной ветви эволюции, данный способ локомоции известен, например, у хищных динозавров и млекопитающих, в том числе и приматов негоминидной ветви.

Точно так же и переход к наземному обитанию не является уникальной особенностью гоминид в ряду других приматов. Почему-то принято считать, что такая смена ландшафта была связана с сокращением лесов, в результате ксерофитизации климата, когда лесов якобы стало не хватать. В живой природе благоприятных территорий всегда не хватает, поскольку жизнь развивается до максимально возможных пределов насыщения, и всегда какая-то часть особей вытесняется за пределы оптимальности. Наземный образ жизни приматы осваивали многократно в филогенезе, но только один раз выбранный путь привел к формированию гоминид. И в настоящий момент среди высших приматов (узконосых) 42,9% обезьян ведут наземный образ жизни. Переход к наземному образу жизни является необходимым, но недостаточным условием. Эволюция в такой ситуации вполне может пойти и в сторону повышения физических данных. Крупный самец гориллы, с палкой в руках, способен отогнать любого хищника. Мы наблюдаем здесь бифуркационную вилку. Природа выбрала оба пути. Изящный Australopithecus afarensis дал начало как столь же грацильным представителям рода Homo, так и массивным формам австралопитековых: A.boisei и A.robustus. Вероятно, такая же дивергентная вилка привела к разделению потомков Homo erectus на две альтернативные эволюционные линии: одна привела к грацильным архаичным сапиенсам и впоследствии непосредственно к кроманьонцу, другая – к массивному неандертальцу, оказавшись при этом тупиковой. Следует особо отметить, что грацилизация скелета прогрессивной ветви гоминид шла непрерывно, вплоть до формирования древнейших цивилизаций, т.е. до прекращения действия естественного отбора. Почему это происходило, ведь грацилизация не несет никаких адаптивных преимуществ? Как отмечает Г.Ф. Дебец, "ни сравнительная анатомия, ни этнография не дают нам права считать, что в рамках вида Homo sapiens грацильные формы являются более совершенными" [22, с.20]. Можно предположить, что здесь сыграл свою роль фактор, обозначаемый автором как "инадаптивный прогресс". Грацильные формы были более инадаптивны, и потому именно они были вынуждены двигаться по прогрессивному пути эволюции.

И все-таки более прогрессивное направление эволюции хоть и не было связано с возрастанием физических данных формирующихся гоминид, но все-таки приводило к неуклонному возрастанию размеров тела. Несмотря на фрагментарность находок ископаемых гоминид, не вызывает никакого сомнения, что эволюция от Australopithecus afarensis вплоть до Homo sapiens sapiens протекала с увеличением абсолютных размеров тела. Данное явление широко распространенно в животном мире и известно как правило Копа, согласно которому прогрессивное развитие, как правило, сопровождается с увеличением абсолютных размеров. И действительно, эволюция любого крупного биологического таксона обычно начинается с появления мелких форм, в результате дальнейшей прогрессивной эволюции появляются новые, все более крупные, формы, при этом мелкие формы также остаются, поскольку их ниши с крупными формами не пересекаются. И поскольку крупные размеры это тоже своего рода специализация, такие формы всегда оказываются тупиковыми, и только мелкие животные дают начало новым филогенетическим группам, и все повторяется. Разумеется, данные процессы носят статистический, совсем необязательный характер. Все это не более как один из наиболее вероятных сценариев развития таких крупных таксонов, как тип или класс.

Удивляет, прежде всего, то, что в целом мелкие виды являются филогенетически более устойчивыми. Они быстрее восстанавливают численность после катастроф благодаря более высокой плодовитости и меньшему времени достижения регенерационного возраста. И они, будучи менее специализированными, эволюционно более пластичны, и поэтому их филогенетический ресурс, как правило, выше. Конечно имеется множество преимуществ и в больших размерах. Прежде всего, это сокращение относительной доли необходимой пищи, сокращение потери тепла, благодаря меньшему соотношению площади поверхности к объему тела, снижение удельной нагрузки на сердце и другие жизненно важные органы, удельные энергозатраты на мозг также снижаются, которые у млекопитающих просто чудовищны. Можно еще добавить возрастание независимости от хищников и продолжительности жизни, есть еще некоторые другие, менее существенные достоинства крупных размеров. И все же в целом крупные размеры себя не оправдывают. У мелких форм смертность выше. Этот недостаток с лихвой компенсируется тем, что они быстро восстанавливают свою численность. Высокая удельная потребность в пище, но ведь абсолютные доли необходимой пищи намного ниже. Конечно, таким крошечным теплокровным, как бурозубка или колибри, приходится туго, они уже через 2 часа могут погибнуть от голода, но это тоже крайность, обычно у мелких форм шансов погибнуть от голода значительно меньше.

В чем же тогда адаптивная сущность правила Копа? Ученые предлагают множество объяснений, но в действительности крупные размеры не имеют первичной адаптивной значимости. Гиганты менее адаптивны. У ученых, особенно небиологов, очень распространенно ошибочное мнение, что адаптации абсолютны и в природе все предельно целесообразно. Вовсе нет, природа пробует самые различные варианты устойчивости, если бы она всегда выбирала только оптимальные решения, эволюционное древо состояло бы лишь из одной ветви. Крупным формам повезло меньше, они выбрали менее выгодный путь. Но тут начинается самое интересное: прогресс обеспечивается крупными формами не потому, что этот путь более прогрессивен, а лишь потому, что им тяжелее, и поэтому приходится развиваться дальше (крупные размеры как преадаптация прогресса). К тому же крупные размеры открывают целый ряд дополнительных факторов, способствующих дальнейшему прогрессивному росту. Увеличение мозга, которое возможно только с увеличением абсолютных размеров, необходимость более широкого и активного поиска пищи, повышение продолжительности жизни и времени выхаживания потомства. В частности, Оуэн Лавджой по этому поводу указывает на такое очевидное следствие укрупнения гоминид, как усиление заботы о потомстве [7, с.185]. И действительно, у более крупных млекопитающих возрастают сроки постэмбрионального развития, что увеличивает продолжительность периода, когда необходима забота о потомстве, а значит, способствует формированию и развитию преемственности знания и социализации.

Таким образом, рост абсолютных размеров в эволюции гоминид не имел непосредственного адаптивного значения, а являлся лишь преадаптивным следствием, способствующим дальнейшему прогрессу. Просто эстафетную палочку прогрессивной эволюции гоминид принимали крупные формы, те изгои эволюции, которым не повезло быть слишком крупными, и потому пришлось больше постараться, чтобы выжить. Данное явление, когда инадаптивность стимулирует прогрессивную эволюцию, мы обозначаем как инадаптивный прогресс.

О том, что линия Homo первоначально была значительно хуже приспособлена в сравнении с ближайшими их конкурентами австралопитековыми, красноречиво говорит тот факт, что в палеонтологических раскопках регистрируют значительно больше останков австралопитековых в тех же слоях [7, с.300]. Худшая адаптированность – это большее давление отбора, что дает больше возможностей для прогрессивного роста. Ослабление конкуренции с австралопитековыми было возможно посредством двух стратегий. Первая – сужение экологической ниши, дабы снизить ее перекрываемость, этот путь ведет к специализации, снижению пластичности и потому является тупиковым, вторая – сохранение и даже расширение экологической ниши путем выдавливания конкурентов. Люди выбрали второй путь, более сложный, но прогрессивный, и не ошиблись.

1.2. Социальная эволюция

Постепенно, по мере все большей социализации древнего человека, биологические факторы эволюции теряли свою детерминирующую роль. И все большее значение начинали играть значительно более эффективные факторы прогрессивного детерминизма социального характера. Изложение социальной эволюции человека начинается в данной работе после эволюции биологической. Может сложиться такое обманчивое впечатление, что социальная эволюция как бы является следующим шагом эволюционирования гоминид, пришедшим на смену эволюции биологической. Это не совсем так. Социализация древнего человека началась еще с возникновением самого древнего представителя рода Homo – Homo habilis. Вернее даже между линией Australopithecus afarensis и Homo habilis. Но тогда еще биологические факторы эволюции играли несравнимо большую роль, поэтому социальная эволюция пришла не на смену эволюции биологической, а постепенно замещала ее. И даже Homo sapiens sapiens еще долго в значительной степени зависел в своем развитии и от факторов биологического эволюционизма.

Что особенно характерно для эволюции гоминид, так это особая роль именно "группового отбора", когда субъектами процессов "борьбы за существование" выступали уже не особи, а определенные социальные группы. Тому способствовало развитие интеллекта и средств межличностной коммуникации, когда каждый индивид в отдельности представлял довольно жалкое зрелище, но в сообществе себе подобных стадо гоминид представляло уже грозную силу, способную дать отпор любому хищнику. Сначала единицей группового отбора выступало стадо, затем община, племя и, наконец, государство. Ведь действительно, слабому представителю человечества проще сохранить и распространить свои гены в сильном государстве, чем сильному представителю в слабом. Вероятно, одной из важнейших причин постоянного повышения роли социальной эволюции над эволюцией биологической является именно всё возрастающая роль в ней группового отбора. Групповой отбор не является чисто человеческим завоеванием. Истоки группового отбора лежат в нашем биологическом прошлом. К. Лоренц пишет, "очень нелегко понять историю человечества. Постоянно повторяющиеся события этой истории нельзя объяснить, исходя из человеческого разума. Сказать, что они обусловлены тем, что обычно называют "человеческой натурой", – это пустые слова. Разумная, но нелогичная человеческая натура заставляет две нации состязаться и бороться друг с другом, даже когда их не вынуждает к этому никакая экономическая причина; она подталкивает к ожесточенной борьбе две политические партии или религии, несмотря на поразительное сходство их программ всеобщего благополучия; она заставляет какого-нибудь Александра или Наполеона жертвовать миллионами своих подданных ради попытки объединить под своим скипетром весь мир. Примечательно, что в школе мы учимся относиться к людям, совершавшим все эти дикости, с уважением; даже почитать их как великих мужей... как с обществом крыс, которые так же социальны и миролюбивы внутри замкнутого клана, но сущие дьяволы по отношению к сородичу, не принадлежащему к их собственной партии" [18, с.233–234]. Вероятно такое поведение является пережитком "группового отбора", который потерял свою актуальность для человека, но все еще отдается грозным эхом в нашей истории. Ведь, в сущности, человек вырвался из оков биологического эволюционизма не более 2–3 тысячелетий назад, для вида это весьма незначительный срок.

Попытки раскрыть законы развития человеческого общества с использованием методологической базы биологического эволюционизма не только ошибочны, но и вредны и даже опасны. Даже в животном мире "борьба за существование" – это далеко не всегда борьба "клыков и когтей" и уж тем более неправомерно интерпретировать законы развития общества как "законы джунглей". Есть общие закономерности развития природы и общества, но механизмы самоорганизации всегда индивидуальны. Попытки придать "борьбе за существование" социальную окраску проистекают от незнания дарвиновского учения. Дарвин, как известно, с большой осторожностью относился к попыткам перенесения теории биологической эволюции на общество и вовсе не склонялся, как часто принято считать, исключительно к эгоистическим формам "борьбы за существование". Человек не подвержен направленному действию "естественного отбора" в биологическом смысле этого выражения. Человек развивается под действием "естественного отбора" идей, технологий, моделей развития и поведения и т.д., а не самих людей. Впрочем, здесь уместнее употреблять другое дарвиновское определение, а именно "искусственный отбор".

Человек, приблизительно с момента своего окончательного формирования, около 30–40 тыс. лет находится в состоянии биологического стазиса, т.е. если и эволюционирует биологически, то не направленно. Здесь нет никакого противоречия с теорией Дарвина, ведь человек – существо, прежде всего, социальное, а уж потом биологическое. Разве больше выживают представители власть имущих в сравнении с простым народом? Профессия главы государства считается самой опасной. К сожалению (или к счастью), в человеческом обществе больше шансов на выживание имеет не сильнейший. Во все времена больше всего гибли самые смелые и сильные, власть имущие, передовая интеллигенция, министры, генералы и т.д. Однако сказать, что под селективный пресс естественного отбора попадают более удачливые и одаренные, тоже нельзя, поскольку они в спокойные исторические эпохи все-таки имеют некоторое селективное преимущество на расширение собственной генетической линии. Весы селективного отбора покачиваются, но сохраняют шаткое равновесие, поэтому человеческий генофонд меняется в целом незначительно и стихийно (популяционные волны).

Все объясняется достаточно просто, двигателем эволюции общества являются, прежде всего, потребности (в том числе и духовные), а потребности, как известно, растут пропорционально возможностям. Поэтому рост возможностей компенсируется адекватным ростом потребностей, что приводит к тому, что давление среды на общество сохраняется либо даже иногда возрастает. Поэтому никаких адаптивных преимуществ в биологическом плане прогрессивный рост не дает. Человек еще в раннем палеолите худо-бедно обеспечил свое биологическое существование и борется уже не столько за выживание, сколько за лучшую жизнь. С того момента, как человек стал выхаживать не способных на самостоятельное существование иждивенцев, он борется уже не просто за существование, а за достойное существование (правда, к сожалению чаще в материальном, а не в моральном смысле этого слова). А более достойное существование вовсе не повышает шансы на выживание и тем более на большее потомство. В бедных семьях, как правило, больше детей. Поэтому, если и можно было вооружить этику дарвиновским учением, тогда она должна была нас учить аскетизму.

Дополнительным фактором стохастического возмущения на пути детерминирующего отбора служит социальная среда, в которой развивается индивид. Условия, в которых развивается человек, накладывают глубокий отпечаток на фенотип человека, бездарный может реализоваться, а одаренный впасть в нищету, как тут не ошибиться естественному отбору. К тому же человек, в отличие от других живых организмов, связан с природной средой не непосредственно, а через призму целого комплекса факторов социального характера. Человек, перестраивая среду по своим потребностям, тем самым избавляет себя от необходимости адаптироваться к ней биологически.

Интересно отметить, что если в процессе формирования человека его абсолютные размеры неуклонно росли, то, уже около 100 тыс. лет назад, после окончательного формирования Homo sapiens sapiens (человека кроманьонского типа) размеры человека начали столь же неуклонно сокращаться. Видимо, после того, как сравнительно большой рост сыграл свою положительную роль в становлении человека и дальнейшее развитие уже шло под руководством социальных факторов, излишний рост стал лишней обузой. Никаких социальных преимуществ большой рост, как правило, не давал, а биологически, возможно, даже был менее адаптивен. Более высокие потребности в пище плюс более высокая вероятность гибели на охоте и в войнах, поскольку сильные всегда сражались в первых рядах. К тому же половой отбор в направлении женщина → мужчина практически потерял свою роль в патриархальных культурах, но даже его остаточное действие в большей степени ориентировалось не на биологические критерии, а на социальный статус. И неизвестно как далеко зашло бы это буквальное измельчание, но роль такого важнейшего биологического фактора эволюции, как естественный отбор, резко снизилась после формирования древнейших цивилизаций. И действительно, шансы выжить начали зависеть уже не столько от того, насколько ты силен или здоров, а от того, какое социальное положение ты занимаешь и к какой цивилизации ты имеешь честь принадлежать.

Впрочем, по всей видимости, естественный отбор в смутные времена междоусобиц еще частично сохранял определенную детерминирующую роль. Плотность населения непрерывно росла, возрастала внутривидовая конкуренция. В борьбе за место под солнцем уничтожались целые народы. Но даже и тогда естественный отбор происходил не столько под влиянием биотических и абиотических факторов, сколько в результате воздействия факторов социального характера. По мере все большей социализации древнего человека, борьба за ресурсы постепенно замещалась борьбой за идеи. Не последнюю роль здесь играла религиозная непримиримость. Побеждали те народы, которые эффективнее экспансировали свою идеологию, тем самым приобретая дополнительных союзников.

Встает закономерный вопрос, если Homo sapiens практически не развивался по законам биологического эволюционизма, каким же образом кроманьонец смог дивергировать до столь морфологически различных рас? Во-первых, что бы там ни утверждали расисты, биологические различия между расами весьма ничтожны и далеки не только до видовых, но даже и до подвидовых. Во-вторых, социальная эволюция во времена, когда человек был еще подвержен направленному действию естественного отбора, могла еще более усиливать накопление биологических различий между различными расами. "Культурная эволюция – процесс гораздо более быстрый, чем биологическая эволюция. Один из ее аспектов – глубоко заложенная в человеке (и странным образом ламаркистская) способность к культурной эволюции путем передаче от одного поколения другому накопленной информации" [23, с.30–31]. Здесь мысль Майера нужно пояснить. Казалось бы, что же ламаркистского в "передаче от одного поколения другому накопленной информации". Суть заключается в том, что, согласно "ламаркизму" и "неоламаркизму", наследоваться могут приобретенные признаки, что в общем-то не подтверждается современными данными молекулярной биологии. До сих пор нет никаких данных, подтверждающих, что ретровирусы и так называемые мобильные генетические элементы (плазмиды и некоторые другие нехромосомные носители наследственности) могут направленно влиять на половые клетки. А ведь только в этом случае можно было бы говорить о наследовании приобретенных признаков. И уж совсем трудно даже вообразить, каким образом такое воздействие может носить адаптивный характер, разве что если мы наделим ретровирусы разумом. Но все в корне меняется, если мы рассматриваем не биологическую, а культурную эволюцию человека. Здесь царит всемогущий перст "ламаркизма". Все накопленные знания и жизненный опыт, передаваемые из поколения в поколение, и обеспечивают закономерный прогрессивный рост. Здесь, вероятно, ламаркисты неосознанно проявляют антропоморфизм, наделяя биологическое свойством социума.

Главное, что сделало человека человеком, – это не столько интеллект как таковой, сколько память. Ортега-и-Гассет, быть может слегка преувеличивая, пишет, что даже самые высокоорганизованные животные начинают новый день с чистого листа, не помня практически ничего из прожитого: "Современный тигр таков же, как и шесть тысяч лет назад, потому, что каждый тигр должен заново становиться тигром, словно у него и не было предшественников. Напротив, человек благодаря своей способности помнить копит собственное прошлое, владеет им и извлекает из него пользу. Он никогда не окажется первым на Земле человеком – его существование начинается на определенной высоте, на вершине накопленного. Поэтому высший человеческий тип Ницше определил как существо "с самой долгой памятью". Попытка порвать с прошлым, начать все с нуля – это попытка стать или притвориться орангутангом" [24, с.207].

Преемственность знания в социальных системах выполняет ту же роль, что и наследственность в биологической самоорганизации. В первом случае развитие имеет целевую детерминацию, во втором – детерминация происходит естественным отбором. Это позволило человеку перейти на качественно новый уровень самоорганизации, не имеющий других аналогов в природе по темпам прогрессивного развития. "Даже если один-единственный индивид приобретает какую-то важную для сохранения вида особенность или способность, она тотчас становится общим достоянием всей популяции; именно это и обуславливает упомянутое тысячекратное ускорение исторического процесса, который появился в мире вместе с абстрактным мышлением" [18, с.243].

Если биологические факторы в социальной самоорганизации потеряли свою роль, почему же тогда процессы адаптивной биологической дивергенции не прекратились после освобождения человека из пут естественного отбора? Иными словами, каким образом накопление знаний могло способствовать накоплению биологических различий? Попробуем смоделировать такую ситуацию. Если бы расовая эволюция проходила биологическим путем, тогда кроманьонец расселялся стихийно и повсеместно, где только возможно. В результате на юге выживали преимущественно темнокожие представители, на севере же люди с более светлой кожей. Дело в том, что темная кожа лучше предохраняет от ультрафиолетового излучения, тогда как светлая лучше способствует синтезу витамина D. Теория эволюции учит, что даже незначительное преимущество какого-либо гена, в конечном счете, приведет к тому, что он будет вытеснять все альтернативные гены данной аллели. Но это чисто биологическая модель дивергенции по цвету кожи. В социальной модели развития на первый план выходит не "естественный отбор", а осознанное целенаправленное поведение. Поэтому здесь уже наблюдается одно, но очень важное отличие от биологической модели расовой дивергенции, а именно миграции людей с различной пигментацией кожи будут происходить не стихийно, а осознанно. На данном примере, если люди с более светлой кожей получат информацию о более комфортных условиях на севере, то это может привести к целенаправленной миграции. И тогда дивергенция по цвету кожи может протекать и без участия отбора. То есть в идеале, могут выжить все, но все равно произойдет географическое расслоение людей по данному признаку. Вероятно, аналогичным путем проходила дивергенция и других расовых признаков.

Дополнительным фактором, закрепляющим достигнутые расовые отличия, служит этническое самосознание, в результате которого чаще отдается предпочтение бракам между людьми с характерной для данной общности антропоморфологией. Дарвин данный фактор, а именно "половой отбор", считал определяющим в становлении человеческих рас, однако логичнее предположить данный фактор как вторичный и лишь только закрепляющий достигнутый уровень адаптивного разделения. Я. Я. Рогинский и М. Г. Левин в связи с этим отмечают, что, по Дарвину, "наиболее сильные и энергичные мужчины выбирали себе в первобытном обществе наиболее привлекательных женщин; потомство от таких мужчин было наиболее многочисленным; в конечном итоге под влиянием полового отбора должен был формироваться тип племени. Чарльз Дарвин оставил, однако, без должного рассмотрения вопрос о том, потому ли возник тот или другой расовый тип, что его черты стали неизвестно от чего привлекательны для наиболее сильных и энергичных представителей племени, или, наоборот, последние потому и одобряли некоторые черты внешности, что эти черты некогда стали типичными для данной группы. Иначе говоря, действительно ли половой отбор создавал расовые особенности или, наоборот, расовые особенности, возникшие от другой причины, сами породили определенную направленность полового отбора на поддержание уже существующего племенного типа" [15, с.502–503].

В Новое время, когда человек напрямую практически не зависит от окружающей среды, все накопленные расовые признаки уже не имеют адаптивного значения. Однако этническое самосознание и "половой отбор" препятствуют ассимиляции накопленных биологических различий, которые давно потеряли былую функциональность.

Таким образом, в биологических системах главным детерминирующим фактором эволюции является естественный отбор. В социальных системах в процессах самоорганизации участвует сознание, и в результате целенаправленности поведения развитие экспоненциально ускоряется.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: новые рефераты, рассказы.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата