Лексикографическое описание данных социологического опроса

Г.Г. Хазагеров, доктор филологических наук, профессор Московского городского педагогического университета, сотрудник Института национальной модели экономики.

В современном динамичном "обществе знаний" словарь призван обеспечивать когнитивную стабильность и коммуникативную предсказуемость и поддерживать если не норму (с чем не справляются даже нормативные словари), то во всяком случае процесс установления идентичностей. Возможность создания на материале социологических опросов культурно значимых словарей — серьезный тест для социологии, а также для всех научных направлений, признавших коммуникацию "мерой всех вещей". Те, кто склонен искать критерий истинности не во внешнем мире, а в коммуникации, должны убедиться, что обнаруженные в ней истины могут быть структурированы и каталогизированы.

Предварительные соображения

При словарном описании коммуникация как материал (данные) является базой для когнитивных схем (словарей), которые, в свою очередь, подчинены коммуникативным целям — обслуживают слушающего (помощь в интерпретации текстов) и говорящего (риторическая помощь в построении текстов). Выстраивается таким образом прагматически обоснованная триада: коммуникация (цель) — когнитивная схема (средство) — коммуникация (ограничение, или материал).

При таком подходе релевантность словаря (когнитивных схем) непосредственно зависит от коммуникативных задач предполагаемого адресата, что позволяет избежать бесплодных рассуждений об адекватности словаря, исходящих из сопоставления текста с неким неопределенным референтом. Реальным адресатом является, очевидно, "говорящий класс" (журналисты, политики и другие общественные фигуры), чем, собственно, и обусловлена постановка риторической задачи. Словари должны оказывать помощь при риторической проработке тех или иных тем: очерчивать круг общих мест, подсказывать выбор аргументов, опорных концептов и ключевых слов, то есть иметь отношение к инвенции и элокуции. Эти же словари призваны оказывать и герменевтическую (интерпретационную) поддержку. Интерпретация может проводиться либо непосредственно, в частности, при анализе речевой продукции социологом или иным аналитиком, либо опосредованно самим говорящим для оценки обратной связи с аудиторией ("в каком смысле меня могут понять").

Проблема валидности при таком подходе рассматривается как проблема ограничений, препятствующих успешному построению релевантных схем.

Обычные сомнения в семантической достоверности данных социологического опроса обусловлены его сложной процедурой, не получившей исчерпывающего описания с точки зрения прагматики ее участников. Коротко эти сомнения могут быть определены как "неестественность коммуникации" и "потеря информации при трансформационных переходах". Даже в словарном определении понятия "интервью" отмечается возможность "смещения интервьюера" [1]. В недавно вышедшей монографии Д.М. Рогозина "Когнитивный анализ опросного инструмента" рассматриваются трансформационные переходы при получении и анализе ответа, на каждом из которых возникают искажения смысла [2].

Существуют два пути, позволяющие избежать семантических потерь. Первый предполагает адекватное описание всей драматургии опроса (см.:[3]). С этой целью вводится понятие "коммуникативный круг", в который вовлечены не только интервьюер и респондент, но и социолог, и даже "инициатор опроса" — лицо или институт, заинтересованные в социологическом исследовании. Точнее было бы назвать этого участника бенефактором. В самом деле, речевое взаимодействие респондента и интервьюера спланировано не коммуникантом, а особым каузатором — социологом, который, в свою очередь, ориентируется на некоего бенефактора, то есть на того, ради кого предпринимается опрос. На пути от бенефактора к респонденту вопросная реплика, формируясь, проходит стадии: "цели и задачи опроса" — "программный вопрос" — "анкетный вопрос" — "прозвучавший вопрос" — "услышанный вопрос". Ответная реплика, возвращаясь к бенефактору, проходит стадии: "прозвучавший ответ" — "услышанный ответ" — "записанный ответ" — "табличный ответ" — "программный ответ" — "итоговый ответ". Разобраться в прагматике такой многоходовой коммуникативной ситуации непросто, и эта задача, безусловно, является основной для тех, кто хочет усовершенствовать методику открытых вопросов и методику социологического опроса вообще. С нашей точки зрения, для решения подобной задачи потребуется специальный научный аппарат (нечто вроде "общей теории опросного дискурса"), который должен быть разработан в содружестве социологов и лингвистов и содержать как минимум такие понятия, как "сценированный (инспирированный) речевой акт" и "вторичный коммуникативный жанр".

С проблемой словарей связан второй путь. Он заключается в поиске семантических инвариантов, не зависящих от многоступенчатой и во многом искусственной системы опроса. Возникает вопрос: что в полученных социологом данных не зависит от искусственной, ущербной, с точки зрения обычной прагматики речевого акта, ситуации опроса? Можно даже спросить: нет ли у этой ситуации такого "побочного продукта", для появления которого сама искусственность ситуации была бы не помехой, а необходимым катализатором? Ниже мы попытаемся обосновать положительный ответ на этот вопрос, а искомый "побочный продукт" описать как материал для создания соответствующих словарей.

С этой целью введем, как и было заявлено в начале настоящей статьи, понятие дальней прагматики говорящего, под которой мы понимаем коммуникативные цели, выходящие за пределы данного речевого акта и направленные на коммуникацию в целом. Типичным проявлением дальней прагматики является, например, исправление ошибок в ударении в речи собеседника. Такое исправление не связано с непосредственной опасностью коммуникативной неудачи и не имеет отношения к теме разговора (если только его участники не акцентологи), а является заботой о сохранности кода как такового. Орфоэпические разногласия Павла Петровича Кирсанова и Евгения Базарова в "Отцах и детях" Тургенева связаны именно с дальней прагматикой говорящего. Отстаивая свои "принципы", то есть имея в виду прежде всего ближнюю прагматику, спорщики по-разному произносят само это слово, не забывая тем самым и о прагматике дальней. Оппозиция ближней и дальней прагматики аналогична различению целерационального (ближняя прагматика) и ценностно-рационального (дальняя прагматика) поведения в концепции М. Вебера.

Дальняя прагматика всегда в большей или меньшей степени актуализирует метаязыковую или поэтическую функции языка, придавая речи автонимический характер, то есть характер саморепрезентации1. Дальняя прагматика речевых актов обычных носителей языка служит базой для языковой рефлексии общества и чутко реагирует на отклонения от нормы (с чем, в частности, связан феномен передразнивания иностранного акцента или диалектных особенностей). В периоды активного становления литературной нормы интерес к дальней прагматике языка в обыденном общении резко возрастает. Например, мемуары С.П. Жихарева свидетельствуют о солидном удельном весе "языковой" тематики в светских разговорах 1805–1806 гг. [5].

Категория дальней прагматики позволяет шире взглянуть на речевой акт, перебросить мост от речевого акта к дискурсу, понимаемому как система. Выражаясь фольклоризированным языком Солженицына, можно сказать, что говорящие так или иначе "обустраивают" свой дискурс. Без элементов саморепрезентации речи, без проявлений минирефлексии по поводу словоупотребления, разбросанных в отдельных речевых актах, без "рассеянной санкции" коммуникантов в отношении своего дискурса это было бы невозможно. В то же время теория речевых актов ориентирована именно на ближнюю прагматику. Разумеется, исправление ошибки в ударении можно отнести к директивным актам, а самокоррекцию (если она сопровождается клятвенным заверением впредь говорить не "лoжит", а только "кладет") — к комиссивам. Но дальняя прагматика присутствует в речевых актах, как правило, наряду с ближней.

Если введенное Дж. Серлем понятие косвенных речевых актов заставляет задуматься над "зазором" между прагматикой и языковой формой (нечто близкое к так называемой аллеотете древней риторики — случаю, когда одна грамматическая форма используется в значении другой, как это бывает, например, в риторическом вопросе), то дальняя прагматика наводит на мысль о двойственности речевого акта, в котором форма выражения, помимо передачи обычного содержания, репрезентирует самое себя. Отметим, что часто цитируемые в последнее время коммуникативные максимы Х. Грайса и И. Лича также не связаны с явлением дальней прагматики [6]. Они воспитывают в нас терпимых собеседников, но не подозревают в нас стихийных лингвистов, отдающих часть своего коммуникативного времени проблемам языка и дискурса.

Таблица 1

Когнитивные схемы опроса