Спираль индустриальных мифологий: Социальное конструирование рационально организованного производства

К. Дойчман, профессор факультета социологии Тюбингенского университета (Германия)

Вопросы рационализации производства в немалой степени послужили стимулом для исторического развития индустриальной социологии. Ей так же, как и организационной психологии, досталось специфическое, узкосформулированное задание: оптимальное использование "человеческих ресурсов" (выражение, звучащее сегодня цинично, было широко распространено в литературе прошедших лет) в организационно-технических и инженерно-технических системах и процессах. Название известного опроса Объединения социальной политики, проводившегося перед Первой мировой войной, — "Селекция и адаптация промышленных рабочих" — точно выражает эту задачу. Область, в которой должны были осуществляться селекция и адаптация, а именно технические системы и организационные структуры, находилась за пределами или, в крайнем случае, на границе социологии. Содержание и критерии значимости рационализаторской деятельности считались объективными по своей природе и таким образом совершенно независимыми от социальных процессов и перспектив. По той же причине еще Карл Маннгейм исключил математику и естественные науки из области социологии знания [14, p. 114 f].

Эта традиционная точка зрения лет двадцать назад не вызывала почти никаких дискуссий. С тех пор ситуация во многом изменилась. Одним из симптомов этого изменения является перемещение исконно социологических и общественно-научных терминов и фрагментов теорий в лексикон организационных и инженерных наук. Такие общепринятые выражения, как "смена ценностей", "самореализация", "культура организации", "индивидуализация", "работа в группе", получили широкое распространение в литературе по менеджменту, вошли в технический жаргон.

Нет никаких сомнений в том, что распространение децентрализованных моделей организации и связанная с этим повторная политизация производства за последние десять лет вызвали потребность в новом социологическом и организационно-психологическом знании. Именно благодаря новым техническим возможностям в производственной политике увеличилось влияние социально-научных профессий за счет технических. Если — говоря словами Х. Варнеке — по сравнению со "структурой" (Struktur) все большее значение приобретает "культура" (Kultur) организации [42, p. 142, 155], это непременно уменьшает значимость инженерных наук и наук о труде. Именно в ходе применения модели "lean production" (ресурсосберегающего производства), как свидетельствует Х. Минссен, большое значение получает "социологическое знание, которое в тейлористской парадигме при рационализации [производства] могло оставаться по большей части незамеченным. Потребностью в таком знании обладают все акторы ресурсосберегающего производства; спросом пользуются самые разные области знания. Члену производственного совета требуются знания, отличные от тех, которые нужны сотруднику отдела кадров или члену совета директоров; но все они нуждаются в социологическом знании" [25, p. 187].

Сами социологи, изучающие производственную сферу, едва ли используют рынок, который открывается в этой связи [16], поэтому коммерческие консультанты по менеджменту столь целеустремленно пытаются занять пустующую нишу, сменив свой традиционный ассортимент функциональных программ на целостно ориентированные концепции и используя обрывки социологических и психологических теорий1.

Форма развития рационализаторского знания

Упомянутые изменения связаны, очевидно, с тем, что господствующие концепты, стратегии, доктрины рационализации производства претерпели глубокие изменения; сейчас говорят о "третьей индустриальной революции", "микроэлектронной революции", "конце массового производства" и т. п. "Характерная черта сегодняшних структурных изменений на производстве состоит как раз в том, что они распространяются на все функции и области предпринимательства, оказываются все более систематично связаны друг с другом и подвержены обязательной координации" [34, p. 12].

Очевидно, что столь широко пропагандируемые и практикуемые новые доктрины менеджмента, от "ресурсосберегающего производства" до "фрактальной фабрики", никоим образом не означают конца массового производства, не отрицают полностью логики традиционных тейлоровских и фордовских рационализаторских концептов. И в то же время они противоречат ей, например, когда интенсивность производства понижается, а интеграция сектора услуг ограничивается; когда вместо того, чтобы разъединить планирование и исполнение, пытаются их объединить; когда вместо дальнейшей формализации контрольных структур производится реперсонализация и реполитизирование производственной стратегии.

Мы имеем дело с длительным и ускоряющимся изменением рационализаторского знания, происходящим, по всей видимости, не прямолинейно, а скачкообразно. Пиор и Сабель [30] описали эту форму движения по аналогии с известной моделью "научных революций" Куна: сначала возникает определенный концепт организации промышленного производства; он укрепляется как "парадигма", влияет на содержательную сторону теории, образования и практики, иными словами, "институционализируется", приобретая упомянутый выше оттенок непоколебимой естественнонаучной объективности. Затем следует фаза "нормального" индустриального развития, при которой технико-организационный процесс развивается по линии доминирующего образца, совершенствуя его. Следующий этап — кризис устоявшейся модели; параллельно растет интерес к принципиально новым концептам. Возникает ситуация, которую Пиор и Сабель называют "распутье" (divide). В результате конкурентной борьбы выкристаллизовывается новый концепт; он утверждается как "парадигма", начинает свою фазу "нормального" развития и т. д.

Опубликованные в середине 1980-х годов тезисы Пиора и Сабеля содержали систематическую критику господствующего в то время в индустриальной социологии, а также частично в менеджменте представления о рационализации производства. Рационализация понималась как непрерывное, опирающееся на объективные экономико-технические закономерности уменьшение производственно-технических временных затрат, как "реальное подчинение" работы капиталу или же как "экономия за счет масштаба и величины объектов" (economies of scale and scope) (Чандлер). В отличие от этого Пиор и Сабель подчеркивали прерывистый, политически и социально "сконструированный" характер организационного и рационализаторского знания; вместо "закономерностей" (Gesetzmassigkeiten) они говорят о "концептах" (Konzepten) или "парадигмах" (Paradigmen) рационализации. Это означает, что применение данных знаний обусловлено не только спецификой конкретных предприятий, как это описывается в теориях производственного и организационного циклов (например, [26]), но и тем, что доминирующие образцы самого организационного устройства не являются универсальными, а возникают и исчезают в разные исторические периоды.

Этот тезис фундаментальной прерывистости организационного и рационализаторского знания получил широкую поддержку. Французские "регуляционисты" и их немецкие последователи (Бойер, Липиц, Лутц, Рот и Хирш и др.) предложили выделять различные исторически сложившиеся "способы регуляции" (Modi der Regulation) производства и потребления; Керн и Шуманн назвали "новые концепты производства" (neue Produktionskonzepten); Зорге [38] выделил фазы функциональной "кристаллизации" (Kristallisierung) и "интерпретации" (Interpretation) систем. Сегодня в промышленной социологии тезис о прерывистости стал почти общепринятым.

Роль инновации производства

Как объяснить прерывистость развития рационализаторского знания? Можно предположить, что это знание находится в зависимости от такого же скачкообразного по своей природе процесса обновления производства. Эту идею недавно высказал Фолькер Виттке [45]. Виттке исследует возникновение и распространение концепта массового производства на примере электротехнической промышленности в Германии. В отличие от многих других авторов он считает, что этот концепт не возник эволюционно, в результате рационализации производства на крупных предприятиях электротехнической отрасли, существовавших уже в начале века. В гораздо большей мере введение тейлоризма и научных принципов управления было стимулировано революцией в области бытовой электротехники (холодильники, стиральные машины, радиоприемники и телевизоры). Возникающие в связи с этим новые предприятия (в основном в стороне от уже существующих промышленных центров), сумели в короткие сроки создать организационную модель, отвечающую их производственным потребностям. В дальнейшем уже сама новая продукция вызывала потребность в новых социотехнических структурах и тем самым определяла динамику организационных изменений.

Идеи Виттке помогают сделать шаг вперед в наших рассуждениях; однако в связи с ними возникают две новые проблемы. Во-первых, встает вопрос об условиях обновления самой продукции. Виттке объясняет это появлением новых форм потребления, не отрицая и роли коммерческой рекламы. Для более точной характеристики обратной связи между техническими новшествами и общественным резонансом, который они вызывают, в новейших исследованиях по техногенезу предлагается концепт технологических "образцов" (Leitbilder) [8, 31]. Образцы — это символические конструкты, выполняющие когнитивные, коммуникативные и ориентировочные функции. Они предлагают "видения" новых образов жизни, подготавливая тем самым почву для широкого общественного признания новой техники. Раммерт показал на примере производства телефонной аппаратуры, насколько важным для технических новшеств является их предварительное социокультурное внедрение через культурные образцы. Телефонизация стала возможной уже в конце семидесятых годов XIX в. Однако в отличие от США, где телефон быстро приобрел рыночный успех, в европейском обществе, с его кастово-иерархическими и авторитарными стилями коммуникации, это демократичное средство общения десятилетиями оставалось невостребованным. Только после Первой мировой войны, когда в Европе приобрел популярность частно-неформальный стиль жизни, телефон начал становиться предметом спроса.

Во-вторых, Виттке оставляет открытым вопрос, почему модель массового производства перестала быть связанной с конкретной продукцией, благодаря которой она возникла, и приобрела абсолютный характер модели экономически-технической рациональности для различных производств. Как показал Фрейберг [12, p. 259 f], даже в такой отрасли, как станкостроение, по своей рыночной и производственной структуре полностью неприспособленной к массовому производству, осуществлялись попытки использовать эту модель как минимум в межпроизводственном нормировании деталей. Примером экономически необоснованного использования доктрины массового производства является судьба расположенного в Массачусетсе предприятия текстильного машиностроения: до пятидесятых годов оно занимало почти монопольное положение на рынке, но затем переориентировалось на стратегию технологически-экономической эффективности и массового производства. В результате это предприятие оказалось позади более гибких европейских конкурентов и, в конце концов, практически прекратило свое существование [32].

Одним словом, тезис об обновлении продукции помогает объяснить возникновение промышленных организационных концептов, но не то, как и при каких обстоятельствах осуществляется их утверждение и институционализация.

Миметический и нормативный изоморфизм

Обратимся теперь к некоторым последним работам, посвященным организации производства, особенно к тем, которые связаны с "институционалистскими" методами [9, 10, 24, 36]. Авторы ставят вопрос, от чего зависит осуществление определенного организационного концепта, централизация фирм, введение формализированных или неформальных контрольных систем и т. д. "Рыночным успехом" это может быть объяснено лишь в некоторых случаях, поскольку в сложной и изменчивой рыночной среде экономические предприятия чаще всего оказываются просто не в состоянии ex ante определить эффективность организационных концептов. Критерий "рыночного успеха" не подходит, разумеется, для организаций, которые не заняты производством для рынка, например школ или университетов.

Для решения этой проблемы обратимся к предложенному Мейером, Рованом и др. понятию "изоморфия" (Isomorphie). При отсутствии собственных эффективных решений происходит ориентация на то, что считают эффективным другие социальные акторы, то есть на образцы и примеры социальной среды. Как подчеркивают Мейер и Рован, изоморфия также является рациональной стратегией: путем конформного поведения по отношению к нормативным организациям можно завоевать доверие важных внешних акторов (например, акционеров или государственных заказчиков) и тем самым обеспечить себе доступ к ресурсам. Таким образом, стратегии, базирующиеся на изоморфии, могут задним числом, совершенно независимо от их изначальной эффективности, оказаться успешными. Изоморфизм функционирует по принципу "самоосуществляющегося пророчества".

Димаджио и Пауэлл различают три формы, в которых изоморфия организаций с социальной средой достигает успеха: это подражательный изоморфизм (mimetic isomorphism), нормативный изоморфизм (normative isomorphism) и принудительный изоморфизм (coercive isomorphism). Для распространения рационализаторского знания важными являются первая и вторая формы, а именно изоморфия на основе подражания и давления норм. При отсутствии четкого представления о правильной стратегии предприятия перенимают рецепты конкурентов; это подражание может быть намеренным или ненамеренным. В качестве примера такого миметического изоморфизма Димаджио и Пауэлл приводят систематическое заимствование японской экономикой западных концептов в первой половине ХХ в. и стремление "учиться у Японии" на американских предприятиях с 70-х годов. Нормативный изоморфизм возникает тогда, когда определенный концепт получает статус профессионального знания, когда об этом авторитетно заявляют эксперты и когда он становится предметом изучения в учебных заведениях. Здесь также нет недостатка в примерах — стоит только упомянуть, Федеральное ведомство по рационализации труда, институт промышленных норм, бизнес школы и консалтинговое предпринимательство, которые планомерно вырабатывают знания по менеджменту и прививают его все новым и новым поколениям руководителей. Рост нормативного изоморфизма приводит, наконец, к третьей форме — принудительному изоморфизму, то есть требованиям, осуществляемым государством на основании законов или административных правил.

Если предприятия следуют названной политике изоморфизма, это не обязательно означает, что они полностью реализуют принятые концепты организации. Напротив, именно из-за того, что модели носят предписывающий характер, при применении их к конкретным задачам будут постоянно возникать сложности. Кроме того, существуют, вероятно, столкновения между различными образцами, привнесенными в организацию извне. Конфликты такого рода разрешаются, как показывают Мейер и Рован, путем "разъединения" (Decoupling) по умолчанию образца и его фактического применения: образец используется как "прикрытие", не в последнюю очередь для того, чтобы хорошо выглядеть в глазах окружения; в реальных же производственных процессах и структурах почти ничего не меняется или изобретаются собственные решения. Актуальным примером такого разъединения является столь популярный сегодня концепт, как "работа в группе", представляющая, по мнению опытного наблюдателя, не что иное, как "фасад... за которым скрываются различные конфигурации, нередко не имеющие ничего общего с описанными здесь концептами" [40, p. 36].

На примере возникновения массового производства, приведенного выше в связи с работой Виттке, становится ясно, что может и чего не может объяснить данная модель: она не может объяснить появления предпринимателей, пытающихся реализовать новую продукцию несмотря на сопротивление окружающей среды. Такой фигурой был, несомненно, Генри Форд. В своей биографии он рассказывает, что его идею создания автомобиля для широких масс современники восприняли вначале как чистое умопомешательство: "Вначале кареты без лошадей считались плодом больного воображения, всегда находилось достаточно умных людей, готовых доходчиво объяснить, почему такие кареты всегда останутся только игрушкой. Ни один состоятельный человек не мог и представить себе коммерческого использования этой идеи" [11, p. 41].

Успех массового производства автомобилей сводится, прежде всего, к тому, что Форд, как и Тейлор, а также сторонники научного управления производством, выступили с общественно-политическим "посланием", ставшим "формулой социального мира" (Formel des sozialen Friedens) [12, p. 308 f; 35]. Провозглашалось разрешение социальных и политических конфликтов и массовое благосостояние в результате технического прогресса. Харизматическая притягательность доктрины рационализированного массового производства захватила предпринимателей; возник феномен миметического изоморфизма. Это вызвало волну инвестиций, стало основанием для оправдания экономических решений и лейтмотивом призывов к повышению эффективности и кооперации профсоюзов и общественности; связало науку и промышленное производство; заложило фундамент для повышения социального статуса инженеров, техников, исследователей труда, менеджеров [27], а также подняло престиж технических наук в сравнении с гуманитарными. Эта доктрина стала, в конце концов, частью канона инженерных, трудовых и организационных дисциплин и способствовала введению науки о труде в учебные программы. Даже в таких частных сферах, как работа по дому, "рационализация" нашла отклик. Одним словом, "послание" Тейлора и Форда, каким бы иррациональным и авантюрным оно вначале ни казалось, обрело общественный резонанс, изменило поведение людей, что ex post подтвердило его значимость совершенно независимо от исходных шансов на экономический успех.

Представление о том, что организационные инновации будут иметь успех благодаря обратной связи между акторами и их социальной средой, было развито в конструктивистски ориентированных исследованиях организаций. Это представление опирается на гидденсовскую концепцию рекурсивной конституционной зависимости действия и структуры [13, 29]. Организации рассматриваются как структуры, запланированно или спонтанно возникающие в результате микрополитических игр участвующих в них акторов или "оформляющиеся" (gestaltet) в процессе этих игр [43]. Идеи разрабатываются, переходят от актора к актору, материализуются в структурах и технологических артефактах. Это "путешествие идей" (travel of ideas) проанализировали в своей недавней статье Б. Чарнявска и Б. Йоргес [3]. Пытаясь идентифицировать механизмы, которые усиливают или блокируют этот процесс, авторы выделили стадии "объективации", "распространения" и "инсценирования". Одновременно они обратили внимание на ненаправленные влияния действий, проявляющиеся на разных стадиях "путешествия". Такая дифференцированная схема процесса институционализации не содержит структурно-функционального крена, который очевидно наблюдается у Мейера и Рована, Димаджио и Пауэлла.

Проблема экономической среды

Как институционалистский, так и конструктивистский подходы привнесли важные идеи в дискуссию, что приближает нас к объяснению скачкообразного развития промышленного рационализаторского знания. Но сама цель еще не достигнута. Институционалистский подход показывает, каким образом организационные концепты распространяются и утверждаются в качестве социальных образцов: это происходит с помощью механизмов миметического и нормативного изоморфизма. Конструктивистский подход дифференцирует этот способ интерпретации с учетом мнений акторов и вытекающих отсюда последствий, противоречащих их первоначальным намерениям. Но вторая стадия процесса остается при этом, как и прежде, неясна. Отчего ставятся под сомнение и дискредитируются принятые и устоявшиеся парадигмы?2 Нерешенной остается и проблема происхождения инноваций, которые возникают не только самопроизвольно, но и в результате целенаправленной активности "предпринимателей". Что же оказывается стимулом для последних?

Ни одно из названных исследовательских направлений не может дать удовлетворительный ответ на эти вопросы. Это связано с общей слабостью обоих подходов. В них дифференцированно анализируются отношения между организациями и их общественной средой, взаимодействия с другими институциональными акторами в организационной сфере, но не уделяется достаточного внимания отношению организаций к их экономической среде.

Во избежание недоразумений необходимо отметить, что для Мейера и Рована, Димаджио и Пауэлла, Скотта и других упомянутых авторов критическая дискуссия с наивным экономизмом является толчком для развития их собственной организационно-социологической позиции. Под "наивным экономизмом" следует понимать представление о том, что рынок per se посылает сигналы, на которые ориентируются предприниматели при выборе производственных стратегий и организационных вариантов. Против этого упомянутые авторы выдвигают справедливый аргумент, что предприниматели могут расшифровать сигналы рынка только при явном или неявном обращении к существующим в обществе мнениям, образцам и институтам. Организации взаимодействуют не непосредственно с "рынком", а только с картиной рынка, которую они сами создают под влиянием социальной среды; на основе этой картины и осуществляются рациональные или стратегические действия. Эти образцы необъяснимы с рациональной точки зрения; Мейер и Рован называют их мифами. Возвращаясь к приведенному выше примеру, можно сказать, что предположение о том, что человек никогда не будет воспринимать автомобиль иначе, чем игрушку, базируется на определенном образце общественной жизни так же, как и обратное предположение о том, что автомобиль станет центром "мобильного" стиля жизни широких масс. Рациональная стратегия предпринимательства подразумевает выбор одной из гипотез. Конфликт между этими гипотезами нельзя разрешить при помощи рациональных аргументов. Все будет зависеть от общественного резонанса, который получат эти базисные мифы. Так если второй миф будет иметь широкий резонанс, то это повлечет за собой изменение целого ряда данных, что проявится в опровержении любой, даже очень хорошо обоснованной рациональности первой, консервативной позиции.

С такой критикой наивного экономизма можно согласиться; однако проблема экономической среды остается открытой. Экономическая среда не исчезнет, если ее объявить символическим конструктом организации. Сама по себе среда не является отправной точкой для рационального действия, но она представляет собой важную для действия перспективу, которая сложнее любой структуры и стратегии организации. Экономическая среда находится в постоянном движении, воздействует на устоявшиеся схемы восприятия, образцы, институты, разрушает их, расчищая тем самым пространство для появления новых. Шумпетер назвал это движение "созидательное разрушение" (schopferische Zerstorung). В данной статье мы можем рассмотреть концепт "экономической среды" (okonomischen Umwelt) лишь в ограниченном объеме (подробнее см: [4, 5]).

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: скачать доклад, доклад.





1  2  3  4 | Следующая страница реферата