Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Рынок, то есть экономическая среда предприятий, определяется сегодня через "аутопойэзис денег" (Autopoiesis des Geldes) [22]. Элементарной операцией экономической системы является оплата. Последуем за Луманом дальше: деньги представляют собой средство коммуникации и в этом смысле являются символическим конструктом, так же как и организационные и технические образцы; в то же время деньги являют собой и нечто большее: они воплощают требования, указания на что-либо, содержат некоторое "послание" и одновременно способствуют его признанию.

Что же представляет собой это "послание" и чем оно отличается от "посланий", воплощенных в мифах организации и рационализации? Ответ зависит от того, какая из функций денег выступает на первый план. Если понимать деньги только как средство обмена и оплаты, как это делает Луман, то это позволяет отличать экономические операции от неэкономических, но не позволяет увидеть непременные структурные различия между рынком и организацией.

Однако деньги являются (и об этом Луман почти не говорит) не только средством обмена и оплаты, но и капиталом, или "имуществом". В этом качестве они обеспечивают доступ не к конкретным товарам, а к любому предмету в любое время (аn unspecified article at an unspecified time) [18, p. 211], другими словами, к богатству вообще. Это — "абсолютно общественная форма богатства" (absolut gesellschaftliche Form des Reichtums) [23, p. 145]. Их собственная потребительная стоимость состоит в социальной и чуть ли не магической силе, которую придает "имущество" своему владельцу.

Здесь проявляется метафизическая сущность денег, связанная с их историческим прошлым — применением в качестве жертвоприношения, средства общения с богами [21]. Это свойство денег после Маркса открыли и проанализировали, каждый по-своему, не только Кейнс, но и Веблен и Зиммель. Веблен [41] показал, насколько развитие современной экономики и общества определяется символизацией богатства. Зиммель [37, p. 305] описал деньги как "coincidentia oppositorum" (взаимопроникновение противоположного), как последнюю общую составляющую в многообразии вещей, сознательно ассоциируя их с понятием "божественная сущность" у Николая Кузанского.

Свойства денег как имущества, или капитала, позволяют объяснить, почему рынок всегда сложнее, чем любая стратегия, структура или институт. Претензия капитала на абсолютное богатство простирается a priori дальше любой ее конкретной реализации в продуктах, машинах, организационных структурах или компьютерных программах. Речь идет не только о производственно-технической эффективности, повышении производительности труда, снижении цен, увеличении разнообразия или повышении качества продукции, предупредительности в сфере услуг. Важно не только реально имеющееся, но и возможное богатство. Имущество указывает не только на богатство, не определенное на предметном, временном и общественном уровнях, — имущество требует своей реализации. И эта реализация осуществляется не через богов, а через труд, в конечном счете только через живой труд, а не через продукты или артефакты, поскольку только первое является истинно инновационным и может превзойти имеющиеся предметные формы богатства. Капитал — это не что иное, как секуляризированное, а именно, переориентированное на труд понимание денег как средства получения эксклюзивных товаров и услуг. Границы возможностей, определяемые формой капитала, требования, которые последняя предъявляет к труду, оказываются непреодолимыми даже с помощью так называемых виртуальных реальностей. Различие в отношении к абсолютному, как верно заметил Зиммель, имеет уже не количественный, а качественный и поэтому преодолимый только за счет постоянного "роста" характер. Архаические импликации капитала как формы денег объясняют, почему экономическая репродукция в капиталистическом обществе не может рассматриваться просто как целенаправленно решаемая проблема жизнеобеспечения, а должна быть представлена как метафизический вопрос о судьбе.

Экономические акторы не в состоянии непосредственно воздействовать на изначальный миф об абсолютном богатстве. Они вынуждены заниматься его толкованием, им приходится опираться на его интерпретации в последующих мифах, а именно: на представления о технологии, образы организации и институты, которые указывают на материальное предназначение богатства, придавая первоначальному мифу пригодную для использования форму. Но поскольку этот миф сохраняется как таковой и продолжает функционировать в экономической среде, все вторичные толкования и заимствованные из них структурные образования могут иметь только преходящее значение. Обещания, которые они содержат, невыполнимы. Будучи носителями первоначального мифа, они пригодны лишь до тех пор, пока находятся в стадии становления и развития, пока не будет исчерпан их инновационный потенциал. Только в это время они могут путем мобилизации живого труда стимулировать процесс созидательного разрушения, что является не чем иным, как дальнейшей попыткой практического воплощения и продвижения мечты об абсолютном богатстве. Чем больше структурная модель рационально утверждается, "функционально кристаллизуется" (funktional kristallisiert) [38, p. 62 f] и поднимается над процессами миметического и нормативного изоморфизма, тем быстрее она утрачивает эту трансцендентную ауру. Затем наступает состояние, на языке экономистов именуемое "склерозом". Труд применяется не созидательно-разрушающе, а только структурированно. Он не может больше приносить прибавочную стоимость и производит только вещественное, а не абсолютное богатство, что говорит о наступлении упадка.

Из этого вытекает следующая дилемма: пока продолжается капиталистический процесс созидательного разрушения, экономические акторы имеют дело с неопределенно сложной средой, которую они не могут воспринимать непосредственно. Точно так же и предприниматель, даже шумпетеровский, не является безгранично изобретательным и гибким, он действует рационально только в определенной мере, вынужденно отграничиваясь от экономической среды и развивая соответствующие самоабстракции. Это осуществляется через "форму предпринимательства" (Form des Unternehmens) [1], ее структуры и стратегии, которые, в свою очередь, могут развиваться и консолидироваться только опираясь на общественные институты и символику. Чем успешнее осуществляется их рациональное оформление, тем лучше они способны выполнять свои ориентировочные функции и тем сильнее они должны редуцировать незапланированные экономические последствия этой деятельности, а также неиспользованные возможности. Это ведет к непроизвольному накоплению таких последствий до тех пор, пока давление экономической среды не станет слишком мощным, редуцированное побочное воздействие господствующего образца не будет слишком заметным, и образец не разрушится. Возникает ситуация "распутья" (Wegscheide), складывается новая парадигма и так далее.

Циклическая модель промышленной рационализации

Мы приближаемся к нашей цели — объяснению прерывистой формы движения рационализирующего знания во всех его фазах, то есть не только в фазе подъема и институционального утверждения, но и в фазе кризиса и упадка, как ее описали Пиор и Сабель. Подводя итоги, рассмотрим циклическую модель промышленной рационализации. Она состоит из этапов становления, кодификации, институционализации, упадка и кризиса.

Становление. Организационные стратегии и структуры, а также общественные образцы и институты, с которыми они связаны, представляют собой "социальные конструкции" (gesellschaftliche Konstruktionen) в терминах социологии знания по Бергеру и Лукману [2]. Их функция заключается в том, чтобы подогнать неопределенную комплексность экономической среды под стратегически обрабатываемый формат. Социальные конструкции обеспечивают стратегическую рациональность, но сами могут быть объяснены лишь с помощью социологии знания; они относятся к разряду рационалистических мифов. Почва, на которой возникают новые организационные концепты, а также связанные с ними технические и производственные инновации, — это первоначальный миф об абсолютном богатстве, управляющий капиталистическим развитием и бросающий вызов предпринимательской инициативе. Генезис этих концептов не подчиняется ни рациональной логике, ни какой бы то ни было определенной объективной закономерности. На сцену выходят харизматические фигуры основателей; они собирают вокруг себя адептов, распространяют технологические утопии и образцы, заключают союзы с влиятельными покровителями (см. примеры в [8, p. 55 f]). Даже новшества, разработанные в исследовательских лабораториях, будут восприняты, только когда они оформлены в соответствии с такими образцами. Если послание имеет успех, если оно предвещает абсолютное богатство, то тем самым оно генерирует циркулярные процессы по образцу мертоновского "самоосуществляющегося пророчества", создавая факты, необходимые для своего рационального оправдания.

Кодификация. По мере распространения и развития мифы утрачивают свой инновационный характер, оказывая одновременно структурообразующее воздействие в социальной и экономической областях. Они все больше переходят в кодифицированное знание. Мифы определяют измерения и стандарты рациональности, намечают линии развития технического и организационного оформления и устанавливают принципы разделения труда между человеком и машиной. Они структурируют и легитимируют отношения власти и процессы коммуникации. Виттке [44, p. 26] различает "рационализаторские парадигмы" (Rationalisierungsparadigmen) и производные от них "рационализаторские концепты" (Rationalisierungskonzepten). Первые определяют структуру элементарных составляющих организации и планирования производства, вторые — конкретные этапы организации и решения технических и организационных проблем.

Институционализация. На этой стадии учение становится общепризнанным. Оно возводится в ранг стандартного знания, входит в учебные программы инженерных училищ, университетов и технических вузов, является неоспоримым руководством для практической формы организации и получает предметное воплощение в виде машин, аппаратов, технических систем, организационных структур. Чем дольше длится стадия институционализации, тем большее значение приобретает материализовавшийся образ знания, отодвигая на задний план живой труд. Это, в свою очередь, создает так называемое "предметное принуждение", способствующее дальнейшему укреплению парадигмы. Институционализация стимулируется не только конвенционализмом техников и инженеров, но и уже существующими инвестициями.

Полная институционализация определенной технологической парадигмы, однако, не вполне представима. Всегда найдутся предприятия и отрасли экономики, имеющие сложности в применении учения, препятствующие рационализации и, по умолчанию, стремящиеся к технике "разъединения" (см. выше). Они сохраняют старые структуры, лишь поверхностно их модифицируя, или находят собственные решения. Такие аномалии могут способствовать появлению со временем новых образцов, как можно видеть на примере "ресурсосберегающего производства".

Утверждение определенной парадигмы в ходе миметического и нормативного изоморфизма предполагает и ее упадок. Она тормозит экономическую динамику, создавая благоприятные условия для аккумуляции незапланированных, дисфункциональных с экономической точки зрения побочных эффектов, и подавляет возникновение альтернативных технологических решений, что приводит к технологической "блокировке" (Verriegelung) [29, p. 151 f] и "склерозу". Так начинается следующая за институционализацией стадия упадка. Ее характеризуют растущие негативные производительные эффекты, снижение прибыли и уменьшение пограничной полезности рационализаторского действия, основанного на традиционном образце.

Аккумуляция дисфункциональных побочных эффектов господствующей парадигмы не может больше оставаться незамеченной. Упадок достигает стадии кризиса. Уменьшение прибыли вынуждает провести основательную проверку утвердившейся модели рационализации. Не только возрастает число банкротов, но и усиливается производственно-политическая борьба за власть, учащаются конфликты на уровне менеджмента. Решения руководства все более политизируются, увеличивается интервенция внешних акторов.

На стадии упадка, и тем более кризиса, созревают предпосылки для нового мифа рационализации. Новые предложения, модели, концепты получают более высокие шансы на приятие и распространение. Заново открывается инновационный потенциал труда. В какой-то момент появляется новый миф, который начинает свой цикл. Такое развитие следовало бы назвать "движением по спирали". Новый цикл обесценивает технико-организационные системы старого мифа, и в то же время развивает их в ином направлении. Пробелы и незапланированные остаточные явления старого мифа подвергаются новой рационализации. То, что раньше было ложным, становится воплощением новой мудрости, то, что раньше считалось правильным, становится предметом резкой критики.

При этом новый подход также оказывается селективным и оставляет пробелы и незапланированные остаточные явления. Таким образом, рационализация постоянно приближается к новому пониманию самой себя. В переходе от одного цикла к другому можно видеть развитие хотя бы потому, что значение ставших объективными структур, растет по отношению к новым. Общий уровень социализации экономической активности также растет. Тем не менее это вряд ли оправдывает оптимизм прогресса в смысле гегелевского "отрицания отрицания". Более удачным представляется образ процесса продуктивного разрушения, по-сизифовски воспроизводящего самого себя [6].

Спираль мифов исчерпана?

Мы реконструировали модель рационализации "массового производства" исходя из ее исторического развития. Направление поиска новых образцов, который осуществляется на стадии перелома, заложено в самой модели. Настоящий кризисный перелом по большей части нельзя объяснить находящимися вне системы факторами. Он возник в результате накопления остаточных явлений самой рационализации — десятилетиями господствовавших тейлоровско-фордовских образцов с растущей интенсивностью капитала и бюрократизацией предприятий. Это подготовило почву для информационно-технической "революции" и сопровождающих ее высокотехнологических производств, которым Виттке [45] приписывает ключевую роль в будущих процессах промышленного реструктурирования. "Свержение" старой модели привело к поиску новых организационных образцов и в традиционных отраслях промышленности. Так называемое "стройное" производство в японской промышленности уже в шестидесятые годы существовало как аномалия фордовской модели массового производства, лишь ограниченно применимая к японским условиям [33]. Ранга новой парадигмы оно достигло только в начале девяностых годов. Успех связанной с этим известной статьи Вомака и др. можно рассматривать скорее как симптом, чем как причину.

Модель "ресурсосберегающего производства", очевидно, потому так хорошо подходит на роль нового базового мифа, что она заполняет пробелы и устраняет остаточные явления старой модели, а именно: негибкость рыночно-экономической системы, бюрократизацию управленческих и коммуникативных процессов, растущие затраты сопутствующего труда, затянутость процессов инновации. Насколько длительно и стабильно будет протекать институционализация новой парадигмы, неизвестно. С уверенностью можно сказать лишь одно: этот миф тоже будет оставлять пробелы и вызывать незапланированные последствия. Уже сегодня, например, в Японии некоторые авторы пишут о возникающих проблемах "ресурсосберегающего производства" [28]. Европа также, как утверждает Гирш-Крейнсен, вынуждена учитывать дезинтегрирующие последствия реализации этого концепта. По его мнению, "предприятия, радикально ликвидирующие централизацию и иерархию, попадаются в ловушку децентрализации, которая в будущем отрицательно скажется на их производительности" [15, p. 433] и может привести к колебаниям между децентрализацией и повторной централизацией. Структурный эгоизм децентрализованных субсистем, перегрузка менеджеров возложенной на них ролью предпринимателей, ограничение возможностей карьерного роста и развития служащих и, как следствие, утрата стимула, устранение избыточности производства — все эти негативные последствия, очевидно, не были достаточно продуманы провозвестниками "ресурсосберегающего производства" [7, 39].

Прогрессирующая коммерциализация знаний в области менеджмента, осуществляемая через консалтинговые предприятия, создает ажиотаж вокруг нововведений. Помимо "ресурсосберегающего производства" постоянно возникают новые доктрины: "глобальное управление качеством", "реинжиниринг", "фрактальная фабрика" и т. д. Быстрота возникновения и исчезновения новых мифов о рационализации растет. Шансы на относительно длительную институционализацию, наоборот, уменьшаются; мифы приобретают характер "моды" [19].

Концентрация исследований в автономных лабораториях крупных предприятий также тормозит их коммерческую реализацию и препятствует тому, чтобы инновации трансформировались в мифы. Иногда, как, например, в случае "современных техник коммуникации" и "мультимедиальных систем", интенсивно рекламировавшихся еще в 1970-е годы, уже с самого начала намечаются сбои из-за неудачного социокультурного окружения [20]. Деньги на создание новых мифов, очевидно, все больше и больше тратятся впустую: предприниматели и ученые жалуются на недостаточную готовность населения к новшествам.

Что же делать, если в конце концов не удастся придать убедительный технологический и организаторский облик первоначальному мифу об абсолютном богатстве, воплощенному в капитале как форме денег? Мнение Кейнса по этому вопросу, высказанное в 1930-е годы, по большей части забыто, тем не менее, сегодня оно весьма актуально. Кейнс считал, что исчерпание спирали мифов приведет к потере капиталом его дефицитной стоимости, иными словами, первоначальный миф окажется развенчанным, мечта об абсолютном богатстве развеется. Надежда на то, что инвестиции капитала принесут "прибыль" или "проценты", реалистична только в условиях растущей, экспансивной экономики, в которой деньги, функционирующие как капитал, не только связывают настоящее с будущим, но и подчиняют первое последнему. В стадии зрелой экономики с постоянной или снижающейся численностью населения и преимущественно насыщенными потребностями потребность в такой динамике снижается; растущие символические формы потребления, по Веблену, в долговременной перспективе не могут ничего изменить. Таким образом, пропадает почва, на которой технологические образцы и организационные мифы могли бы реализовать жизненные стили и роли, трансформирующие культуру. Спираль мифов может остановиться в стадии "склероза".

Там, где экономическая деятельность в основном сводится к воспроизводству стационарного круговорота, надежды владельцев капитала на "прибыль" становятся необоснованными, а упорное стремление к прибыли, по Кейнсу, должно вести к постоянному экономическому кризису. В таком случае государственная экономическая политика должна быть направлена не только на антициклическое управление конъюнктурой, но и на решение общественно-политической задачи — а именно постепенной "эвтаназии рантье" (Euthanasie des Rentiers) [18, p. 376]. Кейнс считал, что эту цель можно достичь даже в пределах одного поколения — период слишком краткий, как мы сегодня знаем:

"В таком случае, я полагаю, хорошо управляемое сообщество, обладающее современными техническими средствами, которые не слишком быстро поступают в распоряжение населения, должно быть в состоянии снизить добавочную стоимость примерно до нуля в пределах одного поколения; таким образом, мы дойдем до состояния квазистабильного общества, где изменения и прогресс могут возникать только в результате изменений в технике, вкусах, структуре и численности населения и [социальных] институтах; общества, где в цены финансовых инструментов включены стоимость затраченного труда и прочие издержки так же, как и в цены на потребительские товары, при формировании которых затраты капитала не имеют большого значения" [18, p. 220 f.].

Возникшая таким способом экономика была бы, говоря иначе, рыночной экономикой в ее крайнем проявлении, при которой как производственные, так и промышленные товары имеют свою дефицитную стоимость, выраженную в цене, но не имеют дополнительной дефицитной стоимости в форме процентов. Это была бы рыночная экономика без рынка капитала, в которой стоимость инвестиции складывалась в основном за счет аккумулированных накоплений. Как подчеркивает Кейнс, даже в условиях такой экономики каждый мог бы копить и затем снова тратить накопленное. Но: "…его накопления не росли бы. Он оказался бы в положении Папы Римского, который, отойдя от дел, уехал с сундуком денег на свою виллу в Туикнеме и по необходимости тратил бы их на хозяйство" [18, p. 221].

Как видим, Кейнс — это не тот устаревший теоретик антициклической государственной финансовой политики, каким его считают сегодня. Его общественно-политические идеи далеки от утопических. Для него были важны не утопии, а протрезвление общества, отучение его от наркотика абсолютного богатства. Исчерпание спирали мифов не является социальной катастрофой, не означает конца рыночной экономики: это лишь прощание с ее утопической, а именно капиталистической, формой.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: скачать доклад, доклад.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата