Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Ницшеанские мотивы: эстетическое творчество как первоценность культуры религиозный мистицизм, смешение христианской и языческой тем, начали звучать в сочинениях Мережковского уже с конца 1880-х годов, задолго до того как имя философа впервые было открыто упомянуто на страницах его произведений49. Потенциальной близости интеллектуального мира Мережковского к идеям Ницше немало способствовало увлечение русского писателя новейшими течениями мировой литературы, в частности, французской символической поэзией. Так, знаменитая лекция Мережковского “О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы” (1893), ставшая литературным манифестом, провозгласившим новые принципы художественного творчества, была определена современниками как “русское отражение французского символизма” (Н.Михайловский)50. И хотя имя Ницше в этом тексте также еще отсутствовало, пафос манифеста был крайне близок ницшевскому. По меткому определению американской исследовательницы Б.Розенталь: “Эта лекция объединила романтические, символические и ницшеанские темы: искусство было представлено как наивысшая форма человеческой деятельности, воображение как самая возвышенная человеческая способность, а художник как герой, отважный исследователь человеческой души, созидатель новой культуры”51. Проблемы личностного, индивидуального начала в культуре, воспевание земной красоты, языческих ценностей, поднятые в работах Мережковского конца 1890-х годов, носили явное влияние философии Ницше.

Отношение Мережковского к учению Ницше претерпело ряд изменений. В начальный период своего творчества Мережковский воспринимал идеи Ницше как воплощенный индивидуализм, провозглашавший отношение к искусству, красоте и культуре как творчеству, а самого немецкого философа – как предтечу будущей новой духовности. Критика Ницше традиционного христианства и воспевание таких ценностей, как красота, чувственность, самоутверждение, присущих язычеству, определили первоначальные религиозные искания Мережковского. Страстно желая преодолеть мертвенность исторического христианства, поэт вновь и вновь обращался к ницшеанской идее сверхчеловека.

Центральная для российского религиозного возрождения антиномия “иерархизм – стихийность” волновала Мережковского. В этом контексте вполне понятны его метания от “цезаризма”, поклонения героям – Наполеону и Петру – к внезапному увлечению русской демократической общественностью. Однако диссертация Ницше, видимо, не произвела сильного впечатления на Мережковского, а работы Вяч.Иванова, развившего в России идеи “Рождения трагедии из духа музыки”, получили у него неодобрительную оценку. “Одну половину Ницше взяли босяки, другую наши декаденты-оргиасты, не успел еще скрыться Пляши-Нога, как поклонники нового Диониса запели: “выше поднимайте ваши дифирамбические ноги”” (Иванов В. “Религия Диониса” в журнале “Вопросы жизни”). “Одного немца пополам разрезали, и хватило на два русских слова”, - писал Мережковский52. Дионисийской религии и связанной с ней концепции “мистического анархизма” поэт не принимал так же, как не принимал и другой крайности интерпретации ницшеанства в России – так называемого “босячества”.

Наиболее глубокое влияние философия Ницше оказала на ведущего теоретика символизма Вяч.Иванова. С идеями Ницше Вяч.Иванов познакомился в самом начале девяностых годов, когда творчество философа еще только начинало завоевывать умы современников учениями о “сверхчеловеке” и “воле к могуществу”. Но не эти темы сыграли решающую роль в обращении Вяч.Иванова к текстам Ницше. Российского мыслителя связали с Ницше глубокая укорененность в античной традиции, стремление к мистическому постижению окружающей действительности, к преодолению рассудочности и непосредственному восприятию мира как единства жизни и поэзии. Наиболее существенным для Вяч.Иванова явились размышления Ницше о “братском союзе двух божеств” – “Дионисово-Аполлонийском гении”. На страницах сочинений Вяч.Иванова эти божественные сущности предстали как “центростремительное” и “центробежное” начала в стихии жизни и в культуре.

Ницшевское учение о дихотомии аполлонийского и дионисийского начал Иванов использовал для обоснования своей историософской концепции. Русский философ увидел в дионисийском культе исток и тайну человеческой жизни вообще. Если Ницше в “Рождении трагедии…” раскрыл тайны Диониса, то Иванов пошел дальше, провозгласив “братский союз” двух божеств Дионисийско-Аполлинийского гения – не только началом античной трагедии, но и истоком европейской культуры. На этом открытии Иванов построил свое доказательство близости культур Востока и Запада. Миф об Аполлоне и Дионисе стал парадигмой единой христианской культуры. На русской почве “дельфийские братья”, по мысли Иванова, выступили в новых обличьях – Аполлон воплотился в культуре органической, поддерживаемой славянофилами, народниками, а Дионис стал провозвестником и смыслом культуры критической, западнически-интеллигентской. Ивановская концепция логики исторического развития России, представленная циклической сменой во времени органических и критических эпох, послужила импульсом к росту интереса к ницшевской философии в кругах отечественных неославянофилов. Прежде же единственным аспектом творчества Ницше, находившим отклик в славянофильских кругах, была критика философом западной цивилизации и культуры.

Во многом благодаря Вяч.Иванову в прессе Москвы и Петербурга на заре нынешнего века появилось и часто мелькало имя Диониса53. В стихии ницшеанско-дионисийского гения, боге хаотического смешения и “ночной стороны души”, боге восторженного исступления, крушащего границы между человеком и внешним миром, русский философ уловил возможность спасения от индивидуализма и рационализма европейской цивилизации, тяготеющей душу современного “теоретического” человека мертвенностью отчужденных от “живой жизни” культурных форм. Вновь явленный Ницше миру дионисизм мог бы, по Иванову, стать способом преодоления культурного кризиса, способствуя “рождению” из личного опыта человека – опыта сверхличного.

Максимально сближая христиа-нство и эллинское язычество, философ считал роковой ошибкой Ницше тот факт, что “в героическом боге Трагедии Ницше почти не разглядел бога, претерпевающего страдания”54: “Ницше увидел Диониса и отшатнулся от него. Трагическая вина Ницше в том, что он не уверовал в бога, которого сам открыл миру. Он понял дионисийское начало как эстетическое и жизнь – как “эстетический феномен”. Но то начало прежде всего религиозное…”55 В противоположность Ницше, Вяч.Иванов считал, что религия Диониса давала своим последователям “метафизическое утешение” посредством веры в реальность потустороннего мира, а не только автаркию от любования ею как эстетическим феноменом. Подтверждение своему прозрению Иванов находил в метаморфозах философских воззрений и самой судьбе германского гения: “Только в пору своего уже наступившего душевного омрачения Ницше прозревает в Дионисе бога страдающего, - как бы бессознательно и вместе с тем пророчественно, - во всяком случае, вне и вопреки своего законченного и проповеданного учения. В одном письме он называет себя “распятым Дионисом”. Это запоздалое признание родства между дионисийством и так ожесточенно отвергаемым дотоле христианством потрясает душу”56.

Одно из центральных мест в российском ницшеведении занимают получившие мировое признание работы Л.Шестова, талантливого представителя религиозного экзистенциализма, “Добро в учениях гр.Толстого и Ницше” (1899) и “Достоевский и Ницше: философия трагедии” (1902)57. (Подробнее влияние учения Ницше на творчество Л.Шестова рассмотрено в нашей следующей статье, помещенной в этой книге.)

Существенный вклад в процесс интеграции философии Ницше в отечественную культуру внесли московские и петербургские журналы модернистской и символистской направленности. Так, петербургский “Северный вестник” (1885-1898) – издававшийся под редакцией Л.Гуревич первый печатный орган литературного модернизма в России, на своих страницах утверждал первостепенную роль взаимосвязи искусства и жизни, открыто выступая против народнических, позитивистских и материалистических тенденций в современной отечественной духовности. На страницах журнала публиковали свои работы “декадентского периода” Д.Мережковский, З.Гиппиус, Н.Минский. Ведущий теоретик “Северного вестника” – А.Волынский, автор известной работы “Литературные заметки: Аполлон и Дионис” (1896), был признанным знатоком и почитателем философии Ницше. О значении деятельности А.Волынского для становления символизма в искусстве России тех лет красноречиво свидетельствует признание современника: “…умственная атмосфера русского конца века “изошла” в известной степени от этого писателя [Волынского. – Ю.С.], - он первый восстал на нашу радикальную критику и взял под свою защиту литературный “модернизм” в годы, непосредственно предшествовавшие журналу “Мир искусства””58.

Одним из ярких событий интеллектуальной жизни России конца девяностых годов XIX века явились знаменитые “среды” С.П.Дягилева. Неизменный участник этих приемов З.Гиппиус вспоминала: “Все, на чем лежала малейшая тень или отзвук 60-х годов, было изгнано, как слишком долго царившие в России идеи общественные с их узкими мерками”59. Результатом “сред” явился ежемесячный журнал “Мир искусства” (1899-1904), основанный Дягилевым и несколькими молодыми писателями и художниками: Л.Бакстом, К.Сомовым, А.Бенуа, Д.Мережковским, Д.Философовым. Редакция журнала объявляла своей первоочередной задачей выработку новой концепции культуры, центральное место в которой отводилось “ницшеанским” ценностям: творчеству, красоте, эстетическому чувству. “Мир искусства” знаменовал собой наступление новой эры в культурной жизни конца XIX века.

Вокруг московских “Весов” (1904-1909) сплотились талантливые поэты-символисты “второй волны”: В.Брюсов, А.Белый, В.Иванов, Эллис, Б.Садовской, М.Кузмин, использовавшие в своем творчестве ницшеанские мотивы. Цель данного содружества эти поэты и другие писатели, сотрудничавшие в “Весах”, видели не только в противостоянии враждебной им по духу литературно-философской среде народничества, первых марксистов и мыслителей в духе позднего славянофильства, но шире: в борьбе за духовное возрождение русского общества, в “борьбе за культуру”. По словам Элиса, необходима была “неотложная перестройка всего здания культуры”60. “Весы” отстаивали идею безусловной свободы художественного творчества, представляя на своих страницах широкую картину современной западноевропейской и русской литературной и философской жизни. Наиболее заметное место в журнале занимало обсуждение идей Ницше. “Паролем нового поколения было творчество и будущее. “Весы” искали мыслителя, который смог бы развить эти идеи и сделать их орудием борьбы с отжившим. Таким мыслителем для русских символистов стал Ницше”. И далее: “Идеи Ницше переплетены, а порой просто слиты с мыслями тех, кто писал о нем на страницах “Весов”, - к такому выводу пришел автор специального исследования “Ф.Ницше на страницах “Весов””, - С.Артанеовский61.

На исходе первой декады нынешнего века, после поражения революции 1905 года, отчетливо обозначился сдвиг в интеллигентском умонастроении. Происходило обращение российских интеллектуалов к традиции отечественного идеализма, идущей от славянофилов к Вл.Соловьеву и братьям Трубецким и развивавшейся в стороне от интеллигентского поиска “истинного революционного миросозерцания”. В среде отечественных гуманитариев крепло желание самоопределения, самоидентификации в культурной традиции, ясно обозначилась тяга к возвращению российской интеллигенции в лоно церкви, к преодолению оторванности церковности России и религии вообще от реальной жизни людей. “Массы не могут жить ни декадентством, ни ницшеанством, ни анархизмом, ни чисто отрицательными революционными идеями... Человечество может быть собрано и поднято на высоту лишь положительными, органическими идеями, лишь абсолютной покорностью Богу… Абсолютное утверждение человеческого, человечества и человека, как Бога, человеческой свободы, как последнего, есть страшный обман духа зла, величайший соблазн, окончательное рабство и небытие. Только богочеловеческая свобода реальна, только богочеловеческий путь к ней действителен. В Христе этот путь указан миру”, - писал Н.Бердяев в 1907 году62.

Изменения в интеллектуальной атмосфере времени, непосредственно определявшие духовную ситуацию в стране, не замедлили наложить отпечаток на отношение российских читателей к философскому наследию германского мыслителя. К 1908 году популярность философии Ницше начала уменьшаться, а с 1912 года отечественные критики в своих исследованиях стали избегать открытого упоминания его имени.

Такая перемена была порождена рядом причин. Решающее значение имел тот факт, что на смену ницшеанскому бунту против мертвенности старых, отживших культурных форм пришла новая историко-культурная ситуация, ознаменовавшая заключительный этап русского религиозного Возрождения. Духовная жизнь на новой стадии была сосредоточена вокруг образованных в те годы в Москве славянофильски-православного книгоиздательства “Путь” (1910-1919, а фактически 1910-1917) и неозападнически ориентированного международного журнала “Логос” (1910-1914)63. По авторитетному свидетельству современника и бытописателя той эпохи: “редакции “Мусагета” и “Пути”… представляли собою странную смесь литературных салонов и университетских семинарий. Вокруг выдающихся мыслителей и выдвинувшихся писателей здесь собирался писательский молодняк, наиболее культурные студенты и просто интересующаяся московская публика для заслушивания докладов, горячих прений по ним и ознакомления с новыми беллетристическими произведениями и стихами”64.

Эти издания вели оживленную полемику в печати, занимая полярные позиции по принципиальным мировоззренческим вопросам. Так В.Эрн, один из ведущих идеологов “Пути”, непримиримый противник немецкого идеализма и неокантианства, вскоре по выходу в свет первого номера “Логоса”, выступил с книгой “Борьба за Логос”, в которой подверг резкой критике оторванность научной философии от христианской традиции. Оба интеллектуальных союза сыграли значительную роль в культурной и идеологической жизни страны, выразив ряд новых тенденций в развитии русской духовности.

Целью единомышленников, собравшихся вокруг “Пути”: Е.Трубецкого, Н.Бердяева (в 1914 году отошедшего от сотрудничества с редакцией), С.Булгакова, Г.Рачинского, П.Флоренского и В.Эрна было религиозное осмысление культуры, отстаивание русских национальных ценностей как средства осуществления вселенского христианского идеала, модернизация и активизация этих ценностей, а также провозглашение национальных приоритетов в развитии отечественной мысли, обоснование собственной, отличной от западной, философской традиции, покоящейся на началах христианства и идущей от Г.Сковороды, российских духовных академий, славянофилов и Вл.Соловьева. При этом современному западному рационализму, в особенности неокантианству с присущим ему субъективизмом, эти мыслители противопоставляли платонизм, рассматривая его как источник и православного, и западнохристианского типов философствования.

Проповедуемые сотрудниками “Пути” ценности определили задачи и планы деятельности издательства: знакомство читателей с забытыми или недостаточно известными отечественными философами посредством публикации и републикации как произведений самих авторов, так и сочинений, рассказывавших об этих мыслителях и их наследии; а также, издание трудов современных русских и зарубежных авторов по вопросам религии и философии.

“Путь” был идейным цент ром христианско-либерального национализма, в идеологии которого вполне органично сочетались православие, патриотизм и демократизм. Взгляды философов группы “Путь” представляли собой своеобразное развитие идеологии славянофильства. (Наиболее славянофильски настроены были С.Булгаков и В.Эрн.) С.Франк прямо определял “Путь” как “возрождение славянофильства”65. Одним из важнейших компонентов идеологии “Пути” был национализм, трактуемый рядом участников издательства как самопонимание богоизбранного русского народа – “народа-богоносца”, в качестве основной творческой силы, способной преобразовать мир в соответствии с христианскими идеалами. И хотя по этому вопросу не было полного единомыслия (наиболее активно возражал против такого взгляда Е.Трубецкой), - однако с теми или иными оговорками идею об особом религиозном предназначении России поддерживали все члены “Пути”.

Журнал “Логос”, напротив, объединил западнически настроенную интеллектуальную элиту. Ф.Степун, БЮ.Яковенко, А.Белый, Г.Шпет видели свою задачу в обращении к универсальным ценностям мировой культуры, отрицая как отождествление религии и философии, так и подчинение философии религии. Высоко оценивая вклад выдающихся отечественных мыслителей в мировую философскую традицию, они, вместе с тем, выступали как принципиальные противники провозглашения национальной исключительности и обособленности русской культуры. Понимая философию как единую науку (несмотря на эпохальное и национальное многообразие различных течений отвлеченной мысли), “логосовцы” составляли лагерь оппозиционный – по отношению к доминировавшему в Москве течению мысли, которое, недолюбливая сложные методологические исследования, рассматривало философию как некое сверхнаучное, главным образом религиозное исповедничество. Определяя предмет идейных расхождений Ф.Степун, главный редактор “Логоса”, писал: “Основной вопрос “Пути” был “како веруеши?”, основной вопрос “Мусагета” – “владеешь ли ты своим мастерством?””66. Стремление издателей “Логоса” к духовному единению отечественной и западной культур, а также синтезу важнейших интуиций отечественного умозрения с методологизмом и научно-критическим пафосом современной западной философии, воспринималось идеологами “Пути” как “попытки отравить религиозную целостность русской души критическим ядом западнического рационализма”67.

Определенную роль в охлаждении внимания к текстам Ницше сыграл все возраставший интерес к антропософии и психоанализу, завоевавшим внимание значительной части российской интеллигенции. “Под давлением противоположных культурных влияний – рационалистического психоанализа, с одной стороны и мистической антропософии – с другой, русский символизм раскололся на враждебные по отношению друг к другу течения, на полюсах которого оказались вчерашние друзья – Метнер, с одной стороны, Белый – с другой” 68.

С начала десятых и вплоть до середины двадцатых годов нынешнего столетия психоанализ и антропософия являлись важнейшими составляющими русской интеллектуальной жизни. Популярность учений З.Фрейда и Р.Штейнера могла соперничать в это десятилетие с влиянием идей Ницше. Приведем в доказательство две цитаты из литературных памятников разных жанров. Знаменитая работа А.Белого “Антропософия и Россия” (1922), являющаяся важнейшим документом эпохи, свидетельствует: “В провозглашении, что человек есть именно то, что должно преодолеть (лозунг Ницше), заключено крушение гуманизма… Антропософия является естественным внутренним выводом из трагических лет русской жизни. Она есть предначертание русского будущего в новой культуре…”69 И: “Идеи Ницше приобрели тогда прямо злободневный характер (вроде того, как впоследствии приобрели такой же характер идеи Фрейда)”, - вспоминал в своих мемуарах А.Бенуа70.

Такое изменение в интеллектуальных пристрастиях отечественных мыслителей было отнюдь не беспочвенным. Именно Ницше сделал практический вывод из новой культурной ситуации, сложившейся в Европе к концу XIX века, раньше и острее других сформулировав новую для человечества проблему, - проблему индивидуального и коллективного бессознательного. Впервые провозгласив свободу человека заглянуть в глубины своего сознания, философ понял, что содержание индивидуального сознания и надиндивидуально, более того, оно чуждо своему носителю - самой личности.

Деятели российского религиозного возрождения рубежа веков, вдохновленные идеей создания нового типа человека, искали пути к идеалу на традиционных для отечественной культуры путях теургического делания. Мечтой художников-символистов было реальное преображение каждого человека и всего общества в целом. Не только философия, социология, психология, но и разного рода мистические и оккультные движения той эпохи становились областями практической деятельности, стремящимися непосредственно влиять на жизнь человека. Именно на этой общекультурной основе формировались психоанализ и антропософия.

Существует и еще одна значительная причина, определившая начало медленного угасания всеобщего увлечения творчеством Ницше. В силу огромной популярности его философии идеи Ницше стали порой использоваться в превращенной, а отнюдь не в адекватной форме, второсортными сочинителями, отдающими дань моде. Чувствуя снижение философии Ницше в популярных беллетристике и публицистике, А.Белый писал в 1908 году: “Сталкиваясь с Ницше, обычно идут совершенно другим путем: не слушают его в “себе самих”; читая, не читают; обдумывают, куда бы его поскорее запихать, в какую бы рубрику отнести его необычное слово; и – рубрика готова: только Ницше в ней вовсе не умещается. Тогда поступают совсем просто и решительно. Обходя и исключая противоречия (весь Ницше извне противоречия), не стараясь вскрыть основу этих противоречий, или вскрывая их не там, легко и просто обстругивают Ницше; и ветвистое дерево его системы глядит на нас, как плоская доска; затем проделывают с доской решительно все: или ее выкидывают, или сжигают, или прилаживают к домашним своим потребностям, или же заставляют молиться на деревянный идол, - деревянное ницшеанство, деревянная борьба с Ницше…”71

Таким образом, на массовом уровне ницшеанство нередко ассоциировалось с проявлениями бытовой пошлости и анархическим отношением к культуре и жизни. Этому способствовал прежде всего невысокий уровень переводной литературы, нередко искажавшей идеи автора оригинального текста. Зачастую переводы трудов Ницше были неполными, состояли из произвольно выбранных глав, и отражали, как правило, не специфический смысл произведений философа, а особенности восприятия Ницше тем или иным переводчиком его текстов.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: шпоры на экзамен, реферат по математике.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата