Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Более убедительным представляется следующее суждение автора одного из наиболее крупных обобщающих трудов по истории СССР, итальянского историка Д. Боффы: «Организованность и престиж бедняцко-батрацких слоев в деревне был невелик, что, впрочем, нисколько не оправдывает тех, кто, претендуя на исторический анализ, огульно именует их „бездельниками“ или, хуже того, „проходимцами“»[12].

По нашему мнению, объективная характеристика социально-психологического облика малоимущих слоев сельского населения возможна лишь при дифференцированном подходе к ним. Следует иметь в виду, что под общим понятием «беднота» нередко скрывались весьма различные социальные типы, которые и в своих психологических установках имели мало общего.

Эта дифференцированность, неоднозначность социально-психологического облика «бедноты» неизменно подтверждается материалами обследований деревни середины 20-х гг. Так, в публикации по итогам упоминавшегося обследования хозяйств Славгородского округа (1925 г.) среди маломощной части сельского населения были выделены три существенно различные группы. Первую группу представляли полностью пауперизированные элементы — вдовы, сироты, инвалиды, отчасти беженцы из голодающих районов европейской России. Вторая группа — безинвентарные и беспосевные хозяйства, живущие продажей своей рабочей силы. Как пояснялось в рассматриваемом источнике, «это элемент, не могущий подняться, частью от неимения средств (переселенцы), но главным образом он малоподвижный, непредприимчивый, без хозяйственных навыков, довольствующийся малым, смотрящий на себя как на вечного бедняка „по промыслу Божию“». Наконец, третью группу составляли обычные крестьянские хозяйства, временно впавшие бедность по тем или иным причинам[13].

Аналогичные выводы об облике «бедноты» были сделаны в результате обследования в Славгородском округе в начале 1927 г.: «Социальный состав этой категории крайне пестрый: наряду с батраками, не имеющими ни хаты, ни хозяйства, и бедняком, имеющим свое самостоятельное хозяйство, имеются дворы, временно обедневшие по причине стихийного бедствия, конфискации имущества по суду и т. п.»[14].

Обследования обнаружили и заметные различия социально-психологических ориентаций различных групп малоимущего населения сибирской деревни. Так, обследование Сычевского района Бийского уезда в 1925 г. выявило, что одним из типов бедноты являются «люди много работающие, но в силу ограниченных возможностей не могущие выбраться из бедности». Другой же тип местные крестьяне определяли термином «калахта». Обследование так характеризовало его: «Это тип расхлябанного крестьянина, живущего от случая к случаю. Работает мало сам, как и вся семья. „Калахта“ вербуется из среды окончательно разуверившихся в возможности подняться бедняков»[15].

Видимо, именно социальные элементы такого рода — деклассированная, маргинализированная часть малоимущего населения деревни вызывала раздражение середняков, давала основания для обвинений всего этого слоя в «лодырничестве». Характерно, что в связи с этим в резолюции краевой конференции бедноты (январь 1929 г.) признавалась необходимость «бороться с теми пьяницами, бездельниками из своей среды, которые позорят бедняков, пользуясь чем кулаки накладывают клеймо на всю бедноту»[16].

Было бы, разумеется, весьма важно определить количественное соотношение различных типов «бедноты», однако источники не дают по этому поводу сколько-нибудь определенных сведений.

Одна из попыток выявить это соотношение была предпринята в ходе обследования, проведенного Томским окружкомом в начале 1927 г., когда крестьянам специально задавался вопрос о «нравственном облике» имевшихся в деревне бедняков. Как выяснилось, из 106 обследованных крестьянских хозяйств 37 были представлены вдовами, инвалидами, стариками и т. п. 68 появились в результате раздела середняцких хозяйств, стихийных бедствий и других временных факторов. По мнению крестьян, лишь одно из имевшихся в районе обследования бедняцких хозяйств впало в бедность в результате лени и пьянства[17].

По итогам обследования крестьянских хозяйств Каменского округа в начале 1927 г. отмечалось, что в ходе этого мероприятия были обнаружены три семьи явных люмпенов. При этом, как подчеркивали обследователи, присутствие этих людей на различных собраниях, получение ими кредитов и другой помощи производило очень неблагоприятное впечатление на середняков[18].

В 20-е гг. отмечается, пожалуй, единственный случай социологической характеристики данной проблемы в количественном разрезе,— речь идет об обследовании воронежской деревни. Анкетное изучение там общественного мнения различных групп крестьянства показало, что середняки относили к «лодырям» 8,7 % бедноты, сами же бедняки считали таковыми около 2 % данного социального слоя[19].

Одна из немногих попыток определить количественное соотношение различных типов бедноты в сибирской деревне прослеживается в обширном письме-трактате жителя села Колыванский завод Алтайской губернии Ф. Е. Кудечка, направленного в 1925 г. в «Крестьянскую газету». По его оценке, 70 % бедняцких хозяйств имели перспективу с помощью государства выбиться из нужды, 30 % же составляли «безнадежные элементы», у которых «идея такова — весь мир превратить в первобытное состояние»[20].

По оценке же современного исследователя в.А. Козлова подобные элементы составляли 2–5 % численности бедняцкого слоя. Распространенность же мнения о «бедняках-лодырях» этот автор связывает с особенностями обыденного сознания, склонного воспринимать частные признаки того или иного явления в качестве его сущностных черт[21].

Однако помимо этого следует иметь в виду, что такого рода суждения нередко являлись эмоциональной реакцией на те или иные антисередняцкие акции (лишение избирательных прав, недопущение на собрания бедняков и т. п.). В таком случае, как отмечали источники, «середняк, заклейменный маркой „кулака“ или „кулацкого подхалима“, отвечал репликой — „лентяи“, „лодыри“»[22].

Противоречивость взглядов крестьян на социально-имущественные различия не могла не сказываться и на их отношении к наиболее неимущей части сельского населения, не имевшей собственного — даже небольшого — хозяйства и работавшей по найму. С одной стороны, как показало обследование наемного труда в Сибирском крае (1926 г.), отношение к батракам в сравнении с дореволюционными годами в какой-то мере улучшилось: «Наниматель не стал так издеваться, как раньше»[23]. В то же время и в конце 20-х гг. фиксировалось «пренебрежительное отношение во взгляде крестьянина на батрака, как на последнего человека в деревне»[24].

Еще более острой проблемой как для правящих кругов, так и для широких масс крестьянства являлся вопрос о критериях отнесения того или иного хозяйства к категории «кулаков». Специфика воззрений послереволюционного крестьянства на эту проблему получила особенно рельефное выражение в ходе дискуссии «Кого считать кулаком — кого тружеником», организованной газетой «Беднота» в 1924 г.

Обобщая содержание крестьянских высказываний в ходе этого обмена мнениями, заместитель ответственного редактора «Бедноты» М. Грандов отмечал, что «деревня требует точного разграничения понятий „кулак“ и „добросовестный труженик“, с одной стороны, и понятий „бедняк-разгильдяй“ и „бедняк по нужде“ с другой»[25].

Преобладающая часть писем, полученных редакцией «Крестьянской газеты», выражала негативное отношение сельского населения к различным формам стяжательства, неправедного обогащения и вместе с тем неприятие им иждивенчества, лодырничества. Весьма рельефно демонстрировали письма также и укоренение в массовом сознании стереотипов господствующей идеологии в отношении «буржуев». Так, по наблюдению М. Грандова, «по вопросу, куда отнести мельников, арендаторов, торговцев мнения расходятся, но большинство заявляет, что эти группы представляют „зародыши будущих капиталистов“, что „клопики“ — дай им срок — вырастут в „клопов“»[26].

В то же время в ходе дискуссии со всей остротой встал вопрос о сложности разграничения трудового и кулацкого хозяйства в условиях значительной социальной нивелировки деревни после революции. В целом ряде писем отмечалось, что крепкое хозяйство может иметь трудовой характер, а с другой стороны, «кулацкие устремления» иной раз проявляют небогатые по внешним признакам крестьяне. В связи с этим при определении понятия «кулак» участники дискуссии нередко делали акцент на политические, моральные, психологические критерии: «Может быть, сейчас у данного крестьянина хозяйство небольшое. Но это — раскулаченный кулак, у которого революция обрезала крылья. В политике он даже более свирепый враг революции»[27].

Примерами из жизни сибирской деревни такая позиция обосновывалась в письме О. И. Чернова. Как известно, он имел в 1921 г. знаменательную встречу с В. И. Лениным, которая, как считается, оказала какое-то влияние на принятие решения о переходе от продразверстки к продналогу. По мнению этого сибиряка, неправомерно было бы считать кулаками зажиточных крестьян в тех случаях, когда они поднялись за счет собственного труда, являются «общественниками» — «ставят свое богатство через кооперативы, обогащаясь все сообща». В этом письме также проводилась характерная мысль об определенном сходстве психологии «кулаков-мироедов» и «бедняков-антиобщественников» (лодырей, иждивенцев), которые «в случае классовой войны будут охотно уничтожать друг друга»[28].

Разумеется, в рассматриваемой дискуссии приняли участие наиболее активные, развитые представители сельского населения. Мнение же более широких кругов крестьянства по данному вопросу было дополнительно прояснено в ходе социальных обследований деревни середины 20-х гг. Как выяснилось, в то время в деревне нередко преобладало мнение об отсутствии в ней кулачества: «Ну какие у нас кулаки, мы все крестьяне»[29]. В какой-то мере это было связано и со значительной социальной нивелировкой крестьянства и с усиленной мимикрией эксплуататорских элементов.

Сходная мысль прослеживается и в воспоминаниях Т. С. Мальцева, который отмечает, что в его родных местах «кулаками никого не называли, а само слово „кулак“ появилось лишь перед коллективизацией»[30].

Вместе с тем обследования выявили и специфику взглядов крестьянства на проблему социальной дифференциации: в массе своей крестьяне не считали сами по себе размеры хозяйства, его зажиточность признаками кулачества. Весь вопрос, с их точки зрения, состоял в том, каким путем создано такое благосостояние.

Такое представление, в частности, определенно выразил крестьянин Сигарев, выступивший на Первом съезде Советов Сибири в декабре 1925 г. В своей речи он ратовал против отнесения всех крепких хозяйств к кулацким. В ответ на прямой вопрос председателя Сибревкома М. Лашевича, есть ли в деревне кулаки, он ответил, что таковые имеются, но их немного и среди них вовсе не обязательно преобладают хозяйства с большими посевами[31].

Аналогичные мнения по данной проблеме высказывались и в последующий период, в частности, в ходе дискуссии о понятии «кулак», возобновившейся в 1927 г. на страницах сибирской краевой газеты «Сельская правда»[32].

При этом крестьяне по-своему оценивали различные формы экономических отношений, официально считавшиеся признаками кулачества, — наем рабочей силы, сдачу инвентаря, аренду земли и т. д. Характерно в этом плане наблюдение, сделанное в ходе обследования Муромцевского района Омского округа в 1925 г. Обследование показало, что «в массе крестьян наем рабочей силы признаком кулачества не является, в связи с чем нередко отрицается наличие кулаков». Названное обследование зафиксировало еще один любопытный социально-психологический феномен, позволяющий понять истоки многих драматических коллизий тогдашней деревни. Как выяснилось, «в моменты острой борьбы, например, при дележе лугов, имеют место случаи поголовного отнесения всех крепко зажиточных к кулакам»[33].

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: инновационная деятельность, решебник по английскому языку.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата