Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Для этих регионов цивилизационное сближение с Евразией значительно усилилось бы, если бы Россия смогла противопоставить Западу более привлекательную альтернативу социально-экономической и культурно-политической жизни, что, кстати, понимали и отдельные представители ее высших чиновничьих кругов, как видно из воспоминаний генерала П. Г. Курлова, хорошо знавшего в бытность службы на посту губернатора западные окраины Империи. Существенным противовесом этому сближению служили кроме того еще и свои устойчивые традиции длительного самостоятельного государственного развития, которые к тому же в системе российских государственных отношений, как было показано выше, сохранялись и разрушению не подвергались.

В своеобразном, по-своему не похожем на приведенные вариации, виде первая разновидность тяготения прослеживается и на Западной Украине, в течение нескольких веков пребывавшей в составе сопредельных государств Польши и Австро-Венгрии, и, как следствие, под их сильным влиянием, отчасти разрушившим здесь при помощи насильственной экспансии католицизма, экономической дискриминации и других мер культурную самобытность исповедовавшего православие населения и его исконное исторически сложившееся в прошлом этнонациональное поле. Тем не менее этот край не утратил тяготение к основной части этнонационального поля, территориально и по численности населения несравненно более превосходящей. Она находилась в государственных пределах России и испытывает сильное тяготение к ней и объединенной ею Евразии. В чем-то похожая этнополитическая ситуация прослеживается и в бывшей Бессарабской губернии, где ныне произошел раскол на Приднестровье, тяготеющее к России, которое кроме восточных славян (русских, украинцев) и представителей других народов поддерживает также где-то 40% молдаван, и собственно Молдову, определившую в последние годы свой независимый статус, но тяготеющей также и к Румынии.

Вторая направленность так и не преодоленного тяготения, правда менее выраженная, чем в первом случае, тяготение к Востоку, прослеживается на южной периферии, включенной в состав российского государства в разные периоды XVIII—XIX вв. Среди этих регионов особо выделяются территории расселения казахов, народов бывшего Туркестанского края и восточной оконечности Кавказа. Своеобразность этой разновидности тяготения заключается в том, что значительную роль в нем играет фактор единства веры, мусульманской религии, и уж затем этнокультурная близость. Тот же фактор веры однако когда-тр предопределял в этой зоне острых межконфессиональных противоречий и не менее устойчивую прорусскую ориентацию христианских народов (армян, грузин, осетин и т. д.).

Сближение же этих регионов с Россией во всех отношениях произошло намного глубже, чем в первом случае, ибо для них она в свое время предоставила более сильную социально-экономическую и государственно-политическую перспективу развития, чем могло это сделать претендовавшее на них сопредельно расположенное зарубежье. На это обращал внимание и А. Ф. Керенский в мемуарных записях о годах своего детства, проведенных в Туркестанском крае: «... На Западе широко принято считать, что в своем стремлении русифицировать мусульманское население Россия уничтожила ранее сложившуюся великую цивилизацию Центральной Азии. Я своими глазами наблюдал результаты русского правления в Туркестане и считаю, что они делают честь России... Строительство железных дорог, открытие банков и промышленных предприятий, развитие хлопководства и других отраслей сельского хозяйства, возведение ирригационных сооружений — все это, несомненно, произвело благоприятное впечатление на мусульманское население. Туркестан ... за 30 лет русского господства вступил на путь возрождения и процветания». Несмотря на сохранившееся тяготение к Востоку, более тесная геополитическая и цивилизационная взаимоувязанность этих регионов с Россией несомненна, но они все же вполне устойчиво до 1917 г. и, как видно, впоследствии в смысле общегражданской интегрированности не срослись с ней.

Отчасти интегрированность существовала и в других универсалистских (имперских) объединениях Запада и Востока, однако только в российских пределах она происходила и как государственно-политическая, с обеспечением для инонациональных сообществ таких же охранительных функций, как и для русских, и сопровождалась наступившим признанием многими из них России своим отечеством. О существовании в ее имперских границах полиэтнонационального общегражданского сообщества свидетельствует наличие у большинства народов России двойного самосознания: этнонационального и общероссийского. Последнее также наряду с первым существует и у русских, но совершенно ошибочно и несправедливо отождествляется с «имперским». Такую закономерность в становлении российского государства в решающей степени предопределяло совпадение геополитических интересов входивших в ее состав народов. Чаще всего в полной мере осознавалось оно в качестве «единой и неделимой» реальности на массовом уровне, как бывало не раз, в самые критические моменты, с наступлением для России и Евразии в целом внешних или внутренних экстремальных обстоятельств.

Насильственные же связи, присущие всем без исключения универсалистским образованиям, в системе российских государственных отношений вовсе не преобладали, а там, где они все-таки устанавливались на начальных стадиях контакта, со временем заменялись, как правило, общегражданскими. Формирование их происходило уже при попадании тех или иных инонациональных сообществ в сферу действия государственного поля России и продолжалось на последующих этапах. На рубеже XX в. этот процесс обретал все больший размах, но завершения так и не получил. Не достигнуто оно, как показывает современный конфликт в Чечне, и поныне. Исходя из этого нельзя не заметить, что российская государственная система не подгоняется под все присущие империям критерии и нуждается в дальнейшем обстоятельном изучении. Официальное переименование России в «Империю» в 1721 г. при Петре I было продиктовано скорее всего подражанием западноевропейским стандартам и не отражало ее особенностей.

В большинстве стран мира, и главным образом Западной Европы, например, процессы консолидации этносов в нации и государственно-политического их объединения происходили как бы вместе или были близки к совпадению. В России государственно-политическая консолидация значительно опережала этнонациональную не только у русских, но и у всех остальных этнонациональных сообществ. Полного же национального сплочения русского народа ни во время его объединения в единое государство в XIV—XV вв., ни на последующих этапах не было и не наступило до сих пор. В его составе сохранились и существуют этнически своеобразные группы (поморов, казачества и т. д.), обладающих специфической культурой и ментальностью, выражением которой является устойчивое противопоставление себя даже в родственной этнонациональной среде по дифференцирующему принципу «мы—они», применимому по обычным стандартам других стран лишь в идентификации международной.

Иногда эти группы в зависимости от ситуативной настроенности предрасположены отождествлять себя с народом. Для объяснения этого внесем необходимое теоретическое уточнение. Как известно, на ранних стадиях этногенеза отождествление с народом происходило на уровне этнической идентификации: «этнос (племя, община и т. д.) — народ». На этапе общеэтнической консолидации оно переносится уже в плоскость национальную: «нация — народ». Последняя же сама по себе представляет из себя ничто иное, как консолидированный этнос или достаточно сплоченную группу утративших своеобразие этносов. Этническое начало, таким образом, выступает для нации как базисное и исходное. Однако степень внутреннего единства при этом бывает различна. У многих народов Западной Европы, раньше других прошедших через этап общеэтнической консолидации и подвергшихся при этом сильной государственно-политической унификации (англичан, французов и т. д.), этнические начала практически полностью трансформировались в национальные и выражены слабо.

В России сложились исторически иные государственно-политические реалии, при которых самобытность различных частей насильственной унификации не подвергалась. Приведенное же уточнение позволяет сделать заключение, что неустойчивые подвижки отмеченных групп сопоставлять себя в зависимости от обстоятельств с народом происходят на уровне этнокультурной самобытности. На национальном уровне они устойчиво идентифицируют себя в массе своей только с русским народом. Отсюда время от времени и берут истоки рецидивы регионального сепаратизма и устремления к автономному обособлению частей от целого. У других народов России этническая консолидация происходила чаще всего уже после вхождения в ее состав и, как следствие, тоже под мощным воздействием ее государственно-политического стабилизационного процесса. В связи с этим можно констатировать: для многих российских народов консолидирующее государственно-политическое начало было одно и тоже и в отличие от других стран имело доминирующее значение при этнонациональном сплочении. В отличие от них в России нет также совпадения этнонационально-го и государственного полей, последнее же само по себе полиэтнично и полинационально. Оно представляет из себя в свою очередь консолидированное, хотя и неравномерно, единство, несмотря на существующую дифферендированность первого. При определении государственных границ во всех странах мира, и в западноевропейских прежде всего, за основополагающий критерий принималось как раз именно это совпадение.

Показателями консолидированности этих полей являются: этнического — национальное самосознание, государственного — общегражданское. В других странах этнонациональное и общегражданское самосознание, как правило, совпадают, в России этого совпадения нет и у многих ее народов, напротив, сложилось устойчивое совпадение этнонационального самосознания с государственным общероссийским. В зависимости от обстоятельств, как показывает отечественный опыт, эти виды самосознания подвержены колебаниям и преобладающим иногда может становиться одно из них. Наблюдаем мы это и в наши дни, когда в обстановке вновь наступившей разбалансированности государственно-политических отношений у некоторых народов ратующие за их обособленное развитие силы смогли, не в последнюю очередь, при помощи фальсифицированных оценок пребывания в составе России и иных искажений исторических реальностей, на какое-то время «распалить» первое самосознание. Но, как бывало не раз, рано или поздно даст знать о себе и второе, что уже начинает прослеживаться по дискредитации ряда национальных лидеров, и тенденция на сохранение общероссийского и евразийского единства снова возобладает.

Каждое поле имеет еще и свои особенности. Тогда как государственное поле представляет из себя более или менее устойчивую общегражданскую целостность, единого этнонационального поля в России нет. Этнонациональные поля сохранили свои различия и в отдельных случаях даже взаимо отталкивают друг друга, но примиряются и объединяются первым. При ослаблении или прекращении действия государственного поля по тем или иным причинам этно-политическое равновесие нарушается и появляются межнациональные конфликты. Воздействие же этого поля на одну и ту же этнона-циональную среду иногда проявляется неодинаково. Примером могут служить украинцы восточные и западные, армяне донские и закавказские, и т. д. Это наглядно подтверждают и последние события на Кавказе и, в частности, в Чечне: часть чеченцев, преимущественно в районах, добровольно когда-то принявших подданство (Надтеречная полоса), демонстрирует свою пророссийскую ориентацию, часть сохраняет нейтральную неопределенность, а часть придерживается настроений на национальную независимость.

Особенно сильным государственное поле России было в ряде контактных зон, где в прошлом очень часто возникали экстремальные ситуации и в силу этого отечество воспринималось и ощущалось по-особому, а выживаемость была возможна только при его поддержке. К этим зонам относятся главным образом южные бывшие приграничные территории, соприкасавшиеся с агрессивным сопредельным зарубежьем, и прежде всего казачьи. Под влиянием указанных обстоятельств казачеству привился высокий дух патриотизма, любви к отечеству, стремления служить ему «не за страх, а за совесть»-и укреплять его державную мощь. Этим объясняются, на мой взгляд, и порывы казачества «спасать Россию», проявлявшиеся в разные драматические периоды ее истории, и сравнительно массовая приверженность его идее ^единства и неделимости России» в годы революционного излома, и неприятие им «интернационализма», в то время как он находил поддержку и в центре страны, и на инонациональной периферии. Вероятно, это тоже оказало влияние на склонность большевистских лидеров рассматривать все российское казачество как «исконное орудие русского империализма», заключив в это типичное для той поры определение наблюдавшуюся в действительности устойчивую привязанность казаков к традиционным государственным устоям. Так что этот своеобразный консерватизм имеет не только сословно-классовую подоплеку.

Но и само по себе российское государственное поле было достаточно сильным и обладало притяжением даже для других. Об этом свидетельствует то, что нередко европейцы или азиаты, попадая в его сферу, приехав в Россию на службу или в поисках лучшей доли, становились русскими по духу, не отвергая при этом и свою национальную принадлежность. На формирование российского государственного поля в этом направлении оказали влияние прежде всего сложные геополитические условия Евразии. Тем не менее именно сильное государственное поле помогло России выстоять во враждебном окружении и превратиться в могучую полиэтнонациональную державу, оказавшуюся способной отразить многочисленные вторжения неспокойных воинственных соседей, объединить и спасти тем самым многие народы, не подавляя их самобытности. Развитие же российской государственности в постмонгольскую эпоху еще в большей степени, чем на более ранних этапах, происходило при конструктивном, а не взаиморазрушающем, как на Западе, взаимодействии инонациональных начал, европейских и азиатских структурообразующих элементов. Поэтому державное могущество России никак нельзя воспринимать лишь сквозь пелену негативизма.

Суммируя все изложенное выше, сделаем вывод о том, что, на наш взгляд, российское сообщество народов, вопреки научным идеям Л. Н. Гумилева, не подпадает под параметры «суперэтнического», так как этнической целостности в нем не было в прошлом и нет сейчас, и вряд ли правомерно говорить в связи с этим о наличии этнической системы. Это понятийное обозначение, как и другие этнологические характеристики, отработано в преобладающей степени на обобщенном опыте исторических реалий Запада и Востока, с которыми Этнонациональные процессы Евразии, как было показано, имеют несовпадения. Для этого своеобразного геополитического и цивилизационного пространства необходимы либо уточнения не только этого, но и других этнологических определений, либо даже их замена новыми терминологическими обозначениями. Что же касается этнологии в целом, то приходится констатировать ограниченность ее возможностей для описания всего спектра эволюционных преображений в развитии народов.

Проводя исследования преимущественно только с привлечением этнологических данных, Л. Н. Гумилев смог выйти, несомненно, на ряд перспективных концептуальных решений. Однако детальному анализу национальные и государственно-политические процессы он не подвергал и, следовательно, не принимал в должной мере в расчет их взаимовлияние и, что тоже немаловажно для предпринятого анализа, их переходных состояний. Эти пробелы могут быть восполнены, думается, только при помощи этнонациологического подхода, который как научное направление остается пока не освоенным. Он должен объединить данные этнологии и нациологии, что позволит различать специфику этнических и национальных фаз развития народов, соответствующие им уровни государственных оформлений, и выделять при этом, на что не обращалось внимание ранее, многообразие переходных состояний, определяющих во многом картину не только Евразии, но и всего мира.

После же всех проведенных сопоставлений проясняется следующее: Россия — это, безусловно, Евразия, но не вся Евразия — Россия. Российское сообщество народов, не представляя из себя целостной этнонациональной системы, проявляло себя на разных исторических этапах прежде всего как государственно-политическое и уже затем как цивилизационное. Конечно, не все его субъекты интегрированы одинаково. Но пределы этой интегрированности никогда объективно не подвергались изучению и границы российского общегражданского полиэтнонационального сообщества остаются не выверенными до сих пор. Евразийское же сообщество в большей части своей совпадает с российским, но имеет и такие исключения, где на первый план выступает цивилизационная взаимоувязанность, а сломившиеся общегражданские связи предстают уже в менее устойчивом виде и подвержены даже распаду.

Из этого становится очевидно, что «русская идея», также как и идея самобытного развития любого другого народа из выделенных сообществ, не могут быть всесторонне поняты в отрыве от общероссийской и евразийской и осмысление их должно опираться не на идеализацию и благие пожелания, а на конкретные научные проработки. При определении же границ России нельзя руководствоваться, в отличие от других стран, тенденциями узкого национализма ни русского, ни национально-регионального. На таких позициях нельзя было стоять уже в XVI—XVII вв., когда после объединения собственно русских земель Россия возложила на себя под давлением геополитических обстоятельств и великую миссию объединения Евразии. Все имевшие место попытки в прошлом отойти от этой реальности или ее игнорировать были обречены, как правило, на неудачу.

Подтверждается это и современностью: подходы, не отражающие отмеченных особенностей России, способствуют лишь ее разрушению. При определении границ общегражданского российского сообщества, в отличие от утвердившейся практики других стран, необходимо искать предел притяжения не какого-то отдельно взятого эт-нонационального поля, а поля государственного на основе свободного волеизъявления народов. Установленные же, как и в Югославии (в этом есть, безусловно, некоторое сходство), произвольные административные разграничения государственными служить не могут, вполне закономерно провоцируют и будут провоцировать вооруженные конфликты, способные при стечении роковых обстоятельств обрести еще больший размах.

Однако в международном опыте есть немало и того, чему следует учиться в том числе и в этом вопросе: там, где проведение границ опиралось на волеизъявление самого населения, как было, к примеру, в ряде местностей при распаде Австро-Венгерской империи, трагедии межнациональных войн, сотрясавших не раз эту часть Европы всего сто лет назад, в XX в. никогда уже не возобновлялись. Речь, тем не менее, идет не о прямом копировании того, что было, это представлялось бы упрощением. Нельзя не замечать: всеобщего распада российского полиэтнонационального общегражданского сообщества не произошло. Оно, несмотря на «независимые> республики и возведенные таможенные преграды между ними, все еще сохраняет устойчивое цивилизационное и даже, что весьма существенно, геополитическое единство. Осознание этой реальности рано или поздно, можно предполагать, наступит снова и уже происходит у многих народов, составляющих бывшую Российскую Империю и Союз. В намечающихся же процессах восстановления государственной целостности проявляются две наиболее очевидные направленности.

Первая, общероссийская, не подвержена каким-либо перепадам и связана с тем, что ряд народов, оказавшихся после нарушения этой целостности за естественными для себя державными рубежами, твердо придерживаются намерений не порывать федеративных уз с Россией. Это находит выражение в пробивающейся тенденции на объединение с ней, прослеживающейся пока в Приднестровье, Крыму, Белоруссии, Абхазии, Юго-Осетии и, в более слабом виде, еще в некоторых регионах. К ним, судя по всему, относятся восточные и южные области Украины, заселявшиеся когда-то в равных пропорциях как украинским, так и русским населением, север и восток Казахстана (большей частью бывший Степной край), где также сходились в прошлом в совместное сожительство национально-разноликие колонизационные потоки, для которых именно российское государство служило скрепляющим и централизующим ядром. Вторая, евразийская, — трансформированный вариант синтеза наследия разных эпох и советских десятилетий, прослеживается по тенденции сближения с Россией тех регионов, где с 1917 г. существенно усилились этнонациональные поля в результате проводившейся политики и в этом отношении в первую очередь следует выделить Казахстан и Киргизию.

Как быстро эти тенденции будут набирать силу, зависит от многих факторов и прежде всего от характера политических обстоятельств (благоприятных или неблагоприятных). При этом нужно иметь в виду, что дважды по одним и тем же меркам в истории ничто не происходит. Если раньше это объединение брало истоки из геополитических реалий, переходило затем в государственно-политическое и цивили-зационное, то теперь протекание его неизбежно будет развиваться в несколько иных вариациях и последовательностях. Для первой разновидности доминирующим в объединении, как видно, выступает фактор общегражданского государственного единства и лишь затем — цивилизационного и геополитического, для второй — осознание необходимости объединения будет иметь более длительную протяженность во времени и начнется опять с постепенного осознания совпадения геополитических интересов, цивилизационной взаимоувязанности и будет переходить к осознанию необходимости государственно-политического объединения.

Впрочем, нельзя исключать и того, что деструктивные процессы в Евразии задержатся надолго и разъединение ее частей будет закреплено на длительную перспективу. В этом случае неизбежной станет масштабная этнонациональная переорганизация геополитического пространства, преимущественно за счет массовых переселений в пределы России тех, кто не сможет отделить свою судьбу от нее, что и наблюдается уже в последние годы. Объединительные тенденции начнут все больше ослабевать и продолжится достаточно болезненное переналаживание государственно-политической системной целостности на обособленное функционирование отделившихся субъектов, а вслед за ней и цивилизационной. До каких пределов — покажет время.

Этнополитическая ситуация в современной России

Россия представляет собой сложное полиэтничное образование, объединяющее народы различных языковых групп, культур и конфессий. Этническим ядром страны являются русские, составляющие более 80% ее народонаселения. Однако это не позволяет отнести страну к типу моноэтнических государств по ряду причин: во-первых, территория России является исторической родиной многих народов, сохранивших свою культурную самобытность и не ассимилировавшихся с русским большинством; во-вторых, за советский период истории России многие ее народы сформировали основы своей государственности, которая осознается в настоящее время как величайшая ценность и историческое достижение; в-третьих, вследствие противоречивости национальной политики советского периода (направленной одновременно и на унификацию народов, и на организацию их государственности) повсеместно в СССР, и в России в том числе, сложилась этническая стратификация, в основе которой лежат различия в экономическом, демографическом и политическом статусах народов. Разрушение сложившейся политической системы в СССР происходило параллельно с возникновением и развитием этнополитической напряженности и конфликтности. В России этот процесс имел определенную специфику, которая определяется историческим и этнокультурным своеобразием ее регионов. Территориальное расширение России происходило на протяжении многих веков и поэтому разные народы различными способами входили в ее состав. Такая специфика определялась и социально-экономическим уровнем развития присоединяемых народов, и этнокультурной близостью их, и внешнеполитическими условиями.

Этнополитический процесс в стране протекает по-разному в зависимости от специфики сложившихся социокультурных и социально-экономических регионов страны. Можно выделить четыре региона активного проявления этнополитического процесса: российский север (территория расселения финно-угорских народов), южно-сибирский район (зона политической активности якутов, тувинцев, бурят), татаро-башкирский район, северокавказский. Этнополитический процесс в этих регионах прошел несколько этапов.

Первый этап (конец 80-х — 1991 г.) характеризуется повсеместным созданием национально-культурных обществ, декларирующих задачу возрождения этнокультурной самобытности, позднее — повышения статуса языков титульных народов. В этот период происходит суверенизация автономий России — они обретают статус самостоятельных республик в составе Российской Федерации, законодательно оформляется государственный статус языков титульных народов. Этнокультурные общества формируются в качестве общественно-политических движений, съездов народов, которые активно обсуждают проблемы становления этнократической формы государственности в республиках.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: доклад на тему культура, реферат н.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата