Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Тем временем в казармы Московского полка, оставшаяся часть которого
(900 человек) продолжала пассивно уклонятся от принятия присяги, прибыл шеф полка великий князь Михаил Павлович. Само его появление произвело перемену в настроении солдат – только что их уверяли, что он арестован в Варшаве.
Присяга была принесена, и солдаты тоже направились на Сенатскую площадь, но на стороне Николая I.

На исходе десятого часа восставшая часть полка вступила на пустующую
Сенатскую площадь. А. Бестужев, М. Бестужев, Щепин-Ростовский построили солдат в боевое каре между Сенатом и памятником Петру I. Со стороны
Адмиралтейского бульвара была выстроена заградительная стрелковая цепь из взвода московцев.

Примерно в тоже время, то есть около 11 часов, для приведения к присяге был построен Гвардейский морской экипаж, агитацию в котором успешно вели лейтенант А.П. Арбузов и другие члены тайного общества, тоже делая упор на наличие завещания покойного государя, «по коему нижним чинам назначено только 12 лет службы». В результате примеру младших офицеров экипажа, отказавшихся присягать Николаю, охотно последовали все матросы. Их решимость не присягать Николаю не поколебали уговоры бригадного командира
Шипова.

Примечательно, что с Гвардейским экипажем, как это устанавливается по следственным материалам, более или менее регулярную связь поддерживали восставшие московцы через юного Петра Бестужева – младшего из братьев
Бестужевых. Именно 18-летний мичман около половины первого принес в экипаж весть о том, что Московский полк на площади и ждет подкрепления.

Примерно в тоже время на площади была предпринята очередная попытка уговорить московцев вернуться в казармы. На этот раз генерал-губернатором
Милорадовичем, несшим прямую ответственность за спокойствие в столице.
«Граф М. А. Милорадович, - пишет Розен, - любимый вождь всех воинов, спокойно въехал в каре и старался уговорить солдат; ручался им честью, что государь простит им ослушание, если они в тот час вернуться в свои казармы». Уговоры, с упоминанием памятных для гвардейцев мест боевых сражений, продолжались довольно долго – по свидетельству одного из очевидцев, «минут с 20». Хотя реакцией на зажигательную речь (граф любил и умел говорить с солдатами) было «молчание святое, мертвое» (слова адъютанта губернатора А. П. Башутского), руководители восстания почувствовали опасность речей Милорадовича и потребовали, чтобы он удалился. Граф не внял требованию. Желая вывести его из рядов каре, Оболенский штыком солдатского ружья колол коня под всадником, ранив при этом нечаянно Милорадовича. Тут же прогремели выстрелы Каховского и двух солдат. Пуля каховского смертельно ранила Милорадовича. Все поняли - пути назад нет.

А что же в это время происходило в других полках Гвардейского корпуса?

Еще на исходе одиннадцатого часа с Сенатской площади в казармы лейб- гренадер спешно отправился на извозчичьих санях Одоевский и П.П.
Коновницын, посланные М. Бестужевым торопить с прибытием на подмогу. Для уяснения сути последующих событий в Гренадерском полку следует сказать, что члены тайного общества, особенно Каховский и Булатов, прежде бывший командиром батальона в полку, вели в нем большую агитационную работу.
Офицеры полка Сутгоф, Панов, Кожевников, С.М. Палицын и другие были готовы поддержать выступление.

После полудня посланцы А. Бестужева появились в казармах лейб-гренадер с известием о том, что московский полк на площади у Сената. Сутгоф вместе с ротой, принявшей присягу, так как полагал, что выступление не состоялось, поднял своих солдат со словами о незаконной присягой, об обмане солдат высшим начальством. Сказал. Что все полки уже находятся на Исаакиевской площади, распорядился «надеть шинели и амуницию», зарядить ружья и взять боевые патроны. Около 12.30 снаряженная для похода рота беспрепятственно вышла из казарм во главе со своим командиром и прямо через лед Невы направилась на Сенатскую площадь. Попытка полкового командира Н.К.
Стюрлера, догнавшего роту на извозчике, остановить восставших гренадер, уговорить их вернутся была тщетной. После слов Сутгофа: «Ребята, не выдавай, не слушай его, а подавайся вперед!», рота «с большим еще противу прежнего устремлением» пошла за ротным командиром.

В то же время к Сенатской площади стали стягиваться вызванные Николаем войска, в том числе и конногвардейцы (в тех полках гвардии, где не знали о выступлении московцев, присяга прошла без эксцессов).

А Московский полк стоял на площади все еще в одиночестве; ожидаемого подкрепления все еще не было, и план, построенный в расчете на развитие революционной активности, похоже, рушился – за «первым ударом новый случай к действию» все не представлялся.

Около часа дня Николай I отдал распоряжение Конной гвардии атаковать каре мятежников. Вялую (не была ли то потаенная солидарность солдат?) атаку конногвардейцев отбили нестройным ружейным огнем, большей частью направленным поверх голов – нехотя, не могли стрелять «по своим».

Первые выстрелы московцев были услышаны в казармах Гвардейского экипажа, где офицеры-моряки в это самое время производили построение матросов. П. Бестужев и лейтенант М. Кюхельбекер обратились к матросам:
«Ребята, что вы стоите? Это наших бьют!» По команде М. Бестужева «За мной!
На площадь! Выручать своих!» экипаж рванулся на площадь «как одна душа».

Для более полной характеристики событий этого дня, настроение солдат гарнизона столицы очень важно показать. Что происходило в Финляндском полку, на выступление которого накануне сильно рассчитывали руководители восстания.

Служивший в этом полку 26-летний поручик барон А.Е. Розен узнал о готовящемся перевороте со слов своего однополчанина, давнего члена тайного общества штабс-капитана Н.П. Репина, за три дня до 14 декабря и колеблясь стал на сторону заговорщиков. Вторичная присяга в полку прошла с некоторой заминкой. После прочтения командиром полка офицерам манифеста Николая о вступлении на престол и преложенных к нему документов об отречении
Константина Розен при всех обратился к нему с вопросом: «… если все им читанные письма и бумаги верны с подлинниками… то почему 27 ноября не дали нам прямо присягнуть Николаю?». Генерал в замешательстве ответил нечто невразумительное. Все же присягу полк принял, за исключением стрелкового взвода Розена, находившегося в карауле. В 10 часов утра Розен получил записку Рылеева с просьбой прибыть в казармы Московского полка. Я пробился сквозь толпу, прошел прямо к каре… и был встречен громким «Ура!»… Князь
Щепин-Ростовский и М.А. Бестужев ждали и просили помощи… Всех бодрей в каре стоял И.И. Пущин, хотя он, как отставной, был не в военной одежде, но солдаты охотно слушали его команду, видя его спокойствие и бодрость. На вопрос мой Пущину, где мне отыскать князя Трубецкого, он мне ответил:
«Пропал или спрятался, - если можно, то достань еще помощи, в противном случае и без тебя тут довольно жертв». Розен и направился в казармы полка, где оставался только 1-й батальон (2-й был в караулах, 3-й зимовал за городом по деревням). «Прошел по всем ротам, - пишет Розин, - приказал солдатам проворно одеться, вложить кремни, взять патроны и выстроиться на улице говоря, что должны идти на помощь нашим братьям». Это распоряжение по времени совпало с приказанием командира Гвардейского корпуса А. Л. Воинова вести батальон на площадь – Николай рассчитывал на финляндцев, как на присягнувших ему солдат, в действиях против мятежников. Примерно в час дня тронулись в путь ротными колоннами. На середине Исаакиевского моста батальон остановили и приказали зарядить ружья. «Быв уверен в повиновении моих стрелков, - пишет Розин, - вознамерился сначала пробиться через карабинерный взвод, стоявший впереди меня и сквозь роту Преображенского полка… занявшую всю ширину моста со стороны Сенатской площади.

Но как только я лично убедился, что восстание не имело начальника, следовательно, не могло быть единства в предприятии, я не желая напрасно жертвовать людьми, также не будучи в состоянии оставаться в рядах противной стороны, - я решил остановить взвод мой… я остановил не один мой стрелковый взвод, за моим взводом стояло еще три роты, шесть взводов; но эти роты не слушались своих командиров, говоря, что впереди командир стрелков знает, что делает (лишь командиру третьей роты удалось отвести свою роту назад и перейти через Неву к углу Сенатской площади со стороны Английской набережной. – М. Р.). Был уже второй час по полудни… Люди рабочие и разночинцы, шедшие с площади, просили меня держаться еще часок и уверяли, что все пойдет ладно… Слишком два часа стоял я неподвижно в самой мучительной внутренней борьбе, выжидая атаки на площади, чтобы поддержать ее тремя с половиною ротами или восьмьюстами солдат, готовыми следовать за мною повсюду».

Член Следственной комиссии, начальник главного штаба И. И. Дибич, пытаясь оценить действие Розина, спросил его во время допроса, почему он остановил солдат по середине моста. Не удовлетворившись уклончивым ответом поручика, съязвил: «Понимаю, как тактик, вы хотели составить решительный резерв». «На это я ни чего не возразил», - пишет Розин.

В начале второго часа по полудни рота лейб-гренадер под командой
Сутгофа, пройдя часть своего пути по замерзшей Неве. Поднялась на берег перед Исаакиевским мостом и, очевидно (на этот счет нет прямых данных), прорвав строй стоявших на набережной конногвардейцев, присоединилась к каре восставших московцев.

Около 13.30 на площадь буквально ворвались матросы гвардейского экипажа, сломав с ходу заслон павловцев на узкой Галерной улице.
Встреченный ликованием московцев и роты лейб-гренадер матросы – гвардейцы, по словам Сутгофа, «в большом порядке», в «колонне к атаке» заняли место между каре и строящимся Исаакиевским собором. Для представления о царившем среди восставших настроении в этот момент важно свидетельство М.
Кюхельбекера: «Гвардейский экипаж… встречен был лейб-гвардией Московским полком с восклицаниями «ура!», на что Гвардейский экипаж ему ответствовал, что повторялось на площади несколько раз». Около двух часов по полудни адъютант 2-го батальона лейб-гвардии Гренадерского полка поручик Панов, обходя роты, горячо убеждал солдат присоединиться к полкам Гвардейского корпуса, выступившим в поддержку Константина. По свидетельству официального полкового историографа, после ухода роты Сутгофа из казарм на площадь оставшиеся солдаты « были так наэлектризованы, что достаточно было одной искры» для проявления «бунтарских настроений». Страстная агитация Панова была подкреплена донесшимися до казарм звуками оружейных выстрелов на
Сенатской площади. Призыв Панова: «слышите, ребята, там уже стреляют!
Побежим на выручку нашим, ура!» – ускорил выход колонны лейб-гренадер из казарм полка

Около половины третьего колонна Панова вместо того, чтобы идти на площадь прямиком по льду реки, пересекла реку и, по словам А. Бестужева, пошла «ошибкою» по набережной, достигла Зимнего дворца и даже ворвалась во двор царской резиденции. Но там вместо ожидаемых Пановым измайловцев оказался батальон гвардейских сапер, бывших на стороне Николая I. Панов возгласом: «Ребята, это не наше, налево кругом , на Петровскую площадь!» - развернул гренадер и направился к месту сбора восставших войск через
Дворцовую площадь. (Ныне исследователи нет – нет да и попрекнут Панова – почему не взял дворец, царскую семью? Ведь в распоряжении мятежного поручика какая сила – увлеченные стихией порыва 900 гренадер! И забывают при этом, что ему могла и не пришла такая мысль, перед ним стояла конкретная цель – согласно плану, он спешил на сборный пункт и другой, корректирующий его действия информацией не располагал).

Около 2 часов 40 минут пополудни гренадеры Панова возле здания
Главного штаба столкнулись с Николаем I, его свитой и сопровождавшими их кавалергадрами. На допросе Панов показал: “Встретив кавалерию, нас останавливающую, я выбежал вперед, закричал людям “За мною” и пробился штыками”. Не выказавший желания “учавствовать в рукопашной, схватке Николай
I вынужден был пропустить лейб-гренадер. На исходе второго часа дня они присоединились к своим товарищам на площади, расположились на левом фланге московцев со стороны Невы, не проявив по пути на сборный пункт интереса к орудиям гвардейской пешей артиллерии , для захвата которых не требовалось больших усилий.

На этом приток сил к восставшим закончился. Между приходом на площадь первого отряда московцев и последнего отряда лейб-гренадер прошел более четырех часов. В этот промежуток времени к Николаю I подходили новые и новые полки, и вскоре – примерно к двум часам дня – все выходы с площади практически были заблокированы.

Около трех часов подошла вызванная императором артиллерия, но, как оказалось, без боевых зарядов. Срочно послали на Выборгскую сторону за снарядами, начиненными картечью. Три из четырех прибывших орудий выдвинули на угол Адмиралтейского бульвара и Сенатской площади, а одно расположили у
Конногвардейского манежа. «Перед вечером мы увидели, - вспоминает декабрист
А.П. Беляев, - что против нас появились орудия. Корнилович сказал: «Вот теперь надо идти и взять орудия»; но как никого из вождей не было, то никто и не решился взять на себя двинуть батальоны на пушки и, может быть, начать смертоносную борьбу».

В ожидании подвоза снарядов правительственные войска после неудавшейся попытки великого князя Михаила Павловича вступить в переговоры с восставшими неоднократно предпринимали кавалерийские атаки.
«Конногвардейский полк под начальством А.Ф. Орлова, пишет Розен, со своего места хорошо видевший площадь и все, что там происходило, - молодецки пять раз атаковал каре московцев пять раз был отбит штыками и залпами». Эти конные атаки со стороны Адмиралтейства были поддержаны атаками конно- пионеров от английской набережной. Однако и они не имели успеха – ружейная пальба восставших, град камней и поленьев из толпы народа каждый раз останавливали кавалерию. Но то были отдельные эпизоды, происходившие между
3.00 и 3.40 дня. К этому времени восставшие были уже парализованы
«безналичием». Историк А.Е. Пресяков пишет: «Настроение было томительное.
Терялась начальная спаянность, терялось представление определенной цели, какого-либо задания. Невозможно же было провести восстание на одной отрицательной выдержке. А на ударный почин ни хватало силы, уверенности. Не нашлось инициативы». Впрочем, это лишь повторяет сказанное Розеном, но только с большей долей пессимизма. Оценивая общую картину развития событий,
Розен писал, что бывшая на стороне сила «в руках одного начальника, в виду собравшегося тысячами вокруг народа, готового содействовать, могла бы все решить, и тем легче, что при наступательном действии много батальонов пристали бы к возмутившимся… не видать было диктатора, да и помощники его небыли на месте… Было в полном смысле безналичие: без всяких распоряжений – все командовали… и ожидании дружно отбивали атаки, упорно отказываясь сдаваться, и гордо отвергали обещанное помилование».

Основное усилие восставших было направлено на привлечение на свою сторону войск и сосредоточение их на сборном пункте. Дальнейший же план действий был довольно неопределенным, да и не мог быть точным без ясного представления о составе и численности свих сил. Но и в этом случае на их стороне первоначально была инициатива – большое преимущество перед правительством, находившемся в неведении относительно их действий. Однако руководители восстания, как справедливо отмечают исследователи, так и не сумели использовать этот главный козырь и постепенно из стороны нападающей превратились в пассивно обороняющихся, упустив все благоприятные моменты.

Продолжать ждать появления диктатора на площади больше было нельзя.
Предложили начальствовать Н. Бестужеву, он, как моряк, отказался. Почти насильно поручили начальствовать Оболенскому, «не как тактику. – свидетельствуют сами декабристы, - как офицеру, известному и любимому солдатами». Произошло это где-то между 3 и 3.30 пополудни. Новоизбранный диктатор предпринял попытки созвать офицеров для совещания, но всякий раз тому препятствовали атаки правительственной кавалерии, вынуждавшие командиров оставаться вместе с солдатами для их отражения.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат менеджмент, вопросы и ответы.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата