Вряд ли могут привести к истине попытки понять сущность сталинского культа личности путем привязки всего, произошедшего во времена правления Сталина, к одному лишь этому имени. Точно так же невозможно объяснить культ личности "исконно русской лю- бовью к монархизму".

В исторических аналогиях между сталинизмом и русским абсо- лютизмом пропадает самое главное и существенное, а именно - представление об исторической уникальности того, что произошло у нас во времена Сталина, в Италии - во времена Муссолини, в Гер- мании - во времена Гитлера, а в Камбодже - во времена Пол Пота: жестокая изоляция и уничтожение миллионов людей, геноцид, осу- ществляемый либо по классовому, либо по национальному признаку.

Уже само по себе такое количество жертв, ликвидация целых классов или наций, свидетельствует о возникновении совершенно новой ситуации. Для того, чтобы содержать в заключении и уничто- жать миллионы людей, нужен огромный аппарат, начиная от соответ- ствующего наркомата или министерства и кончая низшими его чинов- никами - чиновниками охраны, опиравшимися, в свою очередь, на негласных чиновников из среды самих заключенных.

Причем речь шла не о единичном акте упразднения миллионов людей, но о его перманентном характере, о растягивании этого ак- та во времени, превращении в элемент образа жизни. Речь идет об определенной постоянно действующей системе уничтожения, на кото- рую, как на свою "идеальную модель", ориентируется вся остальная бюрократия. Именно с главной задачи - постоянного упразднения огромных человеческих масс - начинается качественное отличие ад- министративной системы тоталитарных режимов - тоталитарной бю- рократии - от авторитарной бюрократии традиционных обществ и ра- циональной бюрократии индустриальных капиталистических обществ.

Принципиально важно и то, что упразднение осуществлялось по про- явлениям человека не только в политике, экономике, идеологии, но и в науке, в общей культуре, в повседневной жизни. Это и делало новую бюрократию совешенно универсальным инструментом управле- ния, инструментом прямого насилия, опирающегося на силу оружия

("Ваше слово, товарищ маузер...").

Но и это еще не все. Не было такой области, включая быт

(главный объект нападок со стороны "левых" писателей и публицис- тов, превращавших быт в предмет официального манипулирования со стороны "пролетарской диктатуры"), семейные отношения (вспомним

Павлика Морозова), наконец, даже отношения человека к самому се- бе, к своим сокровенным мыслям (образ Вождя, непременно присут- ствующий даже при самых задушевных размышлениях), на право рас- поряжаться которой не претендовала бы эта бюрократия. Ей, напри- мер, принадлежало окончательное решение относительно того, каким должен, а каким не должен быть замысел очередного литературного произведения. Сталин пользовался этим правом в отношении самых крупных художников, чтобы дать пример своим подчиненным, как им руководить художниками помельче. Причем и в искусстве отказ под- чиниться был чреват репрессиями точно так же, как и в области политики или экономики. Под дулом пистолета людей заставляли де- лать то, что в корне противоречило их природе.

Но для того, чтобы стать тотальной, то есть всеобщей, охва- тывающей общество, бюрократия должна была осуществлять сплошную перековку народа и делать каждого бюрократом, чиновником, пусть даже мелким, мельчайшим, но все-таки находящимся у нее на служ- бе. В отличие от авторитарной бюрократии, опирающейся на тради- ционные структуры общественной жизни, в отличие от рациональной буржуазной бюрократии, пекущейся об обеспечении эффективности

производства, тоталитарная бюрократия фактически определяет свою высшую роль как самоукрепление, самовозвышение, абсолютное под- чинение Вождю, волей которого власть бюрократии получает свое развитие и углубление.

Однако такая власть может быть осуществлена лишь при усло- вии, что все, с чем она имеет дело, превращено в аморфный, со- вершенно пластичный материал. Возвращение общества в аморфное, бесструктурное состояние - принципиальное условие самоутвержде- ния и саморазвития тоталитарной бюрократии. И поэтому все, что обеспечивает самостоятельность человека, не говоря уже о той или иной общественной группе, подлежит беспощадному искоренению.

Идеальным материалом тоталитарно-бюрократической воли к власти оказывается люмпен - человек без корней, не имеющий ниче- го за душой, а потому представляющий собой ту самую "чистую дос- ку", на которой, как говорил Мао Цзэдун во времена китайской

"культурной революции", можно писать любые письмена. Для тотали- тарной бюрократии люмпен становится не только основной "мо- делью", по образу и подобию которой перековываются люди, превра- щаясь в бесструктурную и безличную "социальную массу". Люмпен становится и главным орудием всеобщей уравниловки и нивелировки, ударной силой социальной энтропии. Так было, в частности, во времена насильственной коллективизации, разрушения сельских об- щественных структур. Так было во времена всех последующих боль- ших и малых "чисток", целью которых в конечном счете всегда ока- зывалось искоренение стихийно возникавших структур общества.

Единственной формой структурирования общества, допускаемой в условиях тоталитаризма, могли быть лишь организации, насажда- емые сверху, а потому с самого начала имеющие бюрократический характер. Все естественные способы социального структурирования

оказывались на подозрении, так как тоталитарная бюрократия склонна рассматривать любой личный и общественный, то есть са- мостоятельный, негосударственный интерес как анигосударственный.

А посему такой интерес должен быть наказан усташающей статьей закона, лучше всего статьей о контрреволюционной деятельности.

Самым прискорбным, самым пагубным для нравственного состо- яния народа оказывалось то, что любой, даже самый благородный вид неформальной социальной связи становился на один уровень с действительно антиобщественными, криминальными явлениями. Более того, последние получали перед законом преимущество, так как в них тоталитарная бюрократия видела большую близость к своим нор- мам. Во всяком случае, в лагерях, где уголовники содержались бок о бок с политическими, мельчайшее начальство назначалось, как правило, из уголовников.

Во всем этом безумии разрушения общества, в безумии, проис- текающем из тотально-бюрократической мании величия, вдохновля- емой манией величия Вождя, была своя логика.

Аморфное, бесструктурное общество превращало бюрократа в необходимейшую фигуру. Ибо там, где упразднялись как сложивши- еся, традиционные, так и общественно-необходимые (экономические, товарно-денежные) связи между людьми, там возникала необходи- мость в бюрократе, который предложил бы хоть некоторое подобие таких связей - их эрзац, как-то сопрягающий людей друг с другом.

Нужна была только "личность", которая осознала бы фантасти- ческие, невиданные, немыслимые даже в далеком рабовладельческом прошлом перспективы концентрации власти в руках одного человека, сумевшего возглавить тоталитарно-бюрократический аппарат. Аппа- рат искал Вождя, без которого тоталитарно-бюрократическая систе- ма остается незавершенной, Вождя, который не знал бы никакой

другой ценности, кроме власти, и был бы готов уложить за нее лю- бое количество народа, доказывая, что эти жертвы приносятся ис- ключительно ради народного блага.

Абсолютно схоластическим представляется вопрос о том, что же здесь чему предшествует: курица - яйцу или яйцо - курице?

Вряд ли вообще стоит вычлениять начало этого сложного процесса, пытаться выяснить, что именно считать началом сталинщины: самого

Сталина, внесшего наибольший вклад в создании бюрократии тотали- тарного типа, или эту бюрократию, по мере своего развития утвер- ждающую абсолютную власть Вождя.