Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата

   Умом Его беседы увлеченный,

   Кругом Его умов теснился круг;

   И кто не жал Ему с почтеньем руку? –

   Кто не хвалил Его ума?..

   Но пил и Он из чаши жизни муку

   И выпил Горе от Ума!!!…

П.Я. Чаадаева связывала с Ф.Н. Глинкой духовная близость, его привлекала глубокая религиозность Федора Николаевича, он часто бывал в московском доме Глинок и любил вести там беседы на религиозные темы. Посылая Петру Яковлевичу свое сочинение "Жизнь Пресвятой Девы Богородицы", Авдотья Павловна отмечала: "В разговорах Ваших, когда мне случалось их слышать, я всегда замечала направление религиозное, которое гораздо утешительнее нынешнего модного философического. Религия имеет в себе столько обетов, столько теплоты и пищи для души, которая так часто зябнет и томится среди мудрований века, может и блистательных, но мало утешительных".

Действительно, П.Я. Чаадаев часто прибегал к душеспасительным беседам Федора Николаевича. В одном из своих писем к нему он, прося прислать "проповеди митрополита" , писал: " Я все болен. Когда с вами увидимся? Это великое было бы для меня утешение". П.Я. Чаадаева в произведениях Ф.Н. Глинки привлекало именно их религиозно-патриотическое звучание: "Мне удалось, почтеннейший Федор Николаевич, выразить Вам прошлым вечером удовольствие, которое ваше чтение мне доставило. Позвольте же теперь попросить у вас два из прочтенных стихотворений – Московские дымы и Молитва Богородицы. – Они мне чрезвычайно понравились ".

Фотографический снимок с картины художника К.П. Бодри, изображающей кабинет П.Я. Чаадаева в его квартире на Новой Басманной, М.И. Жихарев, видимо, не случайно одновременно отправил и Ф.И. Тютчеву, который 30 ноября 1863 года в ответ ему писал: "Милостивый государь, от души благодарю вас за драгоценный подарок. Не без умиления узнал я в присланной вами фотографии знакомую, памятную местность – этот скромный ветхий домик, о котором незабвенный жилец его любил повторять кем-то сказанное слово, что весь он только одним духом держится .

И этим-то его духом запечатлены и долго держаться будут в памяти друзей все воспоминания, относящиеся к замечательной, благородной личности одного из лучших умов нашего времени".

Духовные связи Ф.И. Тютчева с Ф.Н. Глинкой проявляются не только в атмосфере круга их общения, но и в их рассуждениях, близких по темам и по мировоззренческим понятиям. Это касается прежде всего общественно-политической обстановки в Европе и в России, порождающей ключевые для судьбы человечества духовно-нравственные проблемы. Острые вопросы современности Ф.Н. Глинка рассматривал сквозь призму вечного религиозного опыта и пытался вынести их решение в сферу художественную, для убедительности придать им, как он это делал еще в ранний период создания "опытов аллегорий, или иносказательных описаний", форму аллегорическую, "старался облечь в одежду Поэзии сокровеннейшие ощущения, высшие истины" и "приблизить их к людям в виде более осязаемом". В конце 1830-х годов у него возникает замысел написать религиозную поэму "Видение Макария Великого".

В действительности это сочинение Ф.Н. Глинки во многом оказалось на удивление пророческим. Взяв за основу из жития Макария Египетского эпизод-легенду "видения" святому сатаны, сказавшего "сыну пустыни": "Попомни слова мои: придет, говорю тебе, время, когда бесы станут заходить к людям разве только за тем, чтоб дивиться на людей, чтоб у них учиться!", – автор предлагает читателю задуматься "о свойстве и приметах времени, на которое указывало таинственное существо". В качестве эпиграфа к поэме Глинка взял слова немецкого автора мистических сочинений и пастора XVIII века Фридриха Кристофа Эттингера: "Здесь идет речь о человечестве, – о судьбах человека!" Основному, стихотворному тексту поэмы предшествуют прозаические:  предисловие "От сочинителя", "Прибавление" к нему и "Позднейшее прибавление".

У поэта возникает необходимость обосновать свою авторскую позицию, убедительно, с приведением реальных фактов и нравственно-религиозных доводов подкрепить поэтический, иносказательный смысл сочинения. Ф.Н. Глинка приводит рассуждение "мудреца всех веков и любимца нашего времени" Шекспира об уме из трагедии "Генрих VIII": "Развратись только ум, и все эти дивные дары (дар оратора, дары наук, образование и проч.), направившись в дурную сторону, принимают тотчас же формы порока и делаются в десять раз гнуснее, чем прежде были прекрасны".

Вспомнить шекспировские слова заставило автора "Видения Макария Великого" состояние современной ему философии, или, как он говорил,  "лжемудрования" Прудона и Гегеля, опиравшихся в своих размышлениях на рассудок и материализм и отрицавших животворную силу религиозного верования. Ф.Н. Глинка выступает против того "нового развития", "которое навязывают нам разнузданные орды коммунистов и всесокрушительные учения туманных мыслителей". Он сетует: "Едва ли не сами, неуместным и судорожно-суетливым вмешательством в Великое Дело Провидения, которое хозяйственно распоряжается временами и сроками, едва ли не сами накликали мы эту апокалипсическую словесную саранчу, которая пожирает теперь, в глазах наших, нивы, так старательно засеянные отцами! Все благодатнейшие ощущения доброго, прежде пламенного сердца привлекли мы сами к железному подножию холодного судии, называемого Умом".

Но сочинитель не поддается отчаянию и пессимизму, его светлая душа полна веры и надежды на грядущее спасение, поэтому он смело и с каким-то радостным воодушевлением выступает "наперекор веку", "против течения потока" и взывает: "Не пора ли, скажем мы, человечеству, исстрадавшему, истомленному, пережившему все: и работу египетскую, и плен, и рассеяние вавилонское, не пора ли, – так долго блуждавшему по путям заблуждения, – этому блудному сыну возвратиться на покой, ко Отцу своему? – Промотав все заветное наследие, наскитавшись  по чужим странам, наевшись желудей и скотского корма, не пора ли вспомнить о прежней невинности золотых дней своих; о свежей девственности жизни, не знавшей зноя разнузданных страстей; о тихом домашнем счастии семьи; о дружбе, о любви, о доме Отца своего? – А этот Отец уже стоит на пороге и готов покрыть лобзаниями любви и прощения утомленную мыслию голову, изъеденную страстями грудь и все обветшалое тело своего бедного блудного сына!.. Итак, вот мысли, на которых построено "Видение Макария"!".

Выступая самой направленностью поэмы против "треклятого" беса, так повадившегося "ходить в мир" к "близоруким детям Адама" "с питьем, от которого дуреют люди", "с удицами для уловления душ", с сетьми да капканами, Ф.Н. Глинка понимал, что ополчает против себя тех, кто вел в то время "скрытую работу" по установлению "нового развития", и писатель  завершал первый вариант предисловия словами: "Люди, залюбовавшиеся разгулом века, нечестивыми возгласами германских натуралистов и в то же время привыкшие довольствоваться смазливыми куплетцами водевильной веселости, закричат против пиэсы, выступающей против течения потока, навстречу всем принятым мнениям, наперекор веку, без всех туалетных прикрас художественности, в суровом домашнем холсте и с какою-то апокалипсическою сумрачностью… Автор предчувствует это и облекает себя в железную броню терпения" .

Распространение безверия, а затем атеизма и нигилизма, брожение умов, замешанное на холодной закваске материализма, – вся эта духовная смута,  так волновавшая Глинку в конце 1830-х – начале 1840-х годов, вылилась в августе 1848 года в кровавую Французскую революцию, последствия которой были своеобразно предначертаны уже в "Видении Макария Великого": "Звезда упала в кладезь, и дым, от нее востекший, помрачил умы; Ангел, державший серп, уронил его на землю, и восшумела земля, возмутились народы…". Трагические революционные события во Франции горько убеждали Федора Николаевича в справедливости нарисованных им в поэме картин "сатанинской" жизни заблудшего и потерявшего нравственно-религиозные ориентиры человечества, ранее казавшихся ему довольно резко очерченными ("наперекор веку").

В "Прибавлении" к прежнему предисловию о происшедшем во Франции он писал: "Все это, однако ж, как показывает ближайшее рассмотрение дела, случилось не вдруг, не внезапно. Всё шло, надходило и близилось по-сте-пен-но. – Коммунизм, тождественный с древнею сектою Николаитов (смотр. Апокалипс ), не вдруг выказал свою косматую лапу. Он действовал скрытно, логически, искусно меняя имя и место. Но всегда, в каком бы виде не являлся, продолжал, как прилежный паук, одну и ту же работу. – Перешептываясь с страстями современного человечества, в высшей степени раздражительного, он подводил извилистые подкопы свои под основания всех порядков и, овладев мало-помалу подпольем всего европейского быта, разостлал свою густонасмоленную подстилку под роскошными коврами, которыми Европа убрала свои пировые залы, беспечно торжествуя долговременный мир. Чему ж дивиться после того, что одна нечаянно выроненная искра зажгла сплошной пожар? – И на пепле этого-то повсеместного пожара, который в одном месте гасят, в другом раздувают, происходит теперь какая-то великая травля: одно начало старается затравить другое, спуская, вместо собак, целые стаи пролетариев. – Вот положение Европы, в которой бури, начавшиеся вместе с февральскими метелями високосного 1848 года, угрожают сбить все межевые столбы, испортить всю географию и смешать министериальные расчеты всех – сосуд гражданственности опрокидывают вверх дном, и влага его, с каждым днем, мутится более и более…".

В "Позднейшем прибавлении" Ф.Н. Глинка "общий взгляд на общее потрясение древних порядков и вещей в Европе" дополняет конкретными примерами разрушительных революционных событий, что невольно склоняет его к выводу, печально подтверждающему убедительную выразительность картин, представленных в "Видении Макария Великого": "После всего этого, хотя не хотя, не должны ли вы сознаться, что едва ли не настало уже время, когда бесы могут придти учиться у людей?".

Предвосхищая недоуменное восприятие современными читателями некоторых весьма впечатляющих и смелых картин будущего, подсмотренных бесом в "тайных книгах" сатаны, сочинитель необычной религиозно-фантастической поэмы вынужден был объясниться по поводу своих как духовных, так и общественных позиций, представленных в "Видении Макария Великого", и заранее просил не называть его "ни раскольником, ни старовером". "Он просто наблюдатель, – скромно характеризовал себя автор, –  и если рисунки и очерки, им выставленные, затронут вашу любовь к какому бы то ни было времени и порядку вещей, то сознайтесь, что, видно, они – эти очерки – верны с подлинником: иначе вы не обратили бы на них внимания. – Автор отнюдь не восстает против наук (хоть иногда и повторяет, про себя,  с Грессетом : "Хоть меньше знать, да лучше б жить!…"), он доказывает, или желал бы только доказать, что науки (по данному им теперь направлению) и успехи в жизни общественной не всегда идут рядом с успехами нравственными и что комфорт, – этот представитель материяльности, – не должен быть любимою целию ни человека, ни общества".

Ф.Н. Глинка,  обеспокоенный религиозно-нравственным и общественным состоянием современного ему мира, хотел в предисловии к поэме показать, что "худое направление", проявляющееся в последнее время открыто, без зазрения совести, словно бес, развязанно и цинично откровенничавший перед Макарием Великим, имеет свои корни в истории. В качестве доказательства поэт приводит мнения и суждения исключительно иностранных авторов, как обозначавших в своих художественных произведениях отступления человечества от дороги, ведущей в Небеса, так и открыто отрицавших Бога и святотатствовавших (Прудон: "Бог – это зло"). Тут и Грессе, и Шекспир, и "сам праотец нынешней философии Спиноза", но в основном это современники Федора Николаевича: так нелюбимый им философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831), а в его лице и все "гегелисты", среди которых прежде всего автор "Жизни Иисуса", отрицавший достоверность Евангелий Давид Фридрих Штраус (1808–1874), писатель Александр Дюма-сын (1824–1895), духовный историк и поэт Эдгар Кинэ (1803–1875), безбожники Карл Грюн (1817–1887) и Пьер Жозеф Прудон (1809–1865), "диктатор", генерал Луи Эжен Кавеньяк (1802–1857), автор "Истории Французской революции" Адольф Тьер (1797–1877), римский папа Пий IX (1792–1878), французские и немецкие пасторы и архидиаконы… И никого из русских! Как будто "апокалиптическая словесная саранча" в виде идей "разнузданных орд коммунистов" и "всесокрушительных учений туманных мыслителей" еще не свалилась на землю русскую, а витала вокруг нее молвой газетных и журнальных сообщений.

Поэт призывал прислушаться к апокалиптическому гулу, возникавшему то в одной, то в другой точке Европы, вдумчиво отнестись к картинам тех или иных кровавых событий, развивавшихся подобно описанным в Откровении Иоанна Богослова. "Присмотритесь хорошенько к событиям века, – обращался он к читателям-современникам в предисловии к поэме, в которой собирался изобразить видение благочестивого монаха IV века, – прислушайтесь к говору народов. – Откуда эта тревога на земле?… Это множество вопросов? Эти пытливые пересмотры давно решенных дел? – Эта потаенная война новой мысли с старыми понятиями? – Что значат все эти поверки верований, этот гласный, всеобщий суд народа над народом, человека над человеком?! – "Покайтесь! – увещевает церковь, – исповедайте грехи свои!" – И никто не слушает церкви, а между тем, бессознательно, сама собою, происходит на земле великая вселенская исповедь: всякий высказывает вслух не только грехи, даже малейшие слабости – своего соседа!" . Только Православная русская церковь и священная  самодержавная власть представлялись для Ф.Н. Глинки незыблемыми.

Однако общественное сознание и настроения в России, во многом подверженные уже заметному западноевропейскому влиянию, вызывали тревогу и растерянность поэта. "Не замечаем ли мы, что с каждым днем все более и более встречается какая-то неловкость в бытах наших? – писал он в раннем предисловии к "Видению Макария Великого". – И как же этому быть иначе? Всмотритесь и сознайтесь, что мы идем ощупью. Все пути перепутались, все маяки погашены; об отклонении магнита, на компасах, ведут спор, а звездам не верят! – И в этой беспутице, когда старые дороги покинули, а новых найти не умеют, всякий направляет свой корабль по своим догадкам" . Эти "догадки" автор поэмы и представил в тех картинах, которые нарисовал в видении Макарию Великому вертлявый бес. Все фантасмагорические сцены будущего в поэме дышат апокалиптическим ужасом, растлением и безумием, постигшим человечество.

Познакомившись в 1840 году с поэмой Ф.Н. Глинки, М.П. Погодин, по-видимому, просто не решился публиковать такое странное "Видение". Может быть, у издателя вызвали сомнение резкие и невероятные картины будущего, нарисованные старым и почитаемым другом смело и с большим размахом поэтического воображения. Однако в "Прибавлении" к поэме, написанном по следам событий Февральской французской революции 1848 года, Федор Николаевич с горечью отмечал, что все его, казалось бы, причудливо-фантастические предсказания десятилетней давности сбываются сейчас и уже вышли из рамок неопределенного художественного времени. События из сатанинских "тайных книг" как бы оживали, разворачивались в современной действительности, и не были уже принадлежностью вымышленного пространства. "Всё, что здесь написано (кроме небольших позднейших прибавл), было написано задолго до последних событий в Европе, – подтверждал автор актуальность своего сочинения и верность апокалиптических предчувствий. – Не требующие никаких дальнейших объяснений, эти события говорят сами за себя. Рука Провидения сорвала символическую печать, разоблачила лицо тайны. И несть уже тайны иже не открывается!.. Все, что некогда творилось и мыслилось в сокровеннейших углах домов, проповедуется теперь на кровлях. Тиснение и свободное слово огласили всё домашнее, всё задушевное. – Чудные дела довелось нам видеть!!.. Все уставы переставляются; все привычные взгляды на мир, на жизнь, на человечество получают направление новое, небывалое. Все вековые здания как будто назначены на сломку. Европа распускается как старый невод, тает как соль, под которую подтекла вода. Все творение гражданственности пересотворяется".

Кровавые события 1848 года во Франции Федор Николаевич воспринимал особенно болезненно, под их впечатлением он написал "Позднейшее прибавление" к поэме, в котором отмечал подтверждение словам "вертлявого существа", говорившего Макарию Великому, что "бесы станут заходить к людям разве только затем, чтоб дивиться на людей, чтоб у них учиться". Современная поэту действительность приводила тому чудовищные свидетельства: "Прежде анатомировали только трупы, теперь самые болезненные рассечения хирургические производят над живым человеком! – Хотите ли добавить к этому, что (в сем 1848-м году) мессинцы, схватив у неприятеля 30 человек, сжарили их и съели, что венгерцы сдирали с живых людей кожу, что баррикады парижские освещались головами человеческими, у которых вырвали язык и, вместо него, налили в рот сала и вставили фитиль, взоткнув эти лампады на колья; хотите ли добавить еще, что в Трансильвании жарили младенцев и заставляли матерей оборачивать вертели, на которых сжигались их дети; прибавьте, что в Париже затевали живые баррикады, т.е. поставить вместо шанцев детей, старух и жен граждан и стрелять из-за них по городу – и вы согласитесь, что всё это рисует перед вами время, едва ли похожее на какое-либо другое" . Таковы были жутчайшие аргументы, доказывающие, что материальный и общественный прогресс не только не идет рядом с "успехами нравственными", но и  по-разбойничьи, по-дьявольски разрушает духовные первоосновы земного бытия.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: рецензия на дипломную работу образец, экзамены.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата