Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата

В этом плане важна глубокая лингвистическая работа [Жельвис, 1997], в которой рассматриваются в разных аспектах инвективная лексика и инвективные стратегии в 50 языках с учетом национальных и социальных особенностей общества. В юридическом аспекте весьма интересны разделы "Место вербальной агрессии в ряду других агрессивных средств" [там же, с. 35-43], "Социально-псиологические особенности инвективного словоупотребления" [там же, с. 50-59], "Особенности восприятия вербальной агрессии" [там же, с. 62-68]. Значимыми здесь могут оказаться многие положения. Например, такие: "…словами иной раз можно добиться даже большего, чем соответствующим физическим действием - например, ударом; не говоря уже о том, что "экстериоризация поступка" (тот же удар) в ряде случаев вообще может оказаться невозможной, и вербализация внутренних процессов является единственным способом их материализации" [с. 36]; "в случае возникновения конфликта одна из сторон, т.е. адресант, стремится к разрешению конфликта за счет моральной победы над адресатом. Если ему эта победа удается, конфликт разрешается для адресанта, но никоим образом - для адресата" [с. 62]; "для адресата существенно, обращена ли она (вербальная агрессия) против непосредственно присутствующего человека или употреблена в его отсутствие. В последнем случае она часто вполне допустима и не носит характера откровенного личного выпада" [с. 64]. Обратим внимание читателя на то, что более конкретная и содержательная попытка спроецировать проблему сквернословия в лингвоюридическую плоскость содержится в статье В.И. Жельвиса, помещенной в настоящем сборнике статей.

2

Проблема вхождения ЕЯ в юридические тексты (его адаптация в юридической сфере и обретение им новых значимостей) исключительно многогранна и сложна. Юридические тексты строятся на основе ЕЯ, но отношения его с ним разнообразны и неоднозначны.

На одном полюсе их взаимодействия ЕЯ в своей природной ипостаси как бы органически врастает в юридическую сферу, трансформируясь в юридические тексты (документы), которые сохраняют многие признаки естественной речи, лишенные внутренних юридических условностей и значимостей: субъективные пресуппозиции и модальности, нетерминологические слова в нечетких, размытых значениях, разговорные синтаксические конструкции, свободная композиция текста- все то, что свойственно речи людей, далеких от юриспруденции. Мы имеем в виду документы типа жалоб, заявлений, протоколов допроса, отражающих обыденную речь в ее естестве. Заметим при этом, что уже первичная юридическая обработка таких текстов существенно уводит их от естественных смыслов и форм в сторону юридических смыслов и форм, поскольку предполагают иные презумпции построения текста, иные модальности и - соответственно - иные способы воплощения. Так, следователь, ведущий допрос, выстраивает свою логику сюжета, используя "речевой продукт" допрашиваемого в качестве своеобразного субстрата (см. об этом: [Губаева, 1994]). Основной пресуппозицией при такой юридизации естественных текстов является осознанная или неосознанная необходимость включения естественных текстов в парадигму ЮЯ, формируемую в конечном итоге системой законов. Это, так сказать, приведение их к виду, удобному для осуществления юридической деятельности. В своей природной сути они часто для этой цели мало пригодны.

Следует заметить, что подобные проблемы при взаимодействии ЕЯ и ЮЯ имеют место и в первом аспекте. При осуществлении юрислингвистической экспертизы естественных речевых произведений (например, с целью установления их инвективности) происходит их своеобразный перевод на ЮЯ ( цель здесь та же - "подведение" под реальные статьи закона. Без этого юрислингвистическая экспертиза остается "чистым" лингвистическим исследованием.

Высшая форма юридизации ЕЯ возникает в законотворческой деятельности. Законодатель в настоящее время не имеет другой формы воплощения своего волеизъявления, нежели чем через ЕЯ. Разумеется, в текстах законов разных уровней, постановлений, приказов (например, ректора вуза), судебного приговора и т.п. используются элементы условного (в той или иной мере) ЮЯ, по отношению к которому элементы ЕЯ выступают в лучшем случае как генетическая внутренняя форма.

В то же время юридизация ЕЯ в правовых текстах не может достичь абсолютной степени. И не только потому, что ЕЯ даже в статусе внутренней формы для юридических терминов так или иначе продолжает воздействовать на его восприятие (это одна сторона вопроса), но и потому что в юридическом тексте необходимо сохраняются непосредственные содержательные элементы ЕЯ. К ним относятся, например, нетерминологизированная лексика, перешедшая в ЮЯ из ЕЯ со всеми присущими последнему свойствами: субъективными модусами и оценками [11], неопределенностью объема и содержания лексических единиц и смысловых границ между ними [12], грамматическими значениями слов и словоформ [13], служебных слов и связок, смыслами синтаксических конструкций, знаков препинания, логических ударений - то есть, всего того из сферы ЕЯ, от чего никак не может [14] избавиться автор юридического документа, пишущий на естественном русском языке.

В еще большей мере естественная субъективность ЮЯ обнаруживается при подходе к юридическим текстам со стороны их потребителей, особенно - рядовых носителей русского языка, не имеющих профессионального отношения к юриспруденции. В этом случае возникает широкая, ограниченная лишь общей логикой, здравым смыслом и культурой возможность разной модусной и смысловой интерпретации высказываний, составляющих текст юридического документа.

Естественность субъективизации юридических документов во многом проистекает из эволютивного характера создания многих из них. Принятию тех или иных законов в коллегиальных органах, например, предшествуют широкое обсуждение в прессе, слушания и прения [15], наконец, дискуссии в комиссиях, непосредственно составляющих законопроекты. Несомненно, что в таком процессе эволютивной юридизации текста происходит все больший его отход от "статуса" естественного текста, но вряд ли этот процесс достигает абсолюта, и при специальном анализе в нем, конечно, можно обнаружить "человеческие следы". В сферах формирования юридических текстов менее высокого статуса приближенность их к ЕЯ со всеми его атрибутами субъективности более очевидна, особенно это касается взаимодействия рядовых носителей языка и официальных органов, например, в разного рода заявлениях, жалобах, возражениях, являются, по сути, формами обыденной юридизации ЕЯ: авторы таких текстов ориентируются на некие представления об официальном стиле, которые формируются у них стихийно [16]. Их изучение, на наш взгляд, исключительно важно для решения проблем соотношения ЕЯ и ЮЯ: "наивная юриспруденция" (в юридическом, социальном, психологическом и лингвистическом аспектах в их единстве) еще ждет своего систематического изучения (см. отдельные работы в этом аспекте: [Байниязов, 1998; Гойман, 1990; Заблуждающийся разум?, 1990; Куприянов, 1998; Образы права, 1996; Пендиков, 1998; Сорокин, 1994; Сперанская, 1999].

3

Исследование вопросов на стыке ЕЯ и ЮЯ имеет не только сугубо теоретическую значимость. В нем обнаруживается совершенно отчетливый практический аспект, связанный с тем обстоятельством, что исходный текст - предмет юрислингвистической экспертизы - чаще всего создается или интерпретируется рядовыми говорящими, пишущими, читающими по законам ЕЯ и обыденных норм, а окончательный вывод эксперта должен соотнести конфликтную коммуникативную ситуацию с системой юридических норм (со статьями закона) и, следовательно, - должен быть сформулирован на строгом ЮЯ.

Например, одно из важнейших проявлений ЕЯ, о котором мы говорили выше, - наличие противоположностей (и подчас - противоречий) позиций (интересов) автора и реципиента. Еще раз подчеркнем: позицию автора могут представлять не только создатель текста, но и редактор (их непростыми внутренние отношения с автором по отношению к читателю чаще всего тожднственны), а позицию читателя с точки зрения их интересов по-разному "занимают" разные группы читателей.

Среди них особое место в юрислингвстическом отношении занимает (читатель)-персонаж. В связи с этим заметим, что вопрос о наличии норм восприятия и интерпретации текста, а также норм реакции на него со стороны слушающего и читающего в лингвистике вообще не ставится [17]. А это важнейший тип норм, из которого вытекает принципиальное "право" на определенную реакцию, скажем, по поводу негативного воздействия внутренней формы высказывания (см. выше).

В одной из своих статей [Голев, 1973] мы ставили вопрос о различиях предписательного и описательного подходов к семантике слова. Толковые словари стремятся фиксировать предписываемые носителям языка семантические нормы. Их составители как бы говорят: носители языка должны (такова норма!) ассоциировать со словом то содержание, которое помещено в словаре, например: АЛЬБАТРОС - "Крупная морская птица отряда буревестников с коротким массивным туловищем и длинными узкими крыльями" [Словарь, 1991, с. 143]. Существуют, однако, и реальные значения, которые объективно связываются рядовыми носителями языка с теми или иными словами и выявление которых может быть осуществлено только описательно - с помощью эксперимента (опроса). Скажем, со словом АЛЬБАТРОС, у большинства людей (неспециалистов) ассоциируется обобщенный образ, объективируемый фразами типа "какая-то морская птица", и дополненный разного рода ассоциациями, отражающими опыт общения с денотатом и пользования словом, этот денотат (альбатроса) обозначающим. Описательный толковый словарь, если ему суждено когда-нибудь быть созданным, призван фиксировать именно такие значения: не те, что должны быть, а те, что есть.

Мы полагаем, что для юрислингвистической экспертизы это важно по той причине, что поведение людей в конфликтных речевых ситуациях, употребление ими слов и особенно реакции на них определяются реальными нормами, реальными значениями, которые эксперту необходимо знать. А чтобы знать их надо выявить, квалифицировать - а это и будет обозначать реализацию описательного подхода к семантике (опыт такой квалификации на примере инвективной лексики представлен в п. 4 нашей статьи).

Сказанное касается и слов юридического метаязыка (равно как и их естественных синонимов и членов семантического поля), например, таких, как ОСКОРБЛЕНИЕ, ОБИДА, МОРАЛЬНЫЙ УЩЕРБ, ВРЕД, НРАВСТВЕННОЕ СТРАДАНИЕ, (ПЕРЕЖИВАНИЕ), ПОРОЧИТЬ, УНИЖАТЬ, ЧЕСТЬ, ДОСТОИНСТВО, (ДЕЛОВАЯ) РЕПУТАЦИЯ, ДОБРОЕ ИМЯ, ПРИЛИЧИЕ (В НЕПРИЛИЧНОЙ ФОРМЕ), КЛЕВЕТА, ЗАВЕДОМО (ЗАВЕДОМО ЛОЖНЫЕ СВЕДЕНИЯ), БУКВАЛЬНЫЙ СМЫСЛ - то есть всех тех слов и выражений, которые представлены в юридических документах, например, в статьях 129 (Клевета) и 130 (Оскорбление) УК РФ и статей 150 (Нематериальные блага) и 431 ГК РФ и др. Многие из таких слов, как мы отметили выше, имеют не в полной мере терминологизированный смысл [18]. От того, как реально функционируют эти слова-понятия в обществе в собственно смысловом, нормативно-стилистическом, психолингвистическом, социолингвистическом аспектах языка-речи во многом зависит реальное общественное действие понятий, выражаемых ими, и - соответственно - закона, регулирующего это действие (путем санкций, в случае их нарушения).

Рассмотрим в этой связи более подробно словосочетание БУКВАЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ, употребленное в статье 431 ГК РФ: "судом принимается во внимание буквальное значение содержащихся в нем (в толковании) слов и выражений". Вполне понятны те установки, которые привели юристов к этому примечанию, призванному противостоять субъективному толкованию закона. Однако термина БУКВАЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ в лингвистических словарях нет - это обиходное выражение. В толковом же словаре [19], объясняющем обиходные слова, значение прилагательного БУКВАЛЬНЫЙ определяется так: 1. Точно соответствующий чему-либо. Буквальный перевод. Буквальное воспроизведение текста. 2. Прямой, не переносный, не метафорический. В буквальном смысле, значении (слова). Народ был действительно грамотный, и даже не в переносном, а буквальном смысле. Наверно более половины из них умело читать и писать (Дост. Зап. из Мертв. дома). Отец слушал его, открыв рот - не в переносном, а в буквальном смысле этого слова (Кавер. Откр. книга) [Словарь, т. 1, 1991, с. 807]. Совершенно очевидно, что второе из приведенных значений не может быть понято "буквально", иначе придется толковать выражения типа ЛИПОВЫЕ ДОКУМЕНТЫ "не метафорически" как "документы, сделанные из липы". Во многих выражениях именно переносный смысл является главным, сущностным, тогда как видение исключительно прямого смысла нередко выглядит прямолинейным, упрощенным, не соответствующим точному смыслу высказывания; БУКВАЛЬНЫЙ чаще всего означает "механически выводимый из суммы смыслов частей", тогда как "точный" смысл целого далеко не всегда соответствует этой сумме. Не случайно с этим смыслом слова БУКВАЛЬНЫЙ соотносятся слова БУКВАЛИЗМ, БУКВАЛИСТ, БУКВАЛИСТСКИЙ, имеющие негативно-оценочный смысл: БУКВАЛИЗМ - "формальное следование чему-либо; строгое соблюдение внешней стороны чего-либо в ущерб существу дела" [Словарь, т.1,1991, с.807]. Ср. следующий диалог трех персонажей книги Л. Успенского по поводу заголовка газетной статьи "БУКВАЛЬНО ДВА СЛОВА". "Увидев этот заголовок, повздорили между собой три моих приятеля. Первый, скептик и иронист, ехидно заметил: - Ну конечно! "Буквально два слова!". А напишете две тысячи два. Зачем эти гиперболы: "Буквально"? - А затем, - откликнулся второй, что вы то и есть презреннейший из буквалистов. Вас смущает простейший языковой троп. Преувеличение или преуменьшение. - Он не буквалист, он буквоед - вступился третий. - Если сказано: "Петух сидел на коньке", он спросит: "На кауром или саврасом?". Или потребует, чтобы сказал: "Сидел на стыке плоскостей двухскатной крыши" [Успенский, 1973]. Таким образом, отсылка к "буквальным значениям" не только не способствует приближению к сути, но и основательно запутывает ее, если опять же не упрощать реальный смысл данного словосочетания. Причина этого лежит в "неюридизированном" использовании единицы ЕЯ. Ср. также аналогичную ситуацию с использованием в тексте судебного постановления слова МНОГОСЛОЖНЫЙ, проанализированную в статье Н.Д. Голева и В.А. Пищальниковой в настоящем сборнике статей.

Сказанное касается и нетерминологизированных слов ЕЯ, попадающих в сферу действия того или иного закона (хотя уже сам факт того, что они напрямую соотносятся с ЮЯ, так или иначе терминологизирует их). В первую очередь мы говорим здесь о словах, часто попадающих в орбиту статей закона о клевете и оскорблении. К ним относятся слова типа РВАЧ, ХАПУГА, ХАЛТУРЩИК, БАБНИК, ТРЕПЛО и т.п., в которых соединяются аспекты клеветы (несоответствия действительности) и оскорбления (неприличной формы обозначения), и слов типа СВОЛОЧЬ, ГАД, КОЗЕЛ, которые являются "чистыми" словами-инвективами вне денотации (отношения к действительности), предназначение которых в языке связано не просто с выражением негативного отношения к "объекту обозначения" (для этого есть "приличные" формы), но и с демонстрацией пренебрежения к нему, уничижения и оскорбления его, для чего и избираются неприличные формы. Продолжая заявленную выше линию, заметим, что неприличие является нарушением нормы табуистической (запретительной) природы. Данные слова, однако, в обыденной коммуникации "запрещено" употреблять не вообще (говоря вообще, эти слова - цензурные, хотя и относятся к просторечной лексике, а некоторые из них, может быть, даже литературные, то есть вообще не "запрещенные"); однако применительно к конкретному человеку их употребление является "вызовом" общественной морали и воспринимается "конкретным" человеком в силу этого как оскорбление [20]. Иными словами, инвективная значимость в них возникает лишь в специально направленном, демонстративном, употреблении.

Окказиональная юридизация инвективогенных слов, происходящая при исполнении закона о чести и достоинстве личности (в том числе при экспертизе, в судебной практике), обладает, на наш взгляд, явно недостаточной практической силой. И здесь трудно рассчитывать на прецедентное право: слишком большой массив слов задействован в инвективной сфере, причем список их бесконечно обновляется (лингвистам известна склонность экспрессивно-эмоциональной лексики к непрерывному обновлению, особенно в просторечии, арго), изменения здесь происходят не только количественные, но и качественные. ибо у таких слов часто меняются смысловые и функционально-стилистические признаки и вслед за ними - качество и степень инвективности. Мы уже не говорим о том, что в разных контекстах и ситуациях, по отношению к разным лицам и в употреблении разных лиц одно и то же слово на шкале инвективности достаточно легко меняет свое место (это уже отдельная большая и сложная тема).

Тем не менее (а скорее всего - тем более) процесс терминологизации инвективной лексики в практической юрислингвистике должен приобрести легитимные формы. Означает ли это, что должен быть узаконен некий список слов, применение которых запрещено не только стихийной цензурой - табу, но и официальным правом? Без специального обсуждения и исследования на этот вопрос трудно ответить однозначно как утвердительно, так и отрицательно. Ясно, однако, что такое обсуждение было бы весьма нужным для теории юрислингвистики, для которой проблема взаимоотношений между углами "юрислингвистического треугольника" принципиальна. Говоря об "углах", мы имеем в виду следующие компоненты: 1) непосредственный (отражательный, детерминированный внеязыковыми связями) языко-речевой смысл, возникающий при соотнесении знака с действительностью, 2) внутрисистемные значимости, условные по отношению к отражательному содержанию, 3) условные (в более высокой степени) значимости, возникающие в собственно юридической парадигме.

4

Что касается практики юрислингвистической экспертизы инвективной лексики, то мы полагаем, что для ее осуществления на первом этапе юридизации целесообразным явилось бы составление нормативного юрислингвистического словаря инвективных слов и выражений, научное предназначение которого - отразить результаты описания их инвективного функционирования в узусе. Главный теоретический вопрос при его составлении - существует ли в социуме достаточная устойчивая по силе и качеству (стереотипная) реакция на те или иные инвективные слова, которую можно квалифицировать как некую норму (индекс инвективности слова) и на которую можно опираться в юрислингвистической экспертизе? Позитивный ответ на него предполагает поиск адекватной методики измерения такого индекса.

Для теории юрислингвистики важно подчеркнуть правомерность подхода к значению как узуальному явлению. Этот подход вполне согласуется с современными антропоцентрическими принципами. Ср.: "Значения слов - это, грубо говоря, то, что мы "имеем в виду", или "держим в голове", когда произносим слова, А поскольку то, что мы "имеем в виду", может меняться в зависимости от контекста или ситуации, мы должны уточнить, что значение - это только постоянные, не меняющиеся условия употребления слов. Эти постоянные условия могут быть установлены разными способами, включая изучение методом интроспекции, а также с помощью изучения фразеологии, стандартных метафор, методом опроса информантов, с помощью различного рода психолингвистических экспериментов и т.д." [Вежбицкая, 1996, с. 243]. Наши первоначальные исследования инвективной лексики показывают возможность и перспективность таких поисков. В их результате методом опроса информантов были выявлены "постоянные", устойчивые значимости употребления слов в определенном аспекте. Уже в этом, довольно простом, варианте анкетирования отражается тот факт, что положение слова на шкале инвктивности более или менее устойчиво.

Наша анкета была такова.

АНКЕТА ДЛЯ СБОРА МАТЕРИАЛА ДЛЯ СЛОВАРЯ

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: культурология как наука, реферат загрязнение, доклады 7 класс.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата