Советское Конституционное право

| Категория реферата: Рефераты по юриспруденции
| Теги реферата: реферат безопасность, экзамен
| Добавил(а) на сайт: Антонов.

- принудительное переселение целых народов
(крымских татар, чеченцев и ингушей и др.), якобы скомпрометировавших себя "тотальным коллаборационизмом" с оккупантами в годы войны;

- принудительная депортация населения из прибалтийских республик под видом борьбы с
"контрреволюционными элементами" и др.

Сталинизм обусловил появление в Конституции раздела об основах общественного строя - экономической и политической основы социализма.
Это был способ юридического навязывания определенной идеологии и ее правовых институтов.
"Основы" ничего не добавляли к правам и свободам граждан, они не только не способствовали развитию личной инициативы человека, но откровенно губили ее. В сущности, дело сводилось к закреплению господства в экономике государственной собственности и планового ведения хозяйства, а также к исключению политического плюрализма.
Государственное право приобрело характер некоего внешнего демократического фасада, но по существу оставалось только прикрытием грубой диктатуры.
Таким же формальным являлся новый советский федерализм, легший в основу государственного устройства СССР после его образования в 1922 г.
Россия продолжала оставаться федеративным государством, но мало кого заботил странный характер этой "федерации". В ней не было равноправных субъектов, а были образованы, наряду с обычным административно-территориальным делением, отдельные автономные республики и автономные области, создавшие видимость национальной государственности. Единое государство было искусственно расчленено в угоду идеологическому лозунгу большевиков о праве наций на самоопределение. На самом деле ни одна из наций этого не требовала, и все нации после
"самоопределения" в равной мере страдали от гнета большевизма. Модификации государственного права в годы правления Н.С. Хрущева и Л. И. Брежнева не затронули его сути. Государственно-правовые институты, несмотря на некоторую демократизацию, по-прежнему лишь оформляли власть коммунистической партии, игнорировали приоритет человека, его права и свободы. В стране действовали "правовые" механизмы, которые начисто перечеркивали свободу слова, печати, вероисповедания, политической деятельности, многие личные права граждан.
Репрессии, вплоть до массовых расстрелов (1962 г. в Новочеркасске), ссылки и высылки по-прежнему применялись для расправы над инакомыслием и свободолюбием. Представительная система пребывала в состоянии застоя и формализма. Известное обновление государственно-правовых институтов начавшееся после XX съезда КПСС (1956 г.), отражало политику верхов, которые стремились отбросить наиболее одиозные стороны сталинизма, но сохранить тоталитаризм. Были сделаны попытки как то оживить представительную систему, ослабить ограничения гражданских свобод, дать импульс укреплению правосудия. Но над всеми процессами довлел зловещий контроль партаппарата, явно не желавшего расставаться с властью. Поэтому слабые попытки реформ уходили "в песок", подлинный конституционный строй так и не сложился.
Брежневская бюрократия беспрестанно маневрировала, пытаясь сдержать требования демократических перемен. В ее действиях, однако, проглядывала очевидная двойственность. С одной стороны, разворачивались судебные процессы против инакомыслящих, сотни диссидентов были лишены свободы и отправлены в лагеря или в психбольницы, многие - высланы из страны. Произошло восстановление в былой силе и даже расширение аппарата КГБ, колоссально разрослась пропагандистская машина для идеологического оболванивания масс.

С другой стороны, проводилась политика уступок освободительным настроениям внутри страны и давлению общественного мнения Запада. Правящие круги решились на ратификацию принятых ООН в 1966 г. Пактов о правах человека, но не допустили их широкого резонанса в средствах массовой информации. В 1975 г. после долгих, но безуспешных попыток найти удобные для себя формулировки Л. И.
Брежнев подписал Хельсинкский документ с его
"третьей корзиной", в котором провозглашалась незыблемость общепризнанных демократических прав и свобод человека. И хотя этот документ так и не обрел реальной силы в стране, демократическая общественность почувствовала международную поддержку.

В 1977 г. была принята Конституция СССР, отразившая двойственный характер брежневской политики. Она полностью сохранила в неприкосновенности антидемократическую машину власти, созданную еще И. В. Сталиным, и в то же время попыталась расширить перечень гражданских прав и свобод. Но и на них легла печать двойственности: к формулировкам из международных документов добавлялись "цели коммунистического строительства". В Конституцию, красочно расписывавшую достижения "развитого социализма", была включена пресловутая ст. 6, закрепившая руководящую роль КПСС в общественной и государственной жизни.

Социализм без свободы доживал свои последние годы. Его лидеры, однако, не поняли убийственного для них синтеза внутренних и внешних факторов, властно толкавших страну к изменению государственного строя. Общественное мнение в этот период еще не обрело силы, чтобы заставить власти дать народу права и свободы, но добилось многого, и прежде всего дискредитации сталинского тезиса о мнимой свободе при социализме и несвободе при капитализме, который стал восприниматься наоборот, овладевая массами. Это был главный сдвиг, подготовивший перестройку. Исчерпав все свои идеологические ресурсы, социалистическая демократия так и не смогла уйти от тоталитаризма, дать народу права и свободы, которые давно имели граждане "загнивающего" капитализма.

В тоталитарном обществе наука государственного права являет собой поистине печальное зрелище. Ее удел - обоснование "демократизма" очевидной диктатуры и разгула насилия. В рамках постоянно подогреваемой властями борьбы против "буржуазного юридического мировоззрения" несколько поколений советских государствоведов развивали ложные теоретические концепции о "демократической природе" советского государственного права, его
"тесной связи с массами" и т.д.

На протяжении всех 70 лет российского тоталитаризма обслуживающая его наука подчеркивала свою "диаметральную противоположность" по отношению к дореволюционной науке.
Противоположность виделась главным образом в различии "методов" изучения права: диалектического материализма и идеализма, в несовместимости
"социально-политической природы" государственного строя капитализма и социализма. На деле подобного рода "методология" выявилась в бездумную критику всего прошлого и столь же бездумное превозношение всего сущего. Получалось, что государственное право царской России, будучи по природе эксплуататорским, только и делало, что закрепляло политический гнет над человеком, а пролетарское государственное право несло свободу трудящимся массам Сотни научных работ были написаны с единственной целью -- доказать, что
Государственная Дума не была подлинным парламентом, что гражданские права и свободы жестоко подавлялись вплоть до бессудных расстрелов, репрессий, безосновательных ссылок и т.д. Работы зарубежных ученых-государствоведов, написанные с позиций современной им цивилизации, преподносились как апологетика классовых интересов буржуазии.

Аналогичным был подход и к иностранному государственному праву, в котором видели
"империалистическую сущность", отрицание демократии, подавление гражданских прав и свобод, господство монополистического капитала и т.д.
Фальсификация российского дореволюционного и зарубежного государственного строя была и оставалась одной из основных задач советской науки государственного права с ее первых и до последних дней.

Тон этому идеологическому террору задавала теория марксизма-ленинизма, видевшая в государстве
"машину для подавления одного класса другим". Эту теорию активно развивали и насаждали В. И. Ленин и его соратники (Л.Д. Троцкий, Я.М. Свердлов, Н.И.
Бухарин, М.И. Калинин и др.), принуждавшие исследователей смотреть на государственное право через призму диктатуры пролетариата как, якобы, вершины демократии, утверждать "превосходство" советского народовластия, бороться с "буржуазным влиянием" и т.д. После образования СССР редкие исследователи вспоминали о суверенитете России, ее праве на национальную государственность; даже
Конституцию РСФСР никто уже не воспринимал всерьез. Видный большевистский государствовед П.И.
Стучка, например, писал: "...Конституции СССР и
РСФСР одна другую дополняют и, вместе взятые, составляют единое неразрывное целое, единую
Советскую Конституцию". В то время, как в других союзных республиках развивалось национальное государственное право, в России оно было полностью слито с понятием "советское государственное право".

Становление советского государствоведения, исключавшего всякое инакомыслие, происходило в ленинский период. Постепенно были вытеснены или
"перевоспитаны" представители старой школы
(Палиенко, Котляревский, Плетнев и др.), а на их место в университеты пришли в основном малообразованные выдвиженцы партии. Стучка,
Крыленко, Курский и другие, утвержденные партией, лекторы Коммунистического университета начали создавать и пропагандировать государственно- правовые формы диктатуры пролетариата. Они и многие другие исследователи обосновывали
"демократизм" явно антидемократического избирательного права, грубого попрания свободы слова, вероисповедания и других гражданских свобод, неограниченность исполнительной власти, отказ от разделения властей, мнимый федерализм и т.д. Приставляя к какому-либо институту слово
"социалистический", пытались увести его смысл от общечеловеческого. В первые советские годы кое-то из государствоведов пробовал как-то совместить диктатуру пролетариата с необходимостью "правового государства", но этому быстро был положен конец. В
1930 г. малообразованный большевистский лидер Л.
Каганович дал установку: "Мы отвергаем понятие правового государства даже для буржуазного государства. Как марксисты мы считаем, что буржуазное государство, прикрываемое формой права, закона, демократии, формального равенства, по сути дела есть не что иное, как буржуазная диктатура...
Если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьез о правовом государстве и тем более применяет понятие "правового государства" к
Советскому государству, то это значит, что он идет на поводу у буржуазных юристов, — это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве". Попасть под подобного рода критику в те годы означало немедленно быть репрессированным.

Но если в течение 20-х - начала 30-х гг. в юридической литературе еще были возможны какие-то споры о предмете государственного права, его структуре, еще сохранялось какое-то влияние старой школы, то с принятием сталинской Конституции положение в корне изменилось. Страницы учебников и научных изданий заполонили схоластические рассуждения о якобы демократической природе союзного государства, невиданном расцвете полновластия народа. Государственно-правовая наука превратилась в своеобразный комментарий идей И. В.
Сталина, культ которого попирал элементарную логику и здравый смысл. Во главе юридической науки встала зловещая фигура Вышинского, который установил подлинный террор против инакомыслия в науке. Сотни ученых-юристов были репрессированы, погибли в застенках ГУЛАГа в соответствии с тем правом, которое они же и утверждали. В 1938 г. состоялось Совещание по вопросам науки Советского государства и права, которое в соответствии с
"указаниями товарища Сталина о задачах правовой науки" осуществило разгром "врагов" на "правовом фронте", установив абсолютную монополию
"марксистско-ленинского учения о государстве и праве".

Как и другие отрасли юридической науки, наука государственного права утратила реалистический подход к праву и законности, превратилась в голую апологию сталинской тирании. На фоне дикого разгула репрессий и массовых нарушений
"социалистической законности" поднялась волна неуемных восхвалений "великого вождя" и "самого демократического в мире строя". Академик И.П.
Трайнин, хорошо информированный о трагическом положении дел с законностью, писал в 1939 г. "о безраздельном суверенитете, т.е. полновластии советского народа"'. В послевоенный период науку государственного права не миновала борьба с космополитизмом. Под этой ширмой были свернуты многие исследования, а из науки изгнаны крупные специалисты.

В 60-е - 80-е гг., когда партией было объявлено о перерастании государства диктатуры пролетариата в общенародное государство, наука государственного права тщетно пыталась найти свою
"нишу" в этом явлении. Стали пробиваться отдельные идеи, отражавшие некоторую демократизацию политического режима. Но никаких принципиально новых категорий и подходов выдвинуто не было, ибо государственный строй и политическая система остались прежними. Наука тоталитарного государственного права так и осталась служанкой тоталитаризма.

Столь печальную участь науки советского государственного права нельзя ставить в вину исключительно ее представителям. Бесчеловечный режим требовал под страхом репрессий работать только в русле партийных указаний.

Следует учитывать и то, что тоталитарное государственное право при всей своей антидемократической сущности служило коммунистической идее о "царстве свободы" и социальной справедливости, которая большинству людей того времени, находившихся под прессом пропаганды, казалась привлекательной. К тому же это право, хотя и основанное на насилии, все же устанавливало определенный общественный порядок, который, отвечая на практические запросы, нуждался в каком-то теоретическом осмыслении. Отдельные проблемы науки, как бы стоявшие в стороне от идеологической демагогии, носили либо отвлеченный, либо сугубо прагматический характер. Среди государствоведов было много образованных специалистов с демократическими убеждениями, искренне стремившихся к решению проблем государственного права в интересах народа.

Свободное русское государствоведение продолжали развивать его зарубежные представители.
После революции из России уехали или были высланы многие видные ученые, создавшие в эмиграции ряд трудов с критикой большевистского тоталитаризма.
Н. Тимашев и Н. Алексеев в середине 20-х гг. издали за рубежом двухтомный сборник о праве
Советской России, где аргументировано критиковали большевистский государственный строй, основанный на диктатуре, за что были подвергнуты демагогической критике все того же П. Стучки.

Глубокие исследования социалистического тоталитаризма проводил профессор государственного права И. А. Ильин (1883-1954 гг.). Он убедительно развенчал теоретическую основу большевистского насилия - классовую концепцию государства. В книге
"Путь духовного обновления" (1937 г.) соотношение классового и государственного интереса трактуется как несовместимость, но в то же время подчеркивается, что «если определенный интерес определенного класса духовно обоснован и справедлив, -- то это уже не классовый интерес, но интерес народа в целом, интерес самого государства и потому каждого отдельного гражданина как такового; и тогда бессмысленно кричать о том, что это-де "классовый интерес"»'.

И.А. Ильин видел в политической победе узких классовых интересов прямой путь к разложению государственного правосознания и огромную опасность для самого "победившего" класса. Имея перед глазами мрачную картину большевистского государственного террора, он предрекал: "Попытка одного класса победить и подавить или, тем более, искоренить все остальные классы заранее обречена на неудачу; ничего, кроме расстройства жизни, всеобщего обнищания, культурного разложения и бесконечной гражданской войны, из этого не выйдет". И. А. Ильин видел спасение России в высокой духовности и самобытном правовом государстве. На склоне лет в сборнике "Наши задачи" Ильин обосновал неизбежность изживания социализма и его государственного строя, Он видел антисоциальность этого строя, который убивает свободу и творческую инициативу, уравнивает всех в нищете и зависимости, проповедует классовую ненависть вместо братства, правит с помощью террора, создает рабство и выдает его за справедливый строй.

Ильину принадлежат глубокие наблюдения над практикой советского тоталитаризма. Последний держится, в частности, заметил он, не основными законами, а партийными указами, распоряжениями и инструкциями, государственные органы представляют собой только показную оболочку партийной диктатуры. Тоталитарное общество Ильин называл социально-гипнотической машиной, отмечая: "Это жуткое, невиданное в истории биологическое явление
- общество, спаянное страхом, инстинктом и злодейством, но не правом, не свободой, не духом, не гражданством и не государством"'.

В самые трудные годы массовых репрессий и борьбы с фашизмом Ильин верил, что Россия возродится и расцветет. Свою надежду он связывал с могучим потенциалом человеческого стремления к свободе: "Все живые источники человеческого качества - от элементарной порядочности до высших ступеней святости - суть дело свободы". Без свободы, следовательно, нет и источников добра в жизни, без нее иссякают вера и знание, совесть и честность, правосознание и верность, искусство и хозяйственный труд, патриотизм и жертвенность.

Были и другие выдающиеся представители свободного русского государствоведения. Многие их труды до сих пор остаются неизвестными нашей юридической общественности.