Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата

С самых первых строк от этой «сентиментальной повести» повеяло абсурдом: «Летчики пили джин в баре аэровокзала. Стюардесса, лежа в шезлонге, читала «Муму». Пассажиры играли в карты, штопали и тихо напевали».

Красноперов держит свой путь в Иную жизнь. По натуре он объективный идеалист, потому считает, что все останется по-прежнему, даже тогда, когда его не станет. Останется мостовая, здание ратуши, рекламные щиты, только он «гостем дело» укатит в Иную жизнь, жизнь таинственную и незнакомую. Что же это за жизнь? Это мир разрушенной логики, в котором девушки, как в романах Достоевского, бросаются с моста в реку, мужчины, в прекрасных сорочках «мулен» вешаются на ветках клена в лучах полуденного солнца, а юноши спортивного вида падают с балкона, так и не успев дочитать книгу. Причем все эти «забавные истории» случаются в рамках одной единственной главы: «Что бы это значило?». Это напоминает нам абсурдные случаи, завершающиеся необоснованным летальным исходом, в микрорассказах
Даниила Хармса. Короткий рассказ – восемь – девять смертей и, как минимум, два сумасшествия. Это вываливающиеся из окон старушки, ужасные дети, на которых напустили столбняк, чудотворцы, которые в наши дни уже не творят чудеса, Пушкин и Гоголь, бесконечно падающие и спотыкающиеся друг о друга, история о неком Мясове, который делает покупки, но тут же их теряет.
Сплошные небылицы и чудеса. Алогизмы и литература абсурда имеют давнюю традицию. Вся письменная литература произошла от двух устных жанров: сказки и анекдота. Анекдот и послужил основой для различных течений абсурдизма.
Один из давних случаев абсурда – это диалог между библейскими героями:
«Каин, где брат твой Авель? Что я, сторож брату моему?». Диалог комически – трагический для тех, кто знает, куда подевался Авель, кстати, основой взятый для довлатовского рассказа: «Вышло так, что я даже охранял своего брата» (27,III,210) /прямо-таки библейская ситуация: «страж брату моему»/.

Разнообразные сказочные сюжеты, построенные на абсурде, в которых человек по колено увязает в камне и, оставив ноги, бежит за топором, чтобы разбить камень, переходят в классические произведения, в которых человек, погибший в катастрофе, возвращается на сцену и произносит монолог. Или на протяжении всего действия герои пытаются спрятать труп, который лежит здесь уже пятнадцать лет. Привычные рамки действительности ломаются, чтобы за абсурдными поступками открылась вдруг какая-то дотоле невидимая, но очень важная правда. Следовательно, абсурд – это правда. Таково и предназначение искусства – проникать сквозь выцветший покров привычного в неведомые глубины того, где человек сам себе загадка. Абсурд – это тоже искусство.
Неслучайно, что по истории Алисы, «лепой – нелепице» Льюиса Кэррола, уже сотни филологов защитили свои диссертации. Не меньше ею занимались математики, физики, историки, теологи. Странные герои всегда в моде. Чего стоит хотя бы один Шалтай - Болтай, предлагающий Алисе задачу из области формальной логики, или взбалмошная Черная Королева, чьи поступки невозможно предугадать, и остальные, которые, по словам Алисы, «все страньше и страньше».

Абсурдизм долгое время утверждал себя в литературе. Окончательно он был узаконен появлением в XIX веке Козьмы Пруткова в России и А.Милна и
Э.Лира в Англии. А в XIX веке абсурдисты стали удостаиваться даже
Нобелевских премий. Довлатовский абсурдизм более или менее близок к
«неулыбающемуся мистицизму» Хлебникова и Набокова. Он философичен, зол на жизнь и печален одновременно. Разрушение логики может рождать либо нелепое и комическое, либо страшное и загадочное, близкое Хлебниковскому:

И я думаю,

Что мир только усмешка,

Что теплится на устах повешенного.

Декларация Хлебникова – это в какой-то мере девиз «сентиментальной повести» Довлатова. Разгул подсознания, бубнение, заговаривание читателя
/глава 13 – «Разговоры», глава 15 – «Разговоры»/ - говорят герои французского кинематографа, стихами и прозой, они спорят и каламбурят, напоминая нам никчемных и болтающих без умолку Мартинов и Смитов в «Лысой певице» Ижена Ионеско.

Общая картина повести напоминает сон. Он подобен сну гоголевского майора Ковалёва, который в Благовещение ищет и не может найти свой нос. Так и Красноперов пытается отыскать ответ на какой-то очень важный вопрос. Сон своего рода медитация, духовное созерцание, мышление образами. Во сне мы думаем больше и погружены в себя целиком, во сне случается проще найти ответ, чем в яви.

Поэтика алогизма – это игра с фантомами, аллюзиями, нарушенными причинно-следственными связями /«в огороде – бузина, в Киеве – дядька»/, двойниками.

Двойник Красноперова, человек в цилиндре, галифе и белых парусиновых тапках /намек на готовность к смерти/ постоянно контролирует
Красноперова, являясь его партийной совестью. Он и внешне очень похож на
Красноперова, но более решителен, чем последний. Красноперов – человек умеренный и тихий, из тех, кто заходит в дверь последним. Он боится и подчиняется своей партийной совести. Но делает это только в СОЗНАТЕЛЬНОМ
МИРЕ, в БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ - он свободен, бодр и смел, он может проводить время с хозяйкой, девиз которой «комфорт, уют и чуточку ласки», может гулять по бульвару Капуцинов, насвистывая «Уж небо осенью дышало» в ритме ча-ча-ча /несоответствие во всем: правила и нормы; музыки, ритма и текста/.
Но не соответствовать действительности он может только в ирреальном мире. В реальном – партийная совесть не дает ему спуску: не позволяет покупать
Пастернака, говорить лишнего. Она следит за ним без сна и покоя, успевая при этом жаловаться на нищенскую зарплату. Наконец, человеку в галифе,
Малофееву надоедает быть приставленным к Красноперову в качестве партийной совести. И он, наскоро пообедав баночкой сардин в томатном соусе, методично лишает себя жизни, взорвавшись в кабинке туалета. «Иная жизнь, полная разочарований, мерзости и кошмара, толпилась, хохоча, у него за спиной».

Главным для Красноперова, оставшегося без своей партийной совести, было выяснить, что такое ИНАЯ жизнь: мир, в котором царит самоубийство, пьянство, нищета, безответственность: «Пилот обернулся и спросил: - Налево? Направо?

Мгновение был слышен четкий пульс компьютеров.
- Направо! – закричали те, кто уже летал по этому маршруту» (27,94).

Вся повесть состоит из разговоров и лирических отступлений. Читатель постепенно погружается в алогическую фантазию Довлатова: разговор
Красноперева с господином Трюмо напоминает хвастовство пьяного Хлестакова:
«Знавал я этого Бунина в Грассе. Все писал что-то… Бывало пишет, пишет…И чего, думаю, пишет? Раз не удержался, заглянул через плечо, а там – «Жизнь
Арсеньева». Бунин постепенно приобретает облик абсурдного героя, гвоздем царапающего слово «ЖОПА» под окнами Мережковского. Чем-то это напоминает анекдоты из жизни Пушкина Даниила Хармса: «Пушкин был поэтом и все что-то писал». Пушкин падает со стульев, кидается камнями, его дети поголовные идиоты. Хармс снизил этот анекдотический образ до уровня образа абсурдного.

К Красноперову, расшалившемуся на чужой земле: запросто пьющему
«горькую» с Кардинале, говорящему комплименты Софи Лорен и вообще бывшему на «короткой ноге» с Бельмондо и другими французскими знаменитостями, был приставлен новый шпион, новая «партийная совесть». Этот человек в пожарном шлеме, тельняшке и гимнастических штанах внешне походит на булгаковского персонажа из свиты Воланда. Своим определенно «советским костюмом» он сигнализирует, что: «Родина слышит, Родина знает…» и вынуждает Красноперова вернуться в Ленинград.

Фонтанка, тяжелый чемодан, российская пивная, привычные заботы, вроде того, как приобрести кальсоны фирмы «Партизан» и нашить на них железные, с армейской гимнастерки, пуговицы.

Абсурдистский оптимизм Довлатова позволяет отыскать герою на Невском
«иную жизнь». Там Красноперов встречает своих французских друзей: Жана
Маре, Софи Лорен, девушку с девятью ресницами, Анук Эме и Кардинале. Под звуки оркестра он читает надпись на фотографии

«Милому товарищу Красноперову.

Если любишь – береги

Как зеницу ока,

А не любишь – то порви

И забрось далеко.

Твоя Анук»

Стиль, конечно, напоминает альбомные стишки девчонок – девятиклассниц.
«Красноперов поднял руки и отчаянно воскликнул: «Где это я? Где?!». Не сдается ли герой перед иной жизнью, о которой так долго мечтал? Не боится ли герой свободы абсурдного мира?

Безмыслие для Довлатова – состояние блаженно идеальное. В состоянии абсурда герой не боится ни женитьбы, ни сифилиса, ни других пакостей жизни. Так непрактично и иррационально могут смотреть на мир только дети. В детском мироощущении, не обремененном глубокомыслием, жизнь кажется Красноперову иной:
- Читать умеете?
- Да, - рассеянно ответил Красноперов, - на шести языках.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат на экологическую тему, реферат по химии, риск реферат.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата