Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата

8. После этого Дмитрий Иванович возвращается в Москву, где прощается со своими литовскими союзниками. "Князь же великы поиде на Москву…" [79]. И это завершительное сообщение "Сказания".

Как видно, весь заключительный раздел рассматриваемого текста снова подчинён восьмеричному принципу построения. И опять-таки в данном случае необходимо чётко отличать описание именно личного движения Дмитрия Ивановича от описания прочих его поступков и связанных с ним событий.

Выявленные, таким образом, особенности варианта У Основной редакции "Сказания" — и нумерологическая зеркальность его сюжетно-композиционной организации, и последовательная повторяемость нумерологических повествовательных деталей — позволяют уверенно полагать, что составитель данного текста с их помощью стремился выразить какую-то свою определённую идею и что она как-то связана с символико-ассоциативной семантикой числа 8. Тем более, что этим только не исчерпываются зарегистрированные здесь нумерологические склонности книжника. Точно так же, и даже ещё более настоятельно, он пользуется, выстраивая свою версию повествования, четверицей, видимо, придавая особое значение свойству её кратности восьмёрке.

В самом деле, в тексте "Сказания", например, последовательно фигурирует в качестве повествовательной подробности число 4. При этом должно отметить однообразие приёма введения данной нумерологемы в рассказ и, похоже, настоятельное однообразие.

Так, впервые означенная нумерологема появляется в эпизоде, посвящённом первой встрече узнавшего о выступлении Мамая против Руси Дмитрия Ивановича с митрополитом Киприаном. Святитель якобы посоветовал князю откупиться от ордынского темника дарами вчетверо большими, чем обычно: "…вам подобает православным христианом, князем русским тех нечестивых дарми утоляти четверицею сугубо…" [80].

Затем, описывая первую встречу передовых монголо-татарских отрядов с русскими после переправы последних через Дон, автор "Сказания" почему-то утверждает, будто супостатам примерещилось, что войско Дмитрия Ивановича вчетверо больше их собственного: "…божьим промыслом много видеша людей (русских. — В. К.) и поведоша царю своему (Мамаю. — В. К.), яко четверицею множае их" [81]. В Киприановской редакции данное известие отсутствует [82].

По знаменательному совпадению, с этим соотношением идеально согласуется соотношение убитых в сражении. После битвы князь Дмитрий Иванович, осмотрев место "побоища", оказывается, понял, что его воинов было "бита много, а четверицею поганых" [83]. В Киприановской редакции эта деталь не отмечена [84], а в Распространённой изменена: "седмерицею" [85].

Аналогичный сопоставительный смысл, видимо, имеют и указания, что в ходе битвы видели, как князь Дмитрий Иванович лично сражался "с четырме печениги" [86], что после поражения Мамай "побеже с четырми мужи" [87] (Киприановская редакция указывает неопределённо: "в мале дружине" [88]), что если некогда, согласно утверждению княгини Евдокии, на Калке было убито "православных христиан 400000" [89] (в вариантах О и Ермолаевском, а также в Летописной и Распространённой редакциях этой подробности нет [90], исключена она — вместе с текстом плача Евдокии — и из Киприановской редакции), то теперь, по свидетельству князя Владимира Андреевича, против Мамая выступило войско русских в количестве "400000 кованой рати" [91] (в варианте О и версии по Ермолаевской рукописи, а также в Летописной редакции уточнение о количестве русских войск отсутствует [92], в Киприановской редакции: "вящше четырехсот тысящ" [93], в Распространённой — "множество избранных витезей" [94]).

Наконец, только в рассматриваемом варианте "Сказания" (кроме списка Унд. 578) имеется уточнение о том, что весть о победе русских достигла Москвы "в четвертый день после бою" [95]; только здесь — отличительно от всех других повествовательных версий памятника, составленных в XVI в. (за исключением отчасти Киприановской редакции), — дважды отмечен факт, что, возвращаясь после победы с поля Куликова в Москву, князь Дмитрий Иванович по пути останавливался в Коломне и оставался там "4 дни" [96] и что, прибыв в Москву, он до своего отъезда к преподобному Сергию также оставался там "4 дни" [97].

Очевидно, что указанные мелкие подробности зачем-то были нужны составителю текста У. Какие-то он заимствовал из других источников (например, из "Задонщины"), какие-то ввёл в повествование самовольно, но в любом случае факт повторения им числовой детали создаёт эффект нарочитости и специального акцента. И это тем более представляется значимым, что ведь такие детали почти всякий раз условны, а в некоторых случаях, очевидно, гиперболичны.

Между прочим, в тексте "Сказания о Мамаевом побоище" четверицы, приведённые явно, то есть обозначенные лексически, не одиноки. С ними, например, коррелируют последовательно и обычно однотипно введённые в рассказ неявные, описательные четверицы. Например, не раз отмечается, что русскую коалицию против Мамая возглавляли именно четыре князя — Дмитрий Иванович Московский с братом Владимиром Андреевичем Серпуховским и двое Ольгердовичей, Андрей и Дмитрий. При этом именно текст варианта У особенно насыщен подобными повествовательными формулами:

1. "Князь же великий нача думати з братом своим князем Владимером и с литовскими князми: Зде ли паки пребудем или Дон перевозимся?…" [98] (в Киприановской редакции данная количественная определённость уничтожена: "Тогда князь великы Дмитрей Иванович призва к себе брата своего Володимера Андреевичя, и вся князи, и воеводы, и велможи, и нача советовати с ними…" [99]).

2. "Начен же князь великый Дмитрий з братом своим с князем Володимером и с литовскими князми, с Ондрием и з Дмитрием Олгердовичи, до 6-го часа полци учрежали…" [100] (в Киприановской редакции этого текста нет [101]).

3. "Князь же Володимер Андреевич ста на костех под черным знаменем и не обрете брата своего великаго князя в полку, токмо литовские князи…" [102] (в Киприановской редакции количественной конкретики нет: "Возвратив же ся князь Володимер Андреевич и ста на костех, и виде множество избиеных… нача князь Володимер искати брата своего великаго князя Дмитриа Ивановича и не обреете его, и биашеся главою своею…" [103]).

Нижеследующие описательные количественные указания обнаруживаются только в тексте У.

4. "Рече же князь великый брату своему Володимеру и князем литовским: Братиа моя милаа, пению время, а молитве час!" [104].

5. "Иде князь великый з братом своим с князем Володимером и с литовскыми князми на град Москву…" [105].

6. "И изыде (Дмитрий. — В. К.) из церкви съ своим братом князем Володимером и с литовскыми князьми, поиде в церковь святыа Богородица…" [106].

7. "И поиде князь велики к отцу преподобному Сергию и з братом своим и с литовскыми князьми…" [1`07]. О поездке Дмитрия Ивановича в Троицкий монастырь сообщает и Киприановская редакция, но без указания на состав сопровождающих его лиц [108].

Любопытно, что и во главе войска монголо-татар непосредственно на поле Куликовом — правда, согласно только единственному упоминанию — были тоже как бы четыре командира: "Безбожный же царь (Мамай. — В. К.) выеха на высоко место с треми князьми, зря пролития крове человечьскыя" [109] (в Киприановской редакции иначе: "Нечестивый же Мамай с пятма князи болшими взыде…" [110]).

Стало быть, по большинству версий "Сказания" XVI в. выходит, что русская четверица победила четверицу ордынскую.

В памятнике привлекают внимание и другие повествовательные особенности. Например, описание Куликовской битвы здесь, в отличие от "Задонщины" и "Летописной повести", предварено рассказом об удивительных явлениях, которые имели особое, таинственно-предвещательное значение. И опять-таки именно о четырёх таких явлениях сообщает составитель данного текста.

Дважды это были предзнаменования как бы естественного характера. Так, во время переправы через Дон с поля Куликова слышался вой волков, грай галок и орлов, мнилось, будто деревья и трава никли долу. Всё это сулило "смерть", но для "для поганых" смерть "на погибель живота", а для "правоверных" смерть на радость, во исполнение "обетования прекрасных венцов, о них же прорече преподобный Сергий" [111]. Вновь то же самое повторилось в самый канун сражения во время гадания воеводы Дмитрия Боброка Волынца: со стороны мамаева войска слышался людской, волчий, птичий "стук велик и клич", — "грозу подающе", со стороны русских были "тихость велика" и вспышки света ("от множества огнев снимахуся зари") — "добро знамение" [112]. Дважды также были поданы предзнаменования мистического свойства. Одно опять связано с воеводой-тайноведцем. Так, стремясь предугадать итог сражения, он ради особой "приметы" приник ухом к земле и тогда уловил рыдания. При этом с одной стороны слышалось, будто "некая жена" оплакивает "ельлинским гласом чад своих", а с другой — будто "некая девица" всхлипнула "аки свирель плачевным гласом". Всё это, по толкованию Боброка, указывало на поражение "поганых" и победу "крестьян" при многом их "падеже" [113]. Тогда же, одновременно с гаданием одному бывшему в дозоре русскому воину Фоме (Кацибею) привиделось, как "на высоте облак" два светлых юноши, явившись "от полуденныа страны", посекли мечами "некый полк от востока, велик зело" [114].

Обнаруживаются в "Сказании о Мамаевом побоище" и ещё более скрытые четверицы. Так, его автор, повествуя о Куликовской битве, пользуется весьма развитой системой ретроспективно-исторических образов. Однако в идейном отношении наиболее важны образы, посредством которых демонстрируется историософское значение именно противоборства между московским князем Дмитрием Ивановичем и Мамаем, между Русью и монголо-татарами, между христианством, народом-богоносцем и безбожием, погаными. Данная смысловая антитеза особенно последовательно соблюдена в тексте версии У Основной редакции. Внешне она оформлена как аналогия, содержащаяся в авторской речи или в речи персонажей повествования: с её помощью, условно говоря, настоящее сопоставляется с прошлым, оценивается через таковое. При этом глубина ретроспективного взгляда варьируется: он направлен и в ветхозаветную историю, и в раннехристианскую историю, и в собственную русскую историю.

Принцип сравнительного описания событий реализован уже в начале произведения, — авторским введением к последующему рассказу о "брани на Дону", в котором выступление Мамая против Дмитрия Московского отождествляется с войной мадианитян против израильтян и с поражением первых израильским судьей Гедеоном [115] (в Киприановской и Распространённой редакциях это сравнение отсутствует [116]). Данной аналогией автор "Сказания" сразу же обозначает, несомненно, весьма значимое для него тождество: Русь — это Израиль. Другими словами, Израиль как народ Божий в ветхозаветной истории представлялся ему сакральным прообразом Руси — народа Божия в истории христианской [117]. Далее в его тексте подобные аналогии встречаются ещё не раз. Так, оценивая захватнические планы Мамая, он вспоминает о хане Батые, пленившем Русскую землю подобно тому, как в древности вавилонский царь Навуходоносор пленил Иерусалим, а позднее это же сделал римский император Тит [118]. Затем уже сам "безбожный царь" в своём послании к Ольгерду Литовскому и Олегу Рязанскому собственные завоевательские намерения хвастливо сравнивает с разгромом Иерусалима древним — эпохи Вавилона — халдейским народом [119] (в Киприановской редакции этого сравнения нет [120]).

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: скачать доклад на тему, реферат витамины, решебник по математике 6 класс.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата