Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

Вдохновитель Бирса – необычайное, оно подсказывает ему темы на грани возможного, на грани вероятного, на грани переносимого человеком.

Новеллы Бирса - это прежде всего анатомирование человеческих страхов, анализ состояний аффекта, маний. Фон событий, сама обстановка разработаны
Бирсом с предельной тщательностью, все равно, объяснение ли это возможной природы невидимого чудища, которое будто бы окрашено в «инфра- или ультрацвет», выходящий за пределы воспринимаемой человеком цветовой гаммы ( рассказ «Проклятая тварь») или случай скрытой амнезии («Заполненный пробел»), предвосхищение идеи радио («Для Акунда»), появление механического человека-«робота» («Хозяин Моксона»).

Его догадки поразительны по смелости. В «Хозяине Моксона» он воплотил смехотворную, по тогдашним понятиям, идею разумности материи – понадобятся десятки лет, чтобы задуматься над этим предположением всерьез. Восстание машины против своего творца, заполнив страницы научно-фантастических романов, станет актуальным сюжетом уже в наши дни. Бирс написал об этом в новелле, датированной 1890 годом.

Бирсу всегда хотелось заглянуть вглубь, исследовать человека в обстоятельствах особых, чрезвычайных, испытать на излом. Война предоставила неисчислимое количество подобных ситуаций – невероятных, необычайных, но тем не менее реалистически правдоподобных. Ситуаций, похожих на те, которые он сам наблюдал, в которых сам участвовал, о которых ему рассказывали очевидцы. Он сражался в армии северян, но по его рассказам этого не определить, - война у него, всякая война – кровавое, бессмысленное побоище.
Такой взгляд на войну был тогда распространен. Это еще война не современная, во многом не оторвавшаяся от поединка древних. К далеким временам восходит преклонение перед личным мужеством в рассказе «Убит под
Ресакой» или поведение генерала в рассказе «Паркер Аддерсон, философ».

Изображение войны так важно для Бирса не потому только, что это часть его биографии, личный опыт, но и потому, что на войне обнажается сокровенная сущность человека, то, что в мирное время могло лежать под спудом на дне души и остаться тайной для всех и для него самого. В изображении войны много беспощадной правды. Его война не парадная, не приукрашенная, и хотя романтика войны, по замечанию критиков (в т.ч.,
Орловой Р.) у него еще сохраняется (как тенденция времени), с Бирса ведет свою историю американская проза о войне – о настоящей войне, там, где льется кровь, а не той, где современные рыцари без страха и упрека с завидной легкостью совершают подвиги за подвигом, вдохновляясь высокими словами и воспоминаниями об ангелоподобной невесте. Один из его рассказов
«Убит под Ресакой», где такого рода стереотипы, которыми изобиловала скороспелая беллетристика о Гражданской войне, развенчаны со всей присущей
Бирсу ненавидящей иронией. «Лучший офицер полка» лейтенант У. Брэйл в любом сражении не кланялся пулям, шел с высоко поднятой головой – и хотя храбрость его была явно безрассудна, все невольно им восхищались. Смерть его изображена несколько необычно для Бирса – это смерть, окруженная почтительным восхищением и соратников, и противников, ничуть не похожая на обычную в его рассказах отвратительную, уродливую смерть, пусть и приведшая к бессмысленной кровавой бойне. Но финал этого рассказа по новому освещает начало: сослуживец обнаруживает в вещах убитого письмо от кокетливой дамы, и поначалу ему кажется, что это «обыкновенное любовное письмо» – но именно оно и объясняет причины столь отважного поведения лейтенанта в бою – это равно и не истинный патриотизм и не самоотверженное служение во славу дамы сердца – а лишь стремление Брэйла опровергнуть слух, что в одном из прежних сражений он показал себя трусом!

И какую бы из военных новелл Бирса ни открыть, в ней обязательно даст себя почувствовать жажда подлинности. Ее оценят многие восприемники уроков писателя – от Стивена Крейна до Хемингуэя и других, пришедших в литературу сразу после 1945 г.

Свой первый сборник новелл он хотел озаглавить просто: «Рассказы о военных и штатских». В конце концов название стало подзаголовком.
Английский издатель придумал другое название – «В гуще жизни» или «Средь жизни» (In the Midst of Life, 1892). Ему вспомнилась строка из англиканской заупокойной молитвы: «Средь жизни мы в лапах у смерти». Идею Бирса этот стих предает афористично и точно. Смерть была истинной главной героиней рассказов, собранных в его книге – и не оттого лишь, что книга была по преимуществу о военных событиях. Через несколько лет автор заметит в одном своем письме: «Когда я спрашиваю себя, что сталось с юным Амброзом Бирсом, который сражался под Чикамоге, мне приходится отвечать, что он умер. Что-то от него еще живет в моей памяти, но все равно он совершенно мертв. Его просто нет» Бирс рассказывал о войне, каждый день уносящей сотни жизней и, кроме того, описывал то душевное омертвление, которое стало судьбой прошедших войну солдат.

Смерть доминирует в его рассказах, не придавая им монотонности, потому что всякий раз под его пером смерть завершает определенный этический конфликт, а такие конфликты многообразны, как сама действительность.

Он писал о людях, ищущих смерти из страха перед жестокостью войны, а в новелле «Один офицер, один солдат» рассказал о человеке, покончившем с собой во время боя, - случай, показавшийся читателям невероятным, хотя по логике, развернутой Бирсом моральной колизии такой исход единственно возможен.

Он писал о тех, кто пытался заслониться от грозной реальности гаерством и позерством, оказываясь беспомощным, когда эта реальность предъявляла свои неоспоримые права, и о тех, кто принимал жизнь во всей ее горькой реальности, а оттого умел достойно встретить и свой последний час
(«Паркер Аддерсон - философ»).

У Ларошфуко он находит мысль, в высшей степени созвучную собственному восприятию нравственной природы человека: «Бесстрашие – это необычайная сила души, возносящая ее над замешательством, тревогой и смятением, порождаемыми встречей с серьезной опасностью.». В каждом своем герое Бирс искал приметы такой силы, такой способности «сохранить ясность ума в самых неожиданных и ужасных обстоятельствах» «страшного» сюжета, в жестоких и необычайных ситуациях, под тяжелейшим психологическим прессингом. Когда находил, появлялись персонажи, подобные Клаверингу из новеллы о жалком
«философе» Аддерсоне, без колебаний предпочитавшие смерть бесчестью так же, как и отец и сын из «Всадника в небе».

Рассказ этот поражает почти толстовской глубиной и пластикой, с какой донесена атмосфера фронтовой повседневности и переданы переживания юноши, одиноким часовым охраняющего лощину, где тысячи его товарищей спят тяжелым сном бесконечно уставших, вымотавшихся людей. Но заурядный для такой ситуации эпизод – появление лазутчика конфедератов, выстрел, падающая со скалы конная фигура – для Бирса непременно должен обладать обобщенным значением. Оттого, убитый, конечно, не мог не оказаться отцом убийцы. А сама его смерть не могла не приобрести оттенка нереальности, картинности.
Зато с предельной, рискованной прямотой выражена важнейшая для Бирса мысль, что в этой войне брат восстает против брата и сыновья идут против отцов, а столкновение Севера и Юга безмерной, непереносимой болью отзывается в каждом человеческом сердце. Но далеко не всем героям Бирса была дана духовная энергия, которую писатель считал порукой «спокойствия» перед лицом смерти – бесспорным доказательством обретенной человеком этической целостности и правды. У него не редкость характеры слабые, лишенные нравственного стержня. Обычно Бирс заставляет этих персонажей столкнуться с мнимой угрозой, принимаемой ими за подлинный смертельный риск, и, как бы переворачивая привычную его читателям «предельную» ситуацию, выявлял ту духовную робость, которая была для него синонимом этического ничтожества личности. На подобном эффекте «пугала» построены многие его рассказы, о чем уже шла речь выше. Внешне неправдоподобное оказывалось в них глубоко убедительным. Бирс делом доказывал принцип, позднее сформулированный в книге «Как писать»: «Призвание художника – показывать жизнь не такой, как она есть, а такой, какой она могла бы быть». В «Пропавшем без вести» герой капитулирует перед призрачной опасностью, становясь жертвой своего же тайного бездонного ужаса. Это кажется невероятным, но это «может быть».

«Чикамога» могла бы показаться дневниковой записью участника сражения, сделанной сразу после боя и сохранившей все его ужасающие подробности: озверение людей, красные всполохи взрывов, кровавые дорожки, оставляемые ранеными, ползущими к ручью по-волчьи, будто в зловещей пантомиме. Бирс был при Чакомоге сам, но рассказ написан лишь четверть века спустя, и остается подивиться остроте его памяти. Это рассказ о том, до чего жестока война. Как всегда у Бирса, она запечатлена с непарадной стороны, и чтобы усилить ощущения жестокости, все происходящее показано глазами ребенка, для которого веселая игра оборачивается чудовищным потрясением. Но и этого еще недостаточно; впечатление кошмара будет нагнетаться вплоть до заключительного абзаца, в котором над телом убитой матери (разорванное платье, сгустки крови в волосах, пенистая масса вываливающегося мозга – беспощадное на грани натурализма бирсовская конкретика детали) раздается животный вой мальчика, оказавшегося глухонемым, хотя раньше в рассказе нет ни намека на это обстоятельство. И снова возникает обобщенный, превосходящего все границы реального символ страдания и боли – сильный, быть может, даже избыточно сильный финальный аккорд, напоминающий эффектные концовки рассказов Эдгара По. «Внешнее и видимое проявление внутреннего страха» – формула, четко характеризующая поэтику целого ряда его рассказов, в которых совмещено реальное и фантастическое.

Все эти рассказы собраны в следующей книге Бирса, чье заглавие «Может ли это быть?» (1893) является реминисценцией из монолога Макбета: «Разве такое может, словно тучи летом, пройти бесследно?»[3]. В ней Бирс, главным образом, писал уже не о войне, а о мирно текущей действительности, которая в его новеллах щедро расцвечена происшествиями таинственными, многозначительными и пугающими. В последствии, составляя тома собрания сочинений, он перенес целый ряд рассказов из первой книги во вторую, подчеркнув единство их проблематики, их художественной сущности. Изменился фон, на котором развертываются события; сами же события остались неизменными. Как и прежде, герои сталкиваются лицом к лицу с непонятными им грозными силами, как и прежде, все решается способностью или неспособностью человека мужественно противостоять опасностям, угрожающим самому его существованию. Пожалуй, лишь налет таинственности заметно усилился, загустел. Рецензенты начали поговаривать об иррационализме и мистики в его рассказах, но точнее было бы сказать о вызове, который писатель бросал своему излишне рациональному веку, предлагая объяснить тайны природы, не поддающиеся привычному анализу: от ясно установленных причин к логично выведенным следствиям.

Время все поставило на свои места, выявив в бирсовских рассказах о
«невероятном и страшном» то, что свидетельствовало лишь о поколебавшейся вере в беспредельное могущество рациональных концепций, которыми ознаменован XX век. Бирс был человеком своей эпохи, но эпоха понимала его все меньше, торопясь с выводами об «эксцентричности и цинизме». Сборник
«Может ли это быть?» остался едва замеченным при жизни писателя.

В дальнейшем, развивая жанр остросюжетной «страшной» новеллы с глубоким проникновением в психологию страха, Бирс, как человек начала нового века, уже исследует истоки этого чувства, его психологию, динамику развития. По мнению писателя, в основе страха лежат открытые к тому времени инстинкты, которые роднят человека с животным миром («Глаза пантеры»).
Важнейшим из инстинктов Бирс считал инстинкт самосохранения. Часто в его рассказах люди погибают не от каких-то внешних причин, а от страха как такового («Человек и змея», «Страж мертвеца»). В своих произведениях Бирс откровенно издевается над попытками позитивного мышления противостоять первобытному чувству.и во многом развивает жанр «страшного» рассказа (так называемого “macabrе”[4]).

Бирс усовершенствовал жанр американской романтической новеллы, дополнив его новым арсеналом художественных средств, привнеся в литературу безошибочное знание материала, честность и трезвость его осмысления, пристрастие к достоверности, любовь к конкретике, презрение к «возвышающему обману»; однако, он остался равнодушен к реалистическому творчеству Твена, новаторски показывавшему жизнь на Миссисипи, предвосхищая в американской литературе XX век. По складу художественного мышления Бирс был реалистом, а по характеру волновавших его коллизий, по преобладающим чертам поэтики – он был романтиком. Он, в сущности, уже оттолкнулся от того берега, где нашли приют запоздалые приверженцы романтической школы, но противоположный берег, энергично осваиваемый сторонниками новой школы реализма, казался ему неприветливым, однообразным и голым.

С другой стороны, Бирс сократил разрыв между романтизмом и реализмом, так как наличие романтических и реалистических тенденций в его творчестве бесспорно. Говоря о приверженности Бирса в той или иной степени к принципам романтической эстетики, нельзя отрицать то огромное влияние, которое на него оказала личность Эдгара По, выдающегося мастера американской романтической новеллы, творчество которого было чрезвычайно многогранно. По внес огромный вклад в дальнейшее развитие мировой литературы, заложив основы детективного и научно-фантастического жанра, довел до совершенства жанр традиционной американской новеллы.

Знакомство с творчеством Бирса скорее поколебало стереотип, согласно которому американский, а особенно калифорнийский литератор второй половины
XIX века - это непременно «певец необъятной земли и щедрого солнца», энтузиаст, жизнелюб и поборник «простых, естественных нравов». В рассказах писателя предстают люди, которых «позолоченный век» не сделал счастливыми.
Люди искалеченные, люди горькой, несостоявшейся судьбы. Очень много мертвецов. В предисловии к одному из своих сборников автор говорит: «Когда я писал эту книгу, мне пришлось тем или иным способом умертвить очень многих ее героев, но читатель заметит, что среди них нет людей, достойных того, чтобы оставить их в живых»[5]. Да и живые в его рассказах тоже часто напоминают мертвых.

На фоне настроений тогдашней Америки, окрашенных бездумной верой в прогресс, открывающий перед человечеством великие перспективы, на фоне бурнокипящей деятельности и легкокрылых надежд, которыми жило американское общество, после того, как в 1865 году победой Севера закончилась
Гражданская война, странными выглядели и мизантропия Бирса и духовный максимализм, побуждавший его с отчаянным упрямством сокрушать господствующие поверия и самообманы. Но равнодушия в обществе к нему не было.

В американских книгах той поры добро и зло были строго разделены.
Представления догматической религии с ее двумя полюсами: Бог – Сатана, господствовали и во взглядах на мораль, на общественное и личное поведение человека, на искусство. Существование в жизни и необходимость в литературе
«положительных» и «отрицательных» героев в чистом виде не вызывали сомнений. За редкими исключениями, в американской литературе конца XIX- начала XX века, даже и в первых книгах критических реалистов, царил еще весьма метафизический взгляд на человека. Хорошее и дурное в нем существовали строго порознь, отделенные непроницаемыми перегородками. В этом проявился отроческий характер литературы, о котором постоянно говорит американская критика.

Были, конечно, исключения – Мелвилл, По, - но именно исключения.
Среди них был и Бирс. В отличие от господствовавших в литературе представлений он остро ощущал противоречия и вокруг себя, и в себе самом.

Отметим факты, существенные для понимания позиции Бирса и всего его творчества. Отпечаток пуританского воспитания, которое он получил в детстве, возможно, отчасти предопределил резкость, непримиримость его высказываний о пороках и лицемерии окружающего мира. Здесь мы находим истоки того обостренного, едва ли не болезненного ощущения близкого, сиюминутного присутствия смерти, которое так характерно для самосознания пуритан и столь явственно проступает во множестве его рассказов. Вторым фактором, оказавшим существенное влияние на характер его творчества, должна быть названа Гражданская война, ожившая через двадцать лет на страницах его рассказов так, словно время ничего не изменило, не сгладило ни ужаса, ни боли, которые Бирсу выпало пережить в те незабываемые четыре года.

В 1909 году Бирс выпустил небольшую книгу «Как писать» (Write it right), собранную из статей разных лет. Он не разработал собственную стройную литературную теорию, тем не менее, знать принципы, которые изложены в этой книге хоть и сжато, но ясно, важно, чтобы ориентироваться в бирсовском необычайном мире.

Итак, вот основные требования, которые Бирс предъявлял к «настоящей литературе»: четкая мысль, изложенная так, что она становиться самоочевидной – без недоговорок, расплывчатости и многословия. Чем короче и точнее фраза, абзац, весь рассказ - тем сильнее произведенный эффект; самое действенное оружие в руках писателя – это остроумие, парадоксальность, которая освобождает от «абсолютной правдивости с ее абсолютной скукой»
(примерами служат Рабле и Ларошфуко). Об американских предшественниках сам
Бирс не упоминает, словно их у него и не было, а о современниках отзывается едко и раздраженно – Бирса не интересовали переживания людей, редко и неохотно покидавших бостонские или европейские гостиные.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: сочинение тарас бульбо, решебник по геометрии атанасян, сочинение.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата