Записки историков

Византийский историк Прокопий Кесарийский (VI в.) о взятии Рима готами в 410 г.

Я расскажу, каким образом Рим был взят Аларихом. Этот предводитель варваров долгое время осаждал Рим и, не имея возможности овладеть им ни силой, ни хитростью, придумал следующее.

Из своих воинов он выбрал триста человек, еще безбородых молодых людей, которые выделялись своей знатностью и храбростью, превышающей их возраст, и тайно сообщил им, будто он намерен подарить их некоторым знатным римлянам. Он приказал держать им себя у римлян очень скромно и добродетельно и усердно выполнять все, что им прикажут их господа, а спустя некоторое время, в заранее назначенный срок, в полдень, когда их господа, как обычно, погрузятся в послеобеденный сон, они все должны будут устремиться к тем городским воротам, которые называются Салариевыми (то есть Соляными), и, внезапно напав на стражу, истребить ее и быстро растворить ворота.

Такой приказ отдал Аларих молодым воинам и в то же время отправил послов к сенату с заявлением, что он, дивясь приверженности римлян к своему императору, не намерен больше их терзать, а из уважения к их мужеству и верности дарит на память каждому сенатору по несколько рабов.

Вскоре после этого официального заявления Аларих отослал в Рим своих молодых людей, а войску отдал приказ готовиться к отступлению, чтобы римляне могли это видеть.

Римляне обрадовались заявлению Алариха, приняли дар и возликовали, не заподозрив коварства со стороны варвара.

Исключительная покорность, которую проявили присланные Аларихом молодые люди, уничтожила всякие подозрения, а войско частично действительно стало отступать, другие же воины делали вид, что готовятся к снятию осады.

Настал назначенный день. Аларих повелел своему войску вооружиться и наготове стал ждать у Салариевых ворот, где он располагался с самого начала осады. Молодые люди в условленное время сбежались к Салариевым воротам, внезапно напали на стражу, перебили ее, беспрепятственно отперли ворота и впустили в Рим Алариха и его войско.

Варвары сожгли здания, находившиеся поблизости от ворот, в том числе дворец Саллюстия, древнего римского историка. Большая часть этого дворца в наполовину обгорелом виде существовала и в мое время.

Варвары ограбили весь город, перебили большую часть населения и отправились дальше.

Рассказывают, что в Равенне один придворный евнух, выполнявший обязанности птичника, сообщил Гонорию, что Рим погиб. "Да я только что кормил его своими руками!" — воскликнул Гонорий (у него был огромный петух по кличке Рим). Евнух, поняв ошибку императора, пояснил, что город Рим пал от меча Алариха. Тогда Гонорий, успокоившись, сказал: "Друг мой, я подумал, что околел мой петух..." Такой недотепа, говорят, был этот император.

Готский историк Иордан о гуннах

Король готов Филимер... обнаружил среди своего племени несколько женщин-колдуний... Сочтя их подозрительными, он прогнал их далеко от своего войска и, обратив их таким образом в бегство, принудил блуждать в пустыне. Когда их, бродящих по бесплодным пространствам, увидели нечистые духи, то в их объятиях соитием смешались с ними и произвели то свирепейшее племя, которое жило сначала среди болот,— малорослое, отвратительное и сухопарое, понятное как некий род людей только в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи.

Они внушали величайший ужас своим страшным видом... их образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а если можно так сказать, на безобразный комок с дырами вместо глаз. Их свирепая наружность выдает жестокость их духа: они зверствуют даже над потомством своим с первого дня рождения. Детям мужского пола они рассекают щеки железом, чтобы, раньше чем воспринять питание молоком, попробовали они испытание раной. Поэтому они стареют безбородыми, а в юношестве лишены красоты, так как лицо, изборожденное железом, из-за рубцов теряет своевременное украшение волосами.

Ростом они невелики, но быстры проворством своих движений и чрезвычайно склонны к верховой езде; они широки в плечах, ловки в стрельбе из лука и всегда горделиво выпрямлены благодаря крепости шеи. При человеческом облике живут они в звериной дикости.

Из "Салической правды"

О ГОРСТИ ЗЕМЛИ

Если кто лишит жизни человека и, отдав все имущество, не будет в состоянии уплатить следуемое по закону, он должен представить 12 соприсяжников (которые поклялись бы в том), что ни на земле, ни под землей он не имеет имущества более того, что уже отдал. И потом он должен войти в свой дом, собрать в горсть из четырех углов земли, стать на пороге, обратившись лицом внутрь дома, и эту землю левой рукой бросать через свои плечи на того, кого он считает своим ближайшим родичем. Если отец и братья уже платили, тогда он должен той же землей бросать на своих, то есть на троих ближайших родичей по матери и по отцу. Потом в (одной) рубашке, без пояса, без обуви, с колом в руке, он должен прыгнуть через плетень, и эти три (родича по матери) должны уплатить половину того, чего не хватает для уплаты следуемой по закону виры (штрафа). То же должны проделать и три остальные, которые приходятся родичами по отцу. Если же кто из них окажется слишком бедным, чтобы заплатить падающую на него долю, он должен в свою очередь бросить горсть земли на кого-нибудь из более зажиточных, чтобы он уплатил все по закону. Если лее и этот не будет иметь, чем заплатить все, тогда взявший на поруки убийцу должен представить его в судебное заседание...

Прокопий Кесарийский о восстании 532 г. в Константинополе

В Византии неожиданно вспыхнул в народе мятеж, который, против чаяния, чрезвычайно распространился и имел самый пагубный для народа и синклита конец... Город был поджигаем, как будто оказался в руках неприятелей. Храм Софии, бани Зевксиппа и царские дворцы... сделались жертвой пламени, и вместе с ними большие портики... многие дома богатейших людей и большое богатство. Царь и супруга его вместе с некоторыми синклитиками заперлись в Палатии и там оставались в бездействии. (Восставшие) подавали друг другу условный клич: "Ника! Ника!" (то есть "Побеждай! Побеждай!"), и оттого мятеж тот известен до сих пор под именем Ника...

Между тем у царя происходилло совещание: что лучше делать, оставаться ли тут или бежать на судах. Много говорено было в пользу того и другого мнения. Наконец царица Феодора сказала:

— Сейчас, я думаю, не время рассуждать, пристойно ли женщине проявить смелость перед мужчинами и выступить перед оробевшими с юношеской отвагою. Тем, у кого дела находятся в величайшей опасности, ничего не остается другого, как только устроить их наилучшим образом. По-моему, бегство, даже если когда-либо и приносило спасение и, возможно, принесет сейчас, недостойно. Тот, кто появился на свет, не может умереть, но тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо. Да не лишиться мне этой порфиры, да не дожить до того дня, когда встречные не назовут меня госпожой! Если ты желаешь спасти себя бегством, государь, это нетрудно. У тебя много денег, и море рядом, и суда есть. Но смотри, чтобы спасшемуся тебе не пришлось предпочесть смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что царская власть — лучший саван.

Так сказала царица; слова ее воодушевили всех. Укрепясь духом, советники рассуждали уже о том, каким образом можно бы защититься, если мятежники нападут на них... Царь (же) полагал всю надежду на Велисария...

(Велисарий) рассудил лучше напасть на народ, на это бесчисленное множество стоявших на ипподроме и в большом беспорядке толкавшихся людей. Он обнажил меч, велел воинам своим следовать его примеру и с криком ринулся в середину скопища.

Народ, не знавший строя, видя, что покрытые латами воины поражали всех без пощады, предался бегству... Победа была полной, убито великое множество народа.

Из франкской хроники (VIII в.) о поражении арабов (сарацинов) при Пуатье

В это время герцог (Аквитании) Одон нарушил условия договора (с Карлом Мартеллом). Узнав о том через вестников, государь Карл, двинув войско, перешел реку Луару, обратил в бегство означенного герцога Одона, взял множество добычи... и возвратился восвояси. Одон же герцог, видя свое поражение и унижение, возбудил для помощи против Карла-государя и народа франков вероломный народ сарацинов.

Вышедши с королем своим Абдирамою, они переправились через Гаронну и подошли к городу Бордо. Предав пламени церкви, истребив жителей, достигли Пуатье. Сожгли базилику Святого Гилярия, о чем жалко говорить, и держали путь к дому блаженного Мартина.

Карл-государь отважно выставил против них войско и ринулся в битву. С помощью Христа ниспроверг их шатры, завязал кровавую сечу, короля их Абдираму положил убитым на месте и, разбив войско, поборол их и одолел. И так торжествовал победу над неприятелем.

Из "Жизни Карла Великого" монаха Эйнгарда

Карл обладал крепким телосложением и довольно высоким ростом, но не был выше семи футов. Голова его была круглой, глаза — большими и выразительными, нос — довольно крупным. Благородная седина очень украшала лицо, всегда живое, веселое. Все это весьма способствовало его обаянию.

И хотя шея его была слишком коротка и толста, а живот выпирал, пропорциональность остальных частей тела скрадывала эти недостатки.

Походка Карла была твердой, весь его облик — мужественным, но голос, хотя и звучный, не вполне соответствовал мощному телосложению.

Он отличался превосходным здоровьем и лишь в последние четыре года страдал лихорадкою, а также временами прихрамывал на одну ногу. Но и тогда пренебрегал он советами врачей, которых ненавидел за то, что они убеждали его отказаться от любимой жареной пищи...

Во время еды он слушал музыку или чтение. Его занимали подвиги древних, а также сочинения святого Августина, в особенности то, которое называлось "О граде Божием"...

Был он красноречив и с такой легкостью выражал свои мысли, что мог бы сойти за ритора.

Не ограничиваясь отечественной речью, Карл много трудился над иностранною и, между прочим, овладел латынью настолько, что мог изъясняться на ней, как на родном языке; но по-гречески более понимал, нежели говорил.

Прилежно занимаясь различными науками, он высоко ценил ученых, выказывая им большое уважение.

Грамматику он слушал у Петра Пизанского — дьякона, человека преклонных лет; в прочих же предметах имел наставником Альбина (прозванного Алкуином), тоже дьякона, сакса, родом из Британии, мужа, умудренного во многих науках. У него Карл обучался риторике, диалектике и в особенности астрономии, благодаря чему мог искусно вычислять церковные праздники и наблюдать за движением звезд.

Пытался он также писать и с этой целью постоянно держал под подушкой дощечки для письма, дабы в свободное время приучать руку выводить буквы; но труд его, слишком поздно начатый, имел мало успеха.

Лиутпранд, посол итальянского короля Беренгара, о приеме во дворце василевса (949 г.)

В Константинополе к императорскому дворцу непосредственно примыкает зала изумительного великолепия и красоты, у греков называемая Магнавра, или Золотая палата. Император Константин велел привести ее в порядок для приема прибывших одновременно со мной послов испанского халифа и Лиутфреда, богатого купца из Майнца, который тогда был послан германским императором. Перед троном императора стояло медное, но позолоченное дерево, ветви которого наполняли разного рода птицы, сделанные из бронзы и также позолоченные. Птицы издавали каждая свою особую мелодию, а сиденье императора было устроено так искусно, что сначала оно казалось низким, почти на уровне земли, затем несколько более высоким и, наконец, висящим в воздухе. Колоссальный трон окружали, в виде стражи, медные или деревянные, но, во всяком случае, позолоченные львы, которые бешено били своими хвостами о землю, открывали пасть, двигали языком и издавали громкий рев. Я оперся на плечи двух евнухов и так был приведен непосредственно перед его императорское величество. При моем появлении заревели львы, и птицы запели каждая свою мелодию. Я же не испытал ни страха, ни удивления, так как еще раньше был осведомлен некоторыми знатоками о всех этих вещах. После того как я, согласно обычаю, в третий раз преклонился перед императором, приветствуя его, я поднял голову и увидел императора в совершенно другой одежде почти у потолка залы, в то время как только что видел его на троне на небольшой высоте от земли. Я не мог понять, как это произошло: должно быть, он был поднят наверх посредством машины. Он не произнес ни слова, а если бы и хотел произнести, то такое нарушение церемониала считалось бы в высшей степени неприличным. О жизни и здоровье Беренгара меня спросил логофет. Ответив ему по обычаю, я покинул залу аудиенции и отправился назад в свою гостиницу.

Из древнейшего описания г. Лондона (XII в.)

На востоке высится большая и мощная королевская цитадель (Тауэр), внутренний двор и стены которой воздвигнуты на глубоком фундаменте, скрепленном раствором на крови животных. На западе находятся два хорошо укрепленных замка, а стены города высокие и толстые, с семью двойными воротами и на севере укреплены через равные промежутки башнями. Подобным образом и с юга Лондон был укреплен стенами и башнями, но большая река Темза, изобильная рыбой, своими приливами и отливами незаметно в течение долгого времени подмыла и разрушила стены. Также на западе над рекой возвышается королевский дворец — здание несравненное, с крепостным валом и укреплениями; он расположен в двух милях от города в многолюдном пригороде.

Дома горожан в пригородах повсюду окружены большими и великолепными садами. На севере также расположены поля, пастбища и живописные луга с бегущими по ним речками, которые с приятным рокотом приводят в движение мельничные колеса. Невдалеке находится огромный лес с густой чащей — убежище диких зверей: оленей, серн, вепрей и туров. Пахотные поля города — не бесплодные пески, но подобны тучным полям Азии...

Около Лондона, в северном пригороде, имеются замечательные источники с целебной, сладкой, прозрачной водой, которые струятся по светлым камням. Среди них наиболее известны Святой источник, Источник монахов и святого Клемента; их чаще всего посещают школяры и городская молодежь, гуляя летними вечерами. Город благоденствует, если имеет доброго господина.

Этот город прославлен мужами, оружием, большим числом жителей; так, во время военной угрозы по приказу короля (Стефана) город выставил, как считалось, способных к ратному делу 20 тысяч вооруженных всадников и 60 тысяч пехоты. Граждане Лондона по сравнению с жителями других городов выделяются достойными нравами, одеждой, роскошью стола...

Из постановления IV Латеранского собора о борьбе с ересями (1215 г.)

Мы отлучаем и предаем анафеме всякую ересь, выступающую против святой веры, ортодоксальной и католической... Мы осуждаем всех еретиков, к какой бы секте они ни принадлежали; разные по обличью, они все связаны между собой, ибо тщеславие всех их объединяет. Все осужденные еретики должны быть преданы светским властям или их представителям для понесения достойного наказания. Клирики будут предварительно лишены сана. Собственность осужденных мирян будет конфискована, клириков же — поступит в казну той церкви, которая платила им жалованье.

Просто подозреваемые в ереси, если они не смогут доказать своей невиновности, опровергнуть выдвигаемых против них обвинений, будут подвергнуты анафеме. Если они пребудут под анафемой год и своим доведением за этот срок не докажут своей благонадежности, то пусть их судят как еретиков.

Следует предупредить, вызвать и в случае надобности заставить наложением канонических наказаний светские власти, какое бы положение они ни занимали, если они хотят быть верными церкви и считаться таковыми, сотрудничать в защите веры и изгонять силой из подвластных им земель всех еретиков, объявленных таковыми церковью. Впредь всякий при вступлении на светскую должность должен будет дать такое обязательство под присягой. В том же случае, если светский правитель, которого церковь предупреждала и от которого она требовала принять меры против еретиков, не проявит должного рвения в очищении своих земель от этой заразной ереси, то таковой правитель будет наказан... отлучением. Если он в течение года не исправится, то о нем будет доложено правящему папе на предмет, чтобы папа освободил его вассалов от подчинения ему и объявил его земли свободными для занятия правоверными католиками, которые после изгнания еретиков вправе завладеть ими, чтобы обеспечить на них чистоту веры.

Михаил Дука о трагедии в храме Святой Софии

Итак, когда было раннее утро и день светил еще, как волк глазами, некоторые из ромеев во время вторжения турок в город и бегства граждан — прибежали, чтобы достичь своих жилищ и позаботиться о детях и женах. Когда они проходили кварталами Тавра и пробегали мимо колонны Креста, их, обрызганных кровью, спрашивали женщины: что же случилось? А когда услышали женщины отвратительную ту речь: "Неприятели внутри стен города и убивают ромеев", сначала не верили этому, и, по правде сказать, даже ругали и выражали презрение, как вестнику, накликавшему несчастье. Видя же позади этого другого, а после него — иного, всех забрызганных кровью, поняли, что приблизилась к устам чаша гнева Господа. И тогда все женщины и мужчины, монахи и монахини побежали в Великую церковь, неся на руках детей своих, оставив домы свои желающему войти. И можно было видеть, что улица забита ими, полна людей. Но разве могли все вбежать в Великую церковь? За много перед этим лет слышали от неких лжепророков, как город будет сдан туркам и как они войдут внутрь с великою силою и как будут посечены ими ромеи везде — вплоть до колонны Великого Константина. После же этого сошедший с неба ангел, неся меч, передаст царство, вместе с мечом, безвестному некоему человеку, найденному тогда спящим у колонны, очень простому и бедному, и скажет ему: "Возьми меч этот и отомсти за народ Господа". Тогда турки обратятся в бегство, а ромеи, поражая, будут преследовать их: и выгонят их из города, и из областей запада и востока, до пределов Персии, до места, называемого "Монодендрий". Памятуя об этом, некоторые бежали и другим советовали бежать. Решили ромеи теперь осуществить то, что давно было задумано, и говорили: "Если мы оставим позади себя колонну Креста, мы избежим грядущего гнева Божия". По этой причине и побежали в Великую церковь. Итак, преогромный храм тот в один час сделался полным как мужчин, так и женщин: и внизу, и вверху, и в боковых пристройках, и во всяком месте толпа бесчисленная. Заперев двери на запоры, стояли, ожидая спасения...

Турки, разбегаясь во все стороны, убивая и беря в плен, пришли наконец к храму, когда еще не миновал первый час утра, и, увидев, что ворота заперты, не мешкая, разломали их топорами. Когда они, вооруженные мечами, ворвались внутрь и увидели бесчисленную толпу, каждый стал вязать своего пленника, ибо не было там возражающего или не предававшего себя, как овца. Кто расскажет о случившемся там? Кто расскажет о плаче и криках детей, о вопле и слезах матерей, о рыданиях отцов, — кто расскажет? Турок отыскивает себе более приятную; вот один нашел красивую монахиню, но другой, более сильный, вырывая, уже вязал ее... Тогда рабыню вязали с госпожой, господина с невольником, архимандрита с привратником, нежных юношей с девами. Девы, которых не видело солнце, девы, которых родитель едва видел, влачились грабителями; а если они силой отталкивали от себя, то их убивали. Ибо грабитель хотел отвести их скорее на место и, отдав в безопасности на сохранение, возвратиться и захватить вторую жертву и третью. Насильничали грабители, эти мстители Божий, и всех можно было видеть в один час связанными: мужчин — веревками, а женщин — их платками. И можно было видеть непрерывно выходящие из храма и из святилищ храма ряды, подобные стадам и гуртам овец: плачут, стенают и не было жалеющего. О храме же как я мог бы рассказать вам? Что сказал бы или что крикнул? Прилип язык мой к гортани моей. Не могу я вздохнуть, ибо запечатались уста мои. В одну минуту разрубили собаки святые иконы, похитив с них украшения, ожерелья и браслеты, а также одежды святой трапезы. Блестящие лампады — одни портят, другие — забирают; драгоценные и священные сосуды священного сосудохранилища — золотые и серебряные и из другого ценного вещества приготовленные — в один миг все унесли, покинув храм пустынным и ограбленным и ничего не оставив.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки