Предыдущая страница реферата | 3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13 | Следующая страница реферата

80) Ясперс 1994, с. 557. Гонигсгейм, вспоминая о том, насколько Веберу был противен Гегель, пишет: «Он [Вебер] выразил полное согласие с человеком, как-то раз заявившим: “Тот, кто сегодня использует слово “синтез”, не уточняя его смысла, заслуживает оплеухи”» (Honigsheim 1968, p. 14).

81) Например: «Отождествление, с одной стороны, детерминированности с законосообразностью, а с другой стороны — “свободного” действия с действием “индивидуальным”, то есть не подлежащим классификации [nicht gattungsmäßigem], — элементарное заблуждение, которое, однако же, встречается далеко не только у Книса» (Weber 1922, S. 45).

82) О каузальном сведéнии как задаче исторического и социологического знания см., в частности: Вебер 1990, с. 56, 59, 362, 366—373, 376—378, 382, 389, 424—425, 464—486, 495, 500, 505, 509, 593—594, 611—612.

83) «Трансцендентальная предпосылка всех наук о культуре состоит не в том, что мы считаем определенную — или вообще какую бы то ни было — “культуру” ценной, а в том, что мы сами являемся людьми культуры, что мы обладаем способностью и волей, которые позволяют нам сознательно занять определенную позицию по отношению к миру и придать ему смысл. Каким бы этот смысл ни был, он станет основой наших суждений о различных явлениях совместного существования людей, заставит нас отнестись к ним (положительно или отрицательно) как к чему-то для нас значительному. Каким бы ни было содержание этого отношения, названные явления будут иметь для нас культурное значение, которое только и придает им научный интерес» («“Объективность” социально-научного и социально-политического познания»: Вебер 1990, с. 379. Пер. М.И. Левиной; курсив автора).

84) Там же. С. 369. Курсив автора.

85) «Критические исследования в области логики наук о культуре» (Вебер 1990, с. 470).

86) Значение этих дисциплин для формирования методологии Вебера подробно рассмотрено в монографии Turner & Factor 1994 (см. особенно p. 119—165). Фриц Рингер в своей книге о Вебере (Ringer 2000, p. 63—91), на которую во многом опирается наше дальнейшее изложение, резюмирует суть вопроса, подчеркивая основополагающее значение веберовской техники каузального анализа единичных феноменов для «соединения наук о культуре и наук об обществе» (подзаголовок монографии Рингера), то есть гуманитарных и социальных наук. Согласно программной формуле Рингера, «Вебер не был ни позитивистом, ни идеалистом. Он был каузалистом» (р. 62; курсив автора).

87) Многообразие научных интересов, значимость научных результатов, достигнутых в совершенно разных областях, и подспудное влияние, оказанное на нескольких крупнейших ученых XX в., делают фон Криса интереснейшей фигурой в истории научного знания. Ученик Гельмгольца, специалист по физиологии восприятия и философ-неокантианец, профессионально занимавшийся теорией вероятности, фон Крис с 1880 по 1924 г. преподавал физиологию во Фрейбургском университете где с 1894 по 1896 г. служил профессором и Макс Вебер; Марианна Ве-бер вспоминает о голиардических подвигах Вебера на двух банкетах, организованных в честь фон Криса (Marianne Weber 1926, S. 217). Лишь в последнее десятилетие историки науки начинают приоткрывать интеллектуальное воздействие, оказанное фон Крисом не только на Вебера, но также на Витгенштейна (тема изысканий тюбингенского науковеда Михаэля Гейдельбергера) и на Джона Мейнарда Кейнса (тема работ болонского специалиста по математической экономике Гвидо Фьоретти).

88) Ссылки на фон Криса содержатся во втором разделе статьи Вебера «Критические исследования в области логики наук о культуре» (Вебер 1990, с. 464—494). Этот раздел, озаглавленный «Объективная возможность и адекватная причинная обусловленность в историческом рассмотрении каузальности», весь является прямым развитием идей фон Криса.

89) «Заметим сразу же, что вследствие самой природы исторического “объекта” для методологии истории имеют значение лишь самые элементарные компоненты теории Криса. Заимствование строгих принципов чистого “исчисления вероятностей” не только невозможно в каузальном историческом исследовании, что само собой разумеется, но даже попытка аналогичного использования этой точки зрения требует большой осторожности» (Вебер 1990, с. 490, примеч. 32. Пер. М.И. Левиной, с изменением).

90) Вебер 1990, с. 467. Пер. М.И. Левиной; выделено нами. Далее Вебер подробно развивает свою мысль: «Ведь “антропоцентрично” ориентированы так же, как история, и проблемы правосудия; другими словами, в них задается вопрос о каузальном значении человеческих “действий”. Совершенно так же, как вопрос о причинной обусловленности конкретного правонарушения , проблема причинности в истории всегда ориентирована на сведéние конкретных результатов к их конкретным причинам, а не на выведение абстрактных “закономерностей”» (Вебер 1990, с. 467—468. Пер. М.И. Левиной, с изменением). Затем Вебер оговаривает, что на последующем этапе путь правосудия и путь истории расходятся, поскольку правосудие, в отличие от истории, должно еще решать и практический вопрос о возможности квалифицировать установленную причину того или иного правонарушения как наказуемую вину того или иного индивида. «Данный вопрос, — вполне по-кантиански заключает Вебер, — уже не является чисто каузальной проблемой ; это уже проблема криминальной политики, ориентированной на этические и иные ценности» (Вебер 1990, с. 468). Отметим, что саму идею сопоставления истории с правосудием изначально должен был подсказывать Веберу поэтический афоризм Шиллера «Die Weltgeschichte ist das Weltgericht» («Всемирная история есть всемирный [т.е. Страшный] суд», — из стихотворения «Resignation» [в рус. пер. Н. Чуковского — «Отречение»], ст. 95); эту формулу Гегель использовал для выражения своей философии истории («Философия права», §§ 341—342), и благодаря Гегелю афоризм Шиллера стал общеупотребительным в немецкой культуре. О немецкой рецепции этого афоризма в эпоху Вебера см.: Vondung 1980; ср. позднейшие интерпретации этого афоризма: в экзистенциалистской перспективе — у Л.Я. Гинзбург (1989); в плане методологии исторического нарратива — у Рейнгарта Козеллека (Koselleck 1979 [1972], S. 145—146). Вебер никогда не был гегельянцем, зато само стихотворение Шиллера, в трагической форме ставящее проблему экзистенциального выбора, чрезвычайно родственно всему мировоззрению Вебера (напомним, что Шиллер, как и Вебер, и фон Крис, был кантианцем: об отношении Вебера к Гегелю и к Канту см.: Honigsheim 1968 [1963], p. 14). Заданная в стихотворении Шиллера семантическая связь между понятиями «Resignation» и «[Welt]geschichte» была в высшей степени актуальна для сознания Вебера:ср. рассказ Гонигсгейма о его первой встрече с Вебером: «Я прямо сказал ему [Веберу], что не читал ни строчки из написанного им и ничего не знаю о платформе, на которой он стоит, после чего сразу выпалил: “Я хочу быть историком, хотя заранее знаю, что это будет означать для меня горькую резиньяцию”. “Да, именно так, — ответил Вебер, — это означает резиньяцию”. Он пронзительно взглянул на меня, и я понял, что удостоился его одобрения» (Honigsheim 1968 [1963], p. 33).

91) Здесь напрашивается сопоставление веберовской методологии «единичного каузального анализа» с так называемой «уликовой парадигмой», широко распространившейся в гуманитарных науках в первые десятилетия XX в. (подробную характеристику «уликовой парадигмы» см. в известной работе Карло Гинзбурга: Гинзбург 2004). Такое сопоставление представляется интересным и важным, поскольку речь идет о двух синхронных друг другу тенденциях, между которыми имеются как моменты основополагающего сходства, так и моменты существенного расхождения. Между двумя этими парадигма-ми обнаруживается полная тождественность в постановке исходной задачи (такой задачей в обоих случаях является «каузальное сведéние» единичных феноменов); отсюда вытекает осознаваемая или неосознаваемая близость обеих парадигм к криминалистике. Дальнейшим моментом сходства является то, что вспомогательным приемом для достижения конечной цели в обеих парадигмах служит поиск «неосложненных», «чистых» модусов самопроявления индивида — однако здесь же начинаются и расхождения, поскольку веберовская парадигма мыслит такой поиск как условно-гипотетическое конструирование чисто целерационального, то есть абсолютно сознательного, идеального поведения; тогда как уликовая парадигма, наоборот, ищет периферийные участки наибольшей бессознательности в реальном поведении индивида. В конечном счете, две эти парадигмы, исходящие из одной и той же задачи, порождают два совершенно несхожих типа повествований; весь комплекс факторов, обусловливающих это несходство, заслуживает специального изучения. Постановку вопроса об эпистемологическом соотношении веберовской программы с «уликовой парадигмой» см. также в статье: Strong 1987, p. 471.

92) Kries 1888, S. 180—195.

93) Ringer 2000, p. 66.

94) Kries 1888, S. 195—201.

95) «Я полностью отдаю себе отчет, в какой мере здесь, как неоднократно и раньше, заимствованы идеи Криса; к тому же наша формулировка в силу обстоятельств уступает по своей точности формулировкам Криса. Однако для цели нашего исследования то и другое неизбежно» (Вебер 1990, с. 493, примеч. 41. Пер. М.И. Левиной).

96) Показательно, что Реймон Арон в своей ранней книге «Критическая философия истории: Эссе о немецкой теории истории» (1938), излагая веберовскую концепцию каузального анализа и стремясь проиллюстрировать ее понятными примерами, сразу же прибегает к примеру железнодорожной катастрофы: «Историческое объяснение регрессивно, потому что историк располагается за событиями и должен идти от следствий к причинам. Но эксперт, призванный к тому, чтобы восстановить ход аварии на железной дороге, находится в том же положении» (Арон 2000, с. 161). К этому же примеру Арон прибегает, уже вне прямой связи с Вебером, и в своей книге «Введение в философию истории», изданной, как и предыдущая книга, в 1938 г.; параграф «Каузальность и ответственность» начинается здесь словами: «Логическая схема каузальности остается во всех смыслах слова формальной. Эксперт, расследующий причины столкновения на железной дороге, пытается уточнить особые обстоятельства, которые непосредственно предшествовали несчастному случаю (неосторожность, плохая видимость и т.д.), и относительно постоянные данные (состояние дороги, система сигнализации и т.д.), которые более или менее благоприятствовали катастрофе (которые увеличивали число вариабельных причин, могущих вызвать катастрофу). Эксперт и историк ставят также вопрос об ответственности» (Арон 2000, с. 359). Ход мыслей Арона прямо воспроизводит здесь пробабилистскую концепцию фон Криса и Вебера (тоже связанную с вопросом о вменении ответственности). Поскольку Арон был знаком с книгой Марианны Вебер о Максе Вебере, мы допускаем, что он точно так же сблизил концепцию Вебера с его детскими железнодорожными впечатлениями, как это делаем мы в настоящей статье.

97) Вебер 1990, с. 470. Пер. М.И. Левиной; курсив автора.

98) Вебер 1990, с. 483. Пер. М.И. Левиной; курсив автора.

99) Ringer 2000, p. 77. Здесь, как и в случае с идеей «фюрерства», следовало бы также принять во внимание согласие между концепциями Вебера и базовой метафорикой немецкого языка. Пространственно-динамический характер метафор, передающих веберовскую концепцию каузальности, изначально связан с семантическим полем немецкого глагола laufen — «бежать». Именно глагол laufen и его дериваты образуют в немецком языке сеть абстрактных понятий, описывающих разнообразные аспекты процессуальности: Lauf — «бег, ход, движение, течение», Verlauf — «течение, ход, протекание», Ablauf — «исход, истечение» и т.д. Ни английский, ни русский язык не позволяют передать эту метафорическую связность с необходимой последовательностью и смысловой адекватностью. (Так, в русском языке аспекты процессуальности схватываются сетью понятий, образованных не от активно-целеполагающего «бежать», «идти», а от пассивного «течь»: «течение», «протекание», «истечение».)

100) «О некоторых категориях понимающей социологии» (Вебер 1990, с. 495).

101) «Целерационально действует тот индивид, чье поведение ориентировано на цель, средства и побочные результаты его действий, кто рационально рассматривает отношение средств к цели и к побочным результатам и, наконец, отношение различных возможных целей друг к другу, то есть действует, во всяком случае, не аффективно (преж-де всего не эмоционально) и не традиционно» («Основные социологические понятия» (Вебер 1990, с. 629)).

102) «Реальное поведение чрезвычайно редко (например, в ряде случаев на бирже), и то только приближенно, соответствует конструкции идеального типа [целерациональности]» (Там же. С. 609).

103) «Так, например, для рассмотрения “биржевой паники” целесообразно сначала установить, каким было бы рассматриваемое поведение без влияния иррациональных аффектов, а затем ввести эти иррациональные компоненты в качестве “помех”. Равным образом и при исследовании какой-либо политической или военной акции целесообразно установить, каким было бы поведение участников события при знании ими всех обстоятельств дела, всех намерений и при строго целерационально (в соответствии со значимым для нас опытом) ориентированном выборе средств. Лишь в этом случае возможно свести отклонения от данной конструкции к обусловившим их иррациональным факторам» (Там же. С. 605).

104) «“Объективность” социально-научного и социально-политического познания» (Вебер 1990, с. 398. Пер. М.И. Левиной; курсив автора).

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: изложение на тему, скачать контрольные работы, шпаргалки ответы.





Предыдущая страница реферата | 3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13 | Следующая страница реферата