1812 (25.III ст. ст.) Рождение А. И. Герцена в доме дяди А. А. Яковлева (ныне Тверской бульвар, д. 25).

1823 Знакомство с Н. П. Огаревым, ставшим самым близким другом на всю жизнь.

1825 Восстание декабристов, казнь Пестеля и его товарищей, которая, по словам Герцена, «окончательно разбудила ребяческий сон моей души».

1826(или 1827) Клятва «отомстить казненных», которую дают А. И. Герцен и Н. П. Огарев на Воробьевых горах.

1829 Поступает на физико-математическое отделение Московского университета.

1830—1831 Публикует переводы и рефераты в журналах «Вестник естественных наук и медицины», «Атеней».

1833 Оканчивает университет.

1834 Арест Герцена по ложному обвинению в распевании «пасквильных» песенок, порочащих царскую фамилию.

1835 Ссылка «под строгое наблюдение начальства» в Пермь, затем перевод в Вятку, где А. И. Герцен служит в канцелярии губернского правления.

1836 В журнале «Телескоп» за подписью Искандер, ставшей основным псевдонимом А. И. Герцена, печатается его первое оригинальное сочинение — очерк «Гофман».

1837 Переезжает во Владимир, где служит в канцелярии губернатора и редактирует «Прибавления к Владимирским губернским ведомостям».

1838 Тайно увозит из Москвы во Владимир кузину Наталью Александровну Захарьину и венчается с ней.

1839 Рождение первенца — сына Александра. Снятие с А. И. Герцена полицейского надзора, приезды в Москву, знакомство с В. Г. Белинским, М. А. Бакуниным, Т. Н. Грановским.

1840 Переезд в Петербург. Публикация в журнале «Отечественные записки» первого художественного произведения — повести «Записки одного молодого человека».

1841 Высылка по повелению царя «за распространение неосновательных слухов» в Новгород.

1842 Выходит в отставку и переезжает в Москву.

1843 В «Отечественных записках» публикуется цикл статей «Дилетантизм в науке».

1845 В «Отечественных записках» публикуются «Письма об изучении природы».

1845—1846 Выходит повесть «Кто виноват?» (начата в 1841 г.).

1846 Смерть отца.

1847 В журнале «Современник» публикуется повесть «Доктор Круцов». Отъезд за границу. Живет в Париже и Риме, где становится свидетелем революционных событий.

1848 В журнале «Современник» публикуется повесть «Сорока-воровка».

1847—1850 А. И. Герцен пишет и публикует в различных европейских изданиях статьи и очерки, составившие затем книги «Письма из Франции и Италии» и «С того берега».

1849—1852 Живет в Швейцарии, затем в Ницце.

1850 Отказ А. И. Герцена выполнить повеление императора Николая I о немедленном возвращении в Россию и приговор Петербургского надворного уголовного суда «подсудимого Герцена, лишив всех прав состояния, признать за вечного изгнанника из пределов Российского государства».

1851 Гибель матери и младшего сына Коли во время кораблекрушения. Выходит книга А. И. Герцена «О развитии революционных идей в России» (на французском и немецком языках).

1852 Смерть жены. Переезд в Лондон. Замысел «Былого, и дум».

1853 Основание Вольной русской типографии.

1854 Публикация будущей второй части «Былого и дум» «Тюрьма и ссылка».

1855—1868 Издание альманаха «Полярная звезда». ,

1857 Женитьба на Н. А. Тучковой-Огаревой.

1857—1867 Издание первой русской революционной газеты «Колокол».

1859 Встреча А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского, приехавшего в Лондон для выяснения разногласий идеологов «Современника» с издателем «Колокола».

1863—1864 Восстание в Польше и выступления А. И. Герцена в защиту повстанцев. Участие А. И. Герцена в съезде эмигрантов в Женеве.

1865 Навсегда покидает Англию. Скитается по Европе.

1870 (9.1 ст. ст.) Смерть А. И. Герцена.
 
 

С нашего сближения моя страсть к чтению начинает удваиваться. Я увидел, что ты читал гораздо больше и мне надо догнать тебя. Мое учение шло школьно, обычным путем. Грамматики всех языков, история по пошлым учебникам, география, которую сперва мне преподавала Анна Егоровна по Кряжеву, сама не зная ни географии, ни ее значения, а потом Запольский по своей книжечке. Я учился сначала только потому, что она мне преподавала, знал уроки в срочный час и потом забывал их; география Запольского не прибавила интересу. А ты как-то воспитывался свободно, у тебя водились книги, о которых мне не грезилось. Ты читал уже «Contrat social». Я у тебя его взял и читал потихоньку от отца. Новая пища уму представилась. Диапазон жизни повысился, и все соединялось к тому, чтоб настраивать его выше и выше. Шиллер, русская литература декабристов, их гибель, рассказы Анны Егоровны о Якубовиче, коронация уже ненавистного императора — и всю эту эпоху мы с тобой переживали вместе, постоянно подталкивая друг друга в развитии и стремлении к одной и той же великой, для нас еще неясной цели.

У тебя было две комнатки, окнами в противоположные стороны. В одной мы сидели по вечерам. Прямо в окно светила звезда, которую мы назвали нашею; я на нее глядел с детской мистической любовью. В другой комнатке был столик, на котором ты писал, приготовлял уроки. Бушо я уже не застал у тебя; Ивана Евдокимовича и рыжевласого попа помню. Но Запольский послужил нам союзным звеном. Нам приходилось приготовлять почти те же уроки и читать одни и те же книги. Помню я, как ты писал стихи по приказанию Запольского и взял мифологическую тему. Помню даже один стих: И Феста Дня проклиная, — над которым мы оба смеялись. В то же время я написал стихи на прощанье с другом. Стихи были гладки, Запольский торжествовал, а я усиленно принялся писать элегии, которые никому, даже тебе, не показывал, и наклонность к скрытности с тем вместе развивалась.

Но я не затем начал говорить о твоей маленькой учебной комнатке. Помнишь ли, как мы раз в ней сидели и толковали по-своему о декабристах. Нам казалось, что Константин был действительно обманут, что он несравненно лучше Николая, что он человек свободы, и тебе пришла мысль, что нам надо присягнуть ему и пожертвовать всем для его восстановления. Мы взяли листок бумаги, написали присягу и подписались. Перо, которым мы подписались, хранилось у кого-то из нас как святыня. Долго хранилось это перо; мне помнится, что через несколько лет," уже юношами, мы его бросили не без сожаления о прошедшем детстве.

Когда я вошел, разговор между Белинским и Герценом был еще; несколько натянут. Белинский представил нас друг другу.

Герцен окинул меня быстрым взглядом, вежливо улыбнулся, пожал мне руку и обратился к Белинскому.

Я несколько минут с любопытством рассматривал его. Герцен был человек довольно полный, лет двадцати восьми, среднего роста, с темными волосами, подстриженными под гребенку. Черты лица его были приятны и правильны, лицо одушевлено необыкновенным блеском и живостию карих остроумных глаз и каким-то особенно тонким юмористическим выражением у оконечностей губ... На нем был фрак с гербовыми пуговицами.

Я не оставался долго в комнате, не желая мешать им. Через час Белинский пришел ко мне наверх.

— Ну, мы объяснились и снова, кажется, сошлись, — сказал мне Белинский, отдуваясь и падая на диван (это свидание, видно, сильно на него подействовало). — Я рассказал Герцену известное вам происшествие со мною у Краевско-,. го, об этом господине, который отказался от знакомства со мною, потому что я автор... знаете... я не могу называть эту статью по имени — и как я за это пожал руку этому господину... Герцен выслушал это и бросился ко мне. Мы обнялись и забыли все прошлое. Слава Богу!.. У меня как гора с плеч свалилась...

...Одним из важных борцов в плодотворном диспуте, завязавшемся тогда на Руси, был Герцен. Признаться сказать, меня ошеломил и озадачил на первых порах знакомства этот необычайно подвижной ум, переходивший с неистощимым остроумием, блеском и непонятной быстротой от предмета к предмету, умевший схватить и в складе чужой речи, и в простом случае из текущей жизни, и в любой отвлеченной идее ту яркую черту, которая дает им физиономию и живое выражение. Способность к поминутным, неожиданным сближениям разнородных предметов, которая питалась, во-первых, тонкой наблюдательностью, а во-вторых, и весьма значительным капиталом энциклопедических сведений, была развита у Герцена в необычайной степени — так развита, что под конец даже утомляла слушателя. Неугасающий фейерверк его речи, неистощимость фантазии и изобретения, какая-то безоглядная расточительность ума — приводили постоянно в изумление его собеседников. После всегда горячей, но и всегда строгой, последовательной речи Белинского скользящее, беспрестанно перерождающееся, часто парадоксальное, раздражающее, но постоянно умное слово Герцена- требовало уже от собеседников, кроме напряженного внимания, еще и необходимости быть всегда наготове и вооруженным для ответа. Зато уже никакая пошлость или вялость мысли не могли выдержать и получаса сношений с Герценом, а претензия, напыщенность, педантическая важность просто бежали от него или таяли перед ним, как воск перед огнем. Я знавал людей, преимущественно из так называемых серьезных и дельных, которые не выносили присутствия Герцена. Зато были и люди, даже между иностранцами, в эпоху его заграничной жизни, для которых он скоро делался не только предметом удивления, но страстных и слепых привязанностей.

Как бы для восстановления равновесия в его нравственной организации природа позаботилась, однако же, вложить в его душу одно неодолимое верование, одну непобедимую наклонность: Герцен веровал в благородные инстинкты человеческого сердца, анализ его умолкал и благоговел перед инстинктивными побуждениями нравственного организма, как перед единственной, несомненной истиной существования. Он высоко ценил в людях благородные, страстные увлечения, как бы ошибочно они еще ни помещались, и никогда не смеялся над ними. Эта двойная, противоречивая игра его природы — подозрительное отрицание, с одной стороны, и слепое верование— с другой, возбуждали частые недоумения между ним и его кругом и были поводом к спорам и объяснениям; но именно в огне таких пререканий, до самого его отъезда за границу, привязанности к нему еще более закалились, вместо того чтобы разлагаться. Оно и понятно почему: во всем, что тогда думал и делал Герцен, не было ни малейшего признака лжи, какого-либо дурного, скрыто вскормленного чувства или расчетливого коварства; напротив, он был всегда весь целиком в каждом своем слово и поступке. Да была и еще причина, заставлявшая прощать ему даже иногда и оскорбления, — причина, которая может показаться невероятной для людей, его не знавших.

При стойком, гордом, энергическом уме это был совершенно мягкий, добродушный, почти женственный характер. Под суровой наружностью скептика и эпиграмматиста, под прикрытием очень мало церемонного и нисколько не застенчивого юмора жило в нем детское сердце. Он умел быть как-то угловато нежен и деликатен, а при случае, когда наносил слишком сильный удар противнику, умел тотчас же принести ясное, хотя и подразумеваемое покаяние. Особенно начинающие, ищущие, пробующие себя люди находили источники бодрости и силы в его советах: он прямо принимал их в полное общение с собой, со своей мыслью, что не мешало его разлагающему анализу производить подчас над ними очень мучительные психические эксперименты и операции.

Видеть в авторе «Кто виноват?» необыкновенного художника — значит вовсе не понимать его таланта. Правда, он обладает замечательною способностию верно передавать явления действительности, очерки его определенны и резки, картины его ярки и сразу бросаются в глаза. Но даже и эти самые качества доказывают, что главная сила его не в творчестве, не в художественности, а в мысли, глубоко прочувствованной, вполне сознанной и развитой. Могущество этой мысли — главная сила его таланта; художественная манера схватывать верно явления действительности — второстепенная, вспомогательная сила его таланта. Отнимите у него первую, — вторая окажется слишком несостоятельною для самобытной деятельности. Подобный талант не есть что-нибудь особенное, исключительное, случайное. Нет, такие таланты так же естественны, как и таланты чисто художественные. Их деятельность образует особенную сферу искусства, в которой фантазия является на втором месте, а ум — на первом. На это различие мало обращают внимания, и оттого в теории искусства выходит страшная путаница. Хотят видеть в искусстве своего рода умственный Китай, резко отделенный точными границами от всего, что не искусство в строгом смысле слова. А между тем эти пограничные линии существуют больше предположительно, нежели действительно; по крайней мере их не укажешь пальцем, как на карте границы государств. Искусство, по мере приближения к той или другой своей границе, постепенно теряет нечто от своей сущности и принимает в себя от сущности того, с чем граничит, так что вместо разграничивающей черты является область, примиряющая обе стороны.

Что составляет задушевную мысль Искандера, которая служит ему источником его вдохновения, возвышает его иногда, в верном изображении явлений общественной жизни, почти до художественности? — Мысль о достоинстве человеческом, которое унижается предрассудками, невежеством и унижается то несправедливостью человека к своему ближнему, то собственным добровольным искажением самого себя. Герой всех романов и повестей Искандера, сколько бы ни написал он их, всегда был и будет один и тот же: это — человек, понятие общее, родовое, во всей обширности этого слова, во всей святости его значения. Искандер — по преимуществу поэт гуманности. Поэтому в его романе бездна лиц, большею частию мастерски очерченных, но нет героя, нет героини.

Вот это-то чувство гуманности и составляет, так сказать, душу творений Искандера. Он ее проповедник, адвокат. Выводимые им на сцену лица — люди не злые, даже большею частию добрые, которые мучат и преследуют самих себя и других чаще с хорошими, нежели с дурными намерениями, больше по невежеству, нежели по злости. Даже те из его лиц, которые отталкивают от себя низостию чувств и гадостию поступков, представляются автором больше как жертвы их собственного невежества и той среды, в которой они живут, нежели их злой натуры. Он изображает преступления, не подлежащие ведомству законов и понимаемые большинством как действия разумные и нравственные. Злодеев у него мало: в трех повестях, доселе напечатанных, только в одной «Сороке-воровке» выведен злодей, да и то такой, которого и теперь многие готовы счесть за самого добродетельного и нравственного человека. Главное орудие Искандера, которым он владеет с таким удивительным мастерством, — ирония, нередко возвышающаяся до сарказма, но чаще обнаруживающаяся легкою, грациозною и необыкновенно добродушною шуткою.

По всему своему душевному строю, по своим чувствам и взгляду на вещи Герцен был, от начала до конца своего поприща, пессимистом, т. е. темная сторона мира открывалась ему яснее, чем светлая; болезненные и печальные явления жизни он воспринимал с несравненно большей живостию и чуткостию, чем всякие другие. Вот где ключ к разгадке литературной деятельности Герцена, вот где нужно искать ее главных достоинств и недостатков. Мысль Герцена постоянно работала в этом направлении, и, при. его значительном философском и художническом таланте, при том мужестве перед истиной, которым он хвалился и которое в нем действительно было, — эта умственная работа привела его к некоторым очень важным открытиям, к таким взглядам, которые не останутся без следа в русской литературе. Все, что есть глубокомысленного у Герцена, глубокомысленно только в этом отношении, то есть как глубокое развитие пессимизма — безотрадного, мрачного воззрения на мир. В этом заключается весь интерес его философских рассуждений и главный нерв его художественных произведений.

Итак, смешны и нелепы все укоризны, основывающиеся на том, что беду можно было предотвратить и предвидеть. Если бы Круциферский не женился на женщине, которая ему не под пару, если бы Бельтов не приезжал в город, где жили Круциферские, если бы он сторонился от всякой любви и заранее знал меру своих чувств, то, конечно, все было бы благополучно и не 6 чем было бы рассказывать. Но это значит, что люди для спасения себя от бед должны отказаться от жизни и всего больше беречься именно тех опасных случаев, когда им предстоит любовь и счастье. Что-нибудь одно из двух: или не жить, или жить и страдать — такова дилемма, которую поставил роман. На вопрос: кто виноват?— роман отвечает: сама жизнь, самое свойство человеческих душ, не могущих отказаться от счастья и предвидеть, как далеко заведут их собственные чувства, и вследствие того страдающих от всякого рода встреч и случайностей, которые наносят удары этим чувствам и разрушают это счастье.

...Его глубоко поражала невозможность счастия в той области, которую следует назвать по преимуществу областью счастия, в сфере личных привязанностей. Он не думал, подобно многим утопистам, что можно устранить эти страдания — иным устройством общества, облегчением разводов, узаконением более легких связей между мужчинами и женщинами и т. п. Он прямо признавал, что здесь беды и горести пропорциональны счастию и радостям, что, допуская одни, нужно допустить и другие, что никакой прочности, никакого спокойствия здесь быть не может, и, следовательно, не может быть и истинного счастия. Нельзя быть благополучным, когда все зависит от случая, от обстоятельств, которых невозможно предотвратить и предвидеть. Эта страшная изнанка жизни человеческой была очень ясна Герцену, и над нею-то он задумывался.

Запад тянул к себе Герцена. Он уехал из России и не только стал внимательно и зорко всматриваться в строй и движение Запада, но и сам пытался вмешаться в это движение. К какому же выводу пришел Герцен? С неотразимою силою в нем вкоренилось убеждение, что Запад страдает смертельными болезнями, что его цивилизации грозит неминуемая гибель, что нет в нем живых начал, которые могли бы спасти его.

Вот главное открытие Герцена. России он не понимал; как Чаадаев, он ничего не умел видеть ни в ее настоящем, ни в ее прошедшем. Но Запад он знал хорошо; он был воспитан на всех ухищрениях его мудрости, он умел сочувствовать всем движениям тамошней общественной жизни, был зорким и чутким зрителем нескольких революций. И он пришел к тому убеждению, что нет живого духа на Западе, что все его мечты обновления не имеют внутренней силы, что одно верно и несомненно — смерть, духовное вымирание, гибель всех форм тамошней жизни, всей западной цивилизации.

Духовный крах Герцена, его глубокий скептицизм и пессимизм после 1848 года был крахом буржуазных иллюзий в социализме. Духовная драма Герцена была порождением и отражением той всемирно-исторической эпохи, когда революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела. Этого не поняли и не могли понять рыцари либерального российского языкОблудия, которые прикрывают теперь свою контрреволюционность цветистыми фразами о скептицизме Герцена. У этих рыцарей, которые предали русскую революцию 1905 года, которые забыли и думать о великом звании революционера, скептицизм есть форма перехода от демократии к либерализму, — к тому холуйскому, подлому, грязному и зверскому либерализму, который расстреливал рабочих в 48-м году, который восстановлял разрушенные троны, который рукоплескал Наполеону III и который проклинал, не умея понять его классовой природы, Герцен.

Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала — дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури», — звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.

Буря — это движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году. Следующий начинает расти на наших глазах.

Чествуя Герцена, пролетариат учится на его примере великому значению революционной теории; учится понимать, что беззаветная преданность революции и обращение с революционной проповедью к народу не пропадает даже тогда, когда целые десятилетия отделяют посев от жатвы; учится определению роли разных классов в русской и международной революции. Обогащенный этими уроками, пролетариат пробьет себе дорогу к свободному союзу с социалистическими рабочими всех стран, раздавив ту гадину, царскую монархию, против которой Герцен первый поднял великое знамя борьбы путем обращения к массам с вольным русским словом.

Герцен одинаково принадлежит русскому делу и русскому слову. И одна из самых привлекательных черт его личности именно в том и заключается, что он—одновременно деятель и созерцатель, политик и поэт. Он был больше своего дела, и его практика не могла утолить его теории. Он не только был, но и созерцал бытие. Он жил свою жизнь как поэму, он запоминал и записывал свою душу. Свой собственный спутник, вместе актер и зритель, лицедей своего лица, Герцен имел в себе так много энергии, что ее доставало как на самые события, так и на их литературное воспроизведение. Он всегда держал перед ними зеркало своего духа, видел и слышал самого себя; это опасно граничило с позой, но часто побеждало ее красотою и той страстностью» которая горела и в его поступках, и в его речах. И можно только радоваться тому, что, свои дни претворяя в дневник, он в себе нашел своего биографа, что каждое дело, сгорая, оставляло у него следы слова и благодаря этому феникс его жизни возрождался из ее пепла для нового, уже бессмертного существования.

Это находится в связи с тем, что, так обращенный к внешнему миру, Герцен в то же время углубленно жил и в мире внутреннем. Участник европейских событий, очевидец истории, вечно на людях, среди знаменитых современников, так же как и в рядах будущего человечества, яркая фигура, судьбою поставленная другим напоказ, в этой суете, которую он сам любил, в этом блеске, который он собою усилил, он не потерял своего лиризма и той романтики, которую завещал ему его московский кружок. С горных вершин своей общественности он то и дело возвращался к самому себе, к интимной жизни сердца; политика не раздробила, не распылила его; она ему отказала в постоянном внешнем крове, — но, бездомный скиталец, эмигрант, он не был зато блудным сыном своей души, от ее метрополии, от подлинной ее сущности никогда не отрекался, не изменил своей личной природе. Убежденный социалист, он не перестал быть индивидуалистом и над этой противоположностью высоко поднялся — не только в том смысле, что выходил за стесняющие рамки определенной доктрины, но и в том, главное, что над всякими теориями торжествовала духовная широта его собственной личности.

Художник, или почти художник, Герцен, рассказывая о себе, в литературу превращал свои грехи и слабости; он округлял события и ощущения, так что от его эстетики исчезала их действительная шероховатость, их жизненная грубость, и многое принимало у него какой-то общий, преувеличенный и романтический вид. Его эстетизму судьба посылала достаточно разительных эффектов, — он столько пережил чужих смертей, прежде чем пришла к нему собственная, он испытал столько исключительных впечатлений, — и вот из этих материалов виртуозно воздвигал он свою знаменитую хронику. Литература помогла ему вынести на всенародный суд и зрелище свои интимные, свои семейные дела, и так он был прав, что сочетал личное с общим, — он соединил их в одну эпопею, он заинтересовал своим чужих, и рассказ о его личной жизни неизбежной страницей входит в объективную историю России.

Энциклопедизм Герцена , раскрывал перед ним двери и в область научно-философского знания. В своих статьях о буддизме и дилетантизме в науке он дал удивительную характеристику и такого отношения к науке, которое проникнуто платоновским эросом, и такого, которое является уделом гётевеких Вагнеров. Сам он, если бы отдался научной работе, был бы в кругу ее светил. Свою большую образованность он нес легко, медали и монеты своих философских этюдов, своей литературы вообще он чеканил непринужденно.

Герцен в Московском университете (1828— 1833).

Герцен в эмиграции. 

Герцен и В. Г. Белинский.

Герцен и декабристы.

Герцен и М. А. Бакунин.

Герцен и JL П. Огарев.

Герцен и Ц. Я. Чаадаев.

Герцен и революционные демократы (Н. Г. Чернышевский, Ц. А. Добролюбов и др.).

Герцен и славянофилы.

Герцен и христианство.

Герцен о Базарове. 

Герцен-публицист.

Автобиографизм творчества А. И. Герцена.

Гоголевские традиции в беллетристике А. И. Герцена.

Два мира в произведениях А. И. Герцена.

Духовный; кризис А. И. Герцена.

Женские образы в творчестве А. И. Герцена.

Издательская деятельность А. И. Герцена.

Ирония в художественной системе А. И. Герцена.

Искусство портрета в прозе А. И. Герцена.

Литературная критика об А. И. Герцене.

Литературно-эстетические взгляды А. И. Герцена.

Мысль и чувство в прозе А. И. Герцена.

Образ человека из народа в повестях А. И. Герцена.

Героические натуры в «Былом и думах» А. И. Герцена.

Россия и Европа в «Былом и думах» А. И. Герцена.

Тема дружбы в «Былом и думах» А. И. Герцена.

Особенности психологизма в «Былом и, думах» А. И. Герцена.

Образ эмиграции в «Былом и думах» А. И. Герцена.

Образ рассказчика в повестях А. И. Герцена.

Проблема личности в творчестве А. И. Герцена.

Тема свободы в творчестве А. И. Герцена.

Тип лишнего человека у А. И. Герцена.

Тюрьма и ссылка в изображении А. И. Герцена.

Философские взгляды А. И. Герцена.

Эволюция исторических взглядов А. И. Герцена.

Язык и стиль А. И. Герцена.

1. Особенности изображения человека в литературе первой трети XIX в.

В русской прозе 30—40-х годов XIX в., которая еще несет на себе печать романтизма, человек изображается главным образом как чувствующий. Его эмоции, впечатления, переживания, одним словом, реакция на определенные события является доминантой повествования. Вместе с тем романтизированное изображение человека часто связывается с изображением его действий, его внешнего поведения, психологическая подоплека которых является загадкой для окружающих. Герой часто выступает здесь как лирический. Это можно наблюдать в «Герое нашего времени» Лермонтова, повестях Бестужева-Марлинского.

2. Историзм Герцена. Самосознание героя как один из главных способов изображения человека в «Былом и думах».

В «Былом и думах» Герцена интенсивность самосознания героя-рассказчика не означает самокопания, сосредоточенности на собственных душевных противоречиях. Герой является цельной личностью, связанной в первую очередь с историей. Герцен показывает, что происходит с человеком в потоке истории, но не детализирует его душевных состояний, не описывает его переживаний, не стремится проследить душевные противоречия. Герценовскому изображению человека чужда толстовская «диалектика души». В основном его внимание обращено на социально-историческую обусловленность поведения человека, которая постигается прежде всего через активное самосознание автора. Большинство событий, встреч, поступков, как других людей, так и собственных, пропускаются автором сквозь «горнило сознания», рисуются не только с внешней стороны, но и рассматриваются в социально-историческом контексте, истолковываются как определенные знаки реальности.

3. Идеология как доминанта образа автобиографического героя «Былого и дум».

Герой (он же автор) «Былого и дум» — носитель передовых общественных устремлений, поставивший свою жизнь на службу пересоздания общества, выражающий социалистический идеал. Он противостоит типу «лишнего человека», ставшего центральной фигурой русской литературы первой половины XIX в. и воплощавшего вынужденный отказ от деятельности и борьбы. В творчестве Герцена этот тип тоже нашел свое воплощение в образе Бельтова в романе «Кто виноват?», который, подобно Онегину и Печорину, являл собой пассивный вариант дворянского протеста в эпоху николаевской реакции. Однако Герцен, в отличие от революционных демократов Чернышевского и Добролюбова, защищал «настоящих» лишних людей, подготовивших приход деятелей следующих поколений. Герценовского автобиографического героя сближает с революционными демократами установка на героическое деяние в целях социального переустройства общества.

4. Деяние как критерий ценности личности у Герцена.

Личность положительного героя для Герцена не обязательно наделяется привлекательными чертами (нельзя сказать, что Базаров очень симпатичен ему). Для него на первом месте — способность человека к деятельности на благо общества. В «Былом и думах» Герцен, рассказывая о самом себе, создавал обобщенный художественный образ русского революционера, главное в котором — его гражданственность, социально-политическая активность, неустанный поиск истины, борьба за осуществление социальных и нравственных идеалов.

1. «Сорока-воровка» и традиции «натуральной школы». Тип маленького человека. Новаторство Герцена, внесшего в повесть интеллектуальный момент.

2. Философский диспут — один из главных композиционных, обрамляющих элементов повести, выражающий диалогическое начало герценовской поэтики. Образы молодых людей, ведущих беседу, и их философские позиции («славянин» и «европеец»). Отражение споров славянофилов и западников 40-х годов. Социально-критическая позиция автора.

3. События в усадьбе Скалинских — фабульная основа повести. Рассказ в рассказе. Исповедь героини раскрывает душевное богатство и личное достоинство талантливой крепостной актрисы, гибнущей под игом барского произвола. Симпатия и «братственное сочувствие» между героями. Судьба героини как обобщающий образ задыхающегося в ярме крепостничества народа.

4. Драма в драме. Кульминация повести — эпизод спектакля, в котором повествующий актер впервые видит крепостную актрису, играющую роль Анеты. Он поражен силой и естественностью ее игры. Автор подчеркивает в ее образе протест и негодование, которые, как выяснится чуть позже, берут начало в ее подлинной судьбе.

5. Своеобразие центрального конфликта. Столкновение князя и крепостной актрисы, протестующей против насилия и произвола, находит продолжение в поступке актера, отказывающегося остаться в театре князя, несмотря на обещанную высокую плату.

6. Белинский о гуманности творчества Герцена.

1. Просветительски-философская повесть. Сатирические традиции творчества Свифта, Вольтера. Интеллектуальное начало герценовской прозы.

2. Проблема «нормы» в творчестве Герцена. Здравый смысл как главный критерий, используемый автором для обнажения социальных противоречий, для выявления патологии общественной жизни. Естественнонаучный, «натуральный», психиатрический взгляд героя-рассказчика высвобождает окружающую его действительность из ее устоявшихся форм, «остраняет» ее, показывая все ее несоответствие «норме» человеческих отношений, основанной на разумности и человечности (идеал Герцена).

3. Разные слои общества в изображении Герцена. Семья, чиновничество. Деревенский мальчик Левка как образ человека из народа. Поэтическое единение Левки с природой, человеческая отзывчивость, готовность к протесту в противовес равнодушию и бесчувствию дворянского и чиновного люда.

4. Ирония как способ сатирической типизации. Спокойная академичность тона повествования, стилизация некоторого наукообразия «истории болезни» — по контрасту с драматизмом описанного — передают иронию доктора Крупова. Аналогичную роль играет и обобщение, которое делает рассказчик-наблюдатель относительно всего человеческого рода, зараженного, с его точки зрения, безумием.

5. Автор и рассказчик. Доктор Крупов во многом выражает взгляды самого автора, но вместе с тем их позиции совпадают не полностью. Речевая характеристика героя (старомодность лексики, неуклюжее построение фраз) создает ироническую дистанцию между автором и рассказчиком. Естественнонаучный материализм доктора Крупова — образ одной из возможных точек зрения на мир, который гораздо сложнее, чем это кажется герою, и не умещается в тех координатах, которые задаются его мировоззрением.

6. Социально-критический пафос Герцена и его идеал.

В творчестве любого художника важнейшее место занимает концепция личности, отражающая его взгляды на человека, его психологию, поступки и отношение к жизни. Концепция личности в творчестве Герцена пережила значительную эволюцию, но главным в ней оставалось одно — это представление о человеке как деятеле. Какие бы разочарования ни переживал Герцен, какие бы сокрушительные удары ни наносила его идеалам и надеждам история, он не изменил своему; заветному убеждению: человек не кукла, не инструмент, не винтик в руках фатума, в его силах вмешиваться в исторические судьбы, поправлять ход истории.

В «Былом и думах» самые теплые страницы посвящены именно деятелям революционно-освободительного движения — таким, как итальянцы Гарибальди, Маццини, поляк Ворцель. Сам автор, являющийся главным героем этого произведения, также принадлежит именно к деятелям. Но деятельность Герцен понимал достаточно широко.

У И. С. Тургенева есть статья «Гамлет и Дон-Кихот», где обозначены два типа человеческой личности: Гамлет — как носитель рефлексии, анализа и скептицизма и Дон-Кихот — как идеалист-энтузиаст, натура, воплощающая революционное, самоотверженно-деятельное начало. Герцену как мыслителю начало анализа было, безусловно, чрезвычайно близко, а гамлетовский скептицизм получил выражение в образе «лишнего человека» Бельтова в романе «Кто виноват?». В этом произведении враждебная действительность оказывалась сильнее героя, который не мог найти свое место, не видел достойного поприща для приложения своих незаурядных сил. Рефлексия и ирония ставили героя в стороне от какой бы то ни было содержательной деятельности.

Роман «Кто виноват?» находится в ряду известных произведений русской литературы («Евгений Онегин» Пушкина, «Герой нашего времени» Лермонтова, «Рудин» и «Дворянское гнездо» Тургенева и др.), где изображался тип лишнего человека. Однако беда была не в рефлексии, как таковой, а в невозможности подлинного осуществления своей личности в тех давящих социальных условиях, которые существовали в то время в России. Герцен это чувствовал на собственной жизни, тем более что деятельность для его активной натуры была необходима как воздух.

Тем не менее и донкихотство оценивалось им отнюдь не однозначно положительно. Революционеров 1848г., проигравших битву за свободу, он уподоблял Дон-Кихоту не просто как деятелю, но деятелю, воплощающему утопический идеализм, питающему романтические иллюзии, которые обречены на неизбежное крушение при столкновении с действительностью.

Реалист Герцен провозглашал особое значение скептицизма и беспощадного анализа в исторически переломной ситуации, когда любое действие оказывается особо значимым и судьбоносным, и тем самым утверждал общественную ценность черт гамлетического характера, Гамлетизм не только не рассматривается Герценом как отрицательное качество личности, но, напротив, несет в себе революционизирующее начало, поскольку апеллирует к разуму, к исследованию, к реальному представлению о жизненных явлениях в противовес прекраснодушию донкихотства, с одной стороны, и слепой покорности, с другой. «Блаженству безумия» он противопоставляет «несчастие знания».

В статье «Еще раз Базаров» Герцен писал о типе, созданном Тургеневым, что в нем есть и знание, и воля. Сочетание этих двух начал, безусловно, представляется Герцену нормальным явлением, развиться которому препятствует враждебная человеку действительность. Но эта воля, эта активность находят свое осуществление именно в поступках человека, в его деятельности, которая для Герцена прежде всего важна как деятельность, направленная на социально-политическое преобразование общества, связана с освободительной борьбой, с борьбой личности за справедливость. Герцен писал: «Есть эпохи, когда человек свободен в общем деле. Деятельность, к которой стремится всякая энергическая натура, совпадает со стремлением общества, в котором она живет. В такие времена — тоже довольно редкие — все бросается в круговорот событий, живет в нем, страдает, наслаждается, гибнет...»

У Тургенева такая личность изображена в романе «Накануне» в образе Инсарова. У Герцена в «Былом и думах» это прежде всего Гарибальди, это Маццини, это Ворцель и другие деятели европейского революционного движения. Донкихотское, деятельное начало в них показано автором как героическое, утверждающее не просто достоинство, но — величие человека. Революционное деяние, самоотверженная борьба за права человека, за свободу и справедливость становится неотъемлемой чертой близкого писателю типа личности.

Интересно, что в поисках единства личного и общественного Герцен обосновывает понятие «высокого эгоизма», противопоставляя его эгоизму «узкому, животному, грязному». Деятельность, направленная на достижение общественно-политических целей, с его точки зрения, только тогда обретает смысл, когда в ней есть свобода личного творческого акта, приносящего человеку радость и придающего его жизни не только личный, но и общезначимый смысл. В этом отношении Герцен утверждал оптимистичное, героическое, по сути, мировоззрение, утверждающее жизнь на основах «трезвого знания».

«Былое и думы» несут в себе образ человека, в котором выражена прежде всего эта концепция личности - личности, гармонично сочетающей гамлетовскую рефлексию, стремление к «истине во всем объеме» и донкихотское, деятельное начало. Именно поэтому наиболее симпатичные автору исторические фигуры, запечатленные в этом произведении, становятся столь же привлекательными и для читателя.

1. Чей устный рассказ лег в основу повести «Сорока-воровка» А. И. Герцена?

2. В основании библиотеки в каком городе принимал участие А. И; Герцен?

3. Какое историческое событие А. И. Герцен считал причиной своего духовного пробуждения?

4. Почему альманах, издававшийся А. И. Герценом, назывался «Полярная звезда»?

5. Что было изображено на обложке герце-новского альманаха «Полярная звезда»?

6. В каком месте Москвы А. И. Герцен и Н. П. Огарев дали свою знаменитую клятву?

7. Что явилось причиной ареста и ссылки А. И. Герцена?

8. В каком городе Европы дольше всего прожил А. И. Герцен?

9. О ком из итальянских революционеров с восхищением пишет А. И. Герцен в «Былом и думах»?

10. В каком русском городе произошло венчание А. И. Герцена с его первой женой Натальей Александровной?

11. Назовите русские города, в которых жил А. И. Герцен во время ссылки и о которых он пишет в «Былом и думах».

12. Кто из русских революционных демократов специально приезжал в Лондон к А. И. Герцену для выяснения идеологических разногласий?

13. Назовите имя крупного русского историка, Друга А. И. Герцена.

14. Герою какого известного произведения русской литературы посвятил одну из своих статей А. И. Герцен?

15. Где в Москве находится дом-музей А. И. Герцена? В какие годы жил там писатель?

16. Где в Москве родился А. И. Герцен и что находится сейчас в этом доме? В каком из известных произведений русской литературы XX века фигурирует этот дом?

17. Где находится в Москве памятник А. И. Герцену?

18. Что В. Г. Белинский считал душой творчества А. И. Герцена?

19. На каком отделении Московского университета учился А. И. Герцен?

20. Каких европейских писателей любил и советовал перечитывать А. И; Герцен?

21. С какими событиями европейской истории связан духовный кризис А. И. Герцена и в каких его публицистических произведениях он нашел отражение?

22. Как отнесся А. И. Герцен к польскому восстанию 1863 г.?

23. С каким известным героем русской литературы сравнивает себя А. _:И. Герцен?

24. Кто из великих русских писателей чрезвычайно высоко ценил А. И. Герцена?

25. Какой эпиграф был взят для журнала «Колокол»?

1. Историю крепостной актрисы поведал А. И. Герцену великий русский актер М. С. Щепкин, который слышал, ее от одной из крепостных актрис графов Каменских.

2. При непосредственном участии А. И. Герцена в 1837 г. была основана библиотека в г. Вятке, где он находился тогда в ссылке. На торжественном открытии А. И. Герцен произнес речь о значении книги и библиотеки в истории человеческой культуры. Теперь Кировская областная научная библиотека носит имя А. И. Герцена.

3. Восстание и казнь декабристов.

4. Герцен взял это название у одноименного альманаха, редактировавшегося К, Ф. Рылеевым и уничтоженного Николаем I. Таким образом он устанавливал связь между декабристами и собой, подчеркивал преемственность в революционном движении.

5. На обложке альманаха изображены профили пятерых казненных декабристов.

6. На Воробьевых горах.

7. Ложное обвинение в распевании; «пасквильных» песенок, порочащих царскую фамилию.

8. В Лондоне.

9. О Гарибальди и Маццини.

10. Во Владимире.

11. Пермь, Вятка, Владимир, Новгород.

12. Н. Г. Чернышевский.

13. Т. Н. Грановский.

14. Герою романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» Базарову.

15. Дом-музей А. И. Герцена находится в доме № 27 по улице Сивцев Вражек. В XIX в. это был район аристократических переулков Арбата, где издавна селилось русское барство. Дом принадлежал его отцу, знатному московскому дворянину Ивану Алексеевичу Яковлеву. Герцен поселился здесь в 1843г., после второй ссылки, и прожил до 1846 г.

16. Герцен родился на Тверском бульваре, в доме, принадлежавшем его дяде А. А, Яковлеву. Теперь здесь находится Литературный институт, главный корпус которого (где родился писатель) сохранился с XVIII в. Дом этот фигурирует в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита». В нем находится писательский ресторан под названием «Грибоедов».

17. Памятник Герцену находится на территории Литературного института перед домом, где родился писатель.

18. В. Г. Белинский считал душой творчества А. И. Герцена гуманность.

19. А. И. Герцен учился на физико-математическом отделении.

20. Шекспира, Гёте, Байрона.

21. Духовный кризис Герцена связан с революцией 1848 г. во Франции и Италии, закончившейся поражением. Свои впечатления и раздумья по поводу этих событий он выразил главным образом в двух произведениях — «Письмах из Франции и Италии» и «С того берега».

22. Герцен поддержал польских повстанцев.

23. Герцен сравнивает себя с героем комедии А. С. Грибоедова Чацким.

24. Л. Н. Толстой.

25. «Vivos voco! Зову живых!»

А. И. Герцен в русской критике: Сб. статей. 2-е изд., доп. М., 1953.

А. И. Герцен // Русские писатели 1800—1917. М., 1989. Т. 1.

Айхенвалъд Ю. Герцен // Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. М., 1994.

Бабаев Э. Г. Художественный мир Герцена. М., 1981.

Булгаков С. Н. Душевная драма Герцена // Булгаков С. Н. Соч.: В 2 т. М., 1993. Т. 2.

Веселовский А. Герцен-писатель. М., 1909.

Володин А. И. Герцен. М., 1970.

Герцен в воспоминаниях современников. М., 1956.

Гиллельсон М. И. и др. А. И. Герцен: Семинарий. М.; Л., 1965.

Гинзбург Л. «Былое и думы» Герцена. Л., 1957.

Гинзбург Л. О психологической прозе. Л., 1991.

Гурвич-Лищинер С. Д. Творчество Герцена в развитии русского реализма середины XIX века. М., 1994.

Гурвич-Лищинер С. Д. Герцен на пороге XXI в. // Вопр. лит. 1996. Вып. 5.

Елизаветина Г. Г. «Былое и думы» А. Г. Герцена. М., 1984.

Кантор В. Александр Герцен: Запад и Россия, революция и литература // Кантор В. «...Есть европейская держава». Россия: трудный путь к цивилизации: Историософские очерки. М., 1997.

Лотман Л. М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века. Л., 1974.

Пехтелев И. Г. Герцен — литературный критик. М., 1967.

Прокофьев В. Герцен. 2-е изд. М., 1987.

Розанов В. В. Герцен // Розанов В. В. О писательстве и писателях. М., 1995.

Страхов Н. Н. Литературная деятельность А. И. Герцена // Литературная критика. М., 1984.

Татаринова Л. Е. А. И. Герцен. М., 1980.

Туниманов В. А. А. И. Герцен и русская общественно-литературная мысль XIX в. СПб., 1994.

Чуковская Л. «Былое и думы» Герцена. М., 1966.

Эйдельман Н. Я. Герценовский колокол. М., 1963.

Эйдельман Н. Я. «...И факты, и слезы, и хохот, и теория...» (А. И. Герцен «Былое и думы») // «Столетья не сотрут...». М., 1989.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки