Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Другая недавняя публикация обновляет мою веру в гуманность людей. Издательство  "Иэн Фолкнер паблишинг" только что издало книгу "Ад приветствует вас": это  корреспонденция одного английского общества "Лайфлайнз"" (Спасательные тросы).

Члены этого Общества переписываются с американскими смертниками. В Америке ждут  не год, а иногда десятилетие, когда их убьют электрическим током, газом, петлей  или уколом снотворного. Читая эти письма, понимаешь, что все равно - повесят ли  осужденного за десять секунд или за десять минут. Неимоверная жестокость  наполняет бесконечный промежуток между приговором и исполнением. Садист ли палач  или добряк - все равно это ужасно. Только в оперетках Гилберта и Салливена безо  всякого содрогания герои составляют список зануд, которых так хочется казнить.

Семидесятипятилетие журнала "Вог"

"Вот Дези и Лилли, ленивые и глупые, гуляют на набережной и обсуждают, какие  моды были и какие будут". Семьдесят лет назад музыка Уильяма Уолтона и дурацкие  стихи поэтессы Эдит Ситуэлл ошеломили публику и взбесили критиков заискиванием  перед модной передовой публикой. Но композиция "Фасад" стала классикой; Дези и  Лилли еще живы и до сих пор говорят только о модах. Я вдруг вспомнил музыку  Уолтона и стихи Ситуэлл, когда посетил выставку, которая открылась в Королевском  колледже искусств: семьдесят пять лет журналу "Вог"", то есть "Моды"". Там я  увидел фотографию поэтессы Ситуэлл: она лежала как будто в гробу, вся спеленутая  черным саваном. Ее вытаращенные глаза и чудовищный нос (по сравнению с которым  орган Гоголя кажется приплюснутым) внушают и жалость, и смех, и раздражение. У  нее было мало таланта, полное отсутствие красоты, минимум даже человеческого, но  ей удалось увековечить свои слова, свой голос и образ. Чем? Позой перед  фотографом, волшебными силами журнала "Вог", который уже семьдесят пять лет  одевает и раздевает англичанок - красавиц, заурядных и дурнушек, - превращая их  во властительниц мод.

Чем глубже я всматривался в экспонаты, тем больше меня поражало значение  журнала, великих портних и фотографов. Совместными усилиями они не столько  отражали Англию и женщин высшего света, сколько создавали их. И еще изумительнее  физическая гибкость женщин: они умели с каждым поколением подвергаться  радикальным метаморфозам - не бабы, а бабочки. Фотографии из журнала выставлены  в хронологическом порядке. Во время первой мировой воины, когда еще не увяли  роскошные семипудовые Венеры, манекенщицы стояли как статуи, не то что одетые, а  задрапированные в бесконечные ткани, которые тянулись по всему залу. После войны  вдруг появились тощие, подвижные девушки без бюста и без задниц: куда исчезли  плоть и волосы? Исчезли и изящные легавые собаки, женщина двадцатых годов,  взбудораженная кокаином, прыгала в спортивный автомобиль и исчезала. Через  десять лет ее сменяет мускулистая амазонка в мужском костюме: у нее волосы - как  шлем, и она держит мундштук как копье. Потом фотографы будто отучились  фокусировать: среди развалин военного Лондона всплывают сентиментальные и  эротические контуры безвременно овдовевших красавиц. Они ежатся в огромных  шинелях, болтаются на опустелых платформах. Ресницы, огромные, как у верблюда,  зазывают современных Русланов или Тристанов. Но и эти женщины улетели как феи. В  начале пятидесятых годов вернулась жесткость тридцатых, мода как будто слушала  Мандельштама: "Роговую мантию надену, / От горячей крови откажусь, / Обрасту  присосками и в пену Океана завитком вопьюсь".

Тут я испытал настоящую боль. Ведь мое детство исковеркали такие вот женщины в  роговых мантиях, которые всегда указывали и поучали. Как все англичане, которые  стали взрослыми к началу шестидесятых, я все еще благодарю моду за то, что она  смела с лица земли этих серых мегер. Неизвестно откуда появилось новое племя:  длинноногие, как жирафы, с вьющимися волосами до пояса, даже в туманном Альбионе  они как будто не нуждались в одежде. Выражение лица больше не играло роли: в  моде центр женской тяжести сдвинулся к промежности. Именно тогда журнал "Вог"  стали читать и мужчины.

Сегодня мы все изгнанники рая шестидесятых годов. Мода отомстила: появились  манекенщицы с квадратными лицами и страшными когтями, сердитые, как тигрицы в  заточении. Фотографы и дизайнеры тоже мстят, издеваются. Последние современные  экспонаты удручают. Талантливый фотограф лорд Сноуден (его карьере не помешал  тот факт, что он шурин королевы) тщательно вымыл шампунем дородную рыжую свинью  и сфотографировал ее с той же любовью, с какой он раньше снимал ведущих красавиц  лондонских балов. Конец "Вога" похож на конец "Скотного двора" Оруэлла: людей  уже не отличишь от свиней.

Покинув выставку, я долго стоял перед манекенами, которые были одеты в новые  "творения" самых известных дизайнеров. Все до последнего издевались. Вот женщина  одета в твердые диски, отделанные войлоком: швов нет, есть гайки. Следующий  манекен изображает женщину, будто чудом вырвавшуюся из рук Джека-Потрошителя. У  третьего на одной ягодице - принцесса Диана, а на другой - принц Чарльз: при  ходьбе принц и принцесса целуются. Конечно, все эти модные "творения"  одноразовы: всех удивишь за один вечер, а потом выбросишь. Раньше отдавали  платье благодарным горничным, сегодня же любая прислуга откажется от этой чести.

Может быть, "Вог" уже обречен. В университете феминистки требовали изъятия  журнала. Когда я вышел на улицу, то с облегчением увидел, что в Гайд-парке  совершенно нормально одетые "Дези и Лилли" продолжали обсуждать моды, не  соблазняясь чудовищным перегибом "Вога".

 "Едоки" опиума

"Фантастическую симфонию" написал не Берлиоз, а Берлиоз плюс что-то, то есть  Берлиоз под влиянием опиума. Иногда меня одолевает сомнение, возможно ли любое  искусство без вдохновляющей жидкости. Есть, конечно, и естественные, и  искусственные стимулы. Американский роман, кто спорит, без виски неосуществим,  Заболоцкий плюс красное "телиани", композитор Глазунов, тонущий в алкоголе,  обогащали русскую культуру. Зато Мандельштама вдохновлял адреналин страха, и  поэзия Цветаевой пропитана бьющими через край гормонами. Даже этот скромный  текст без четырех чашек крепкого кофе остался бы мертворожденным.

Кофе - да, опиум - нет, считают сегодня. Сам я всего раз попробовал опиум.

Невыносима зубная боль, еще невыносимее - гнев зубного врача, когда ему звонят в  воскресенье. Был июль, в саду лепестки опадали с головок мака, как раз подоспел  опиум. Я сорвал головку и съел ее как салат, вместе с белой жидкостью.

Шестнадцать часов я спал мертвым сном и проснулся, удивленный, как Лазарь.

Зубной боли не было, но и вдохновения не было.

Раньше в Англии глотали опиум как аспирин. В тринадцатом веке главным продуктом  Линкольншира был опиум. И мало кто в Европе возмущался, когда принимали опиум  или морфий. Что общего у Шерлока Холмса и Анны Карениной? Оба - морфинисты.

Английских романтических поэтов представляют себе здоровыми, почти спортивными  скитальцами. В действительности их творчество, как музыка Берлиоза, опиралось на  опиум. Самое мечтательное, самое сочное стихотворение на английском языке - это  "В Ксанаду Кубла Хан построил...", которое приснилось Сэмюэлу Колриджу под  влиянием опиума. Стихи вдруг обрываются: к нему постучался "человек из деревни  Порлок", и опиумный сон моментально померк. С тех пор деревня Порлок слывет  презренным гнездом обывателей.

Лучшие стихи у Теннисона и Элизабет Баррет Браунинг были созданы с помощью  лауданума, опиума, разведенного в алкоголе. Но из всех романтиков-наркоманов  самый знаменитый Томас Де Куинси, который написал шедевр романтической прозы,  "Исповедь англичанина - любителя опиума". К сожалению, это шедевр, который все  признают, но никто не читает. Беспорядочные наркотические мысли, полутрезвые  размышления, смесь автобиографии и комментариев должны были остаться  профессиональной тайной больного и психиатра. Томас Де Куинси - один из тех  писателей, которого интереснее толковать, чем читать.

Издательство Йейльского университета недавно опубликовало книгу профессора  английской литературы Джона Баррела "Инфекция Томаса Де Куинси - психопатология  империализма". Джон Баррел уже не старается убедить современного читателя, что  можно с наслаждением читать "Исповедь" Де Куинси. Он ищет истоки наркомании Де  Куинси и связывает его болезненные сны с патологией английского империализма.

Англичане тешатся мыслью, что их, здоровых европейцев, растлевали опиумом злые  китайцы - ну, бред того же сорта, что и байки про еврейских шинкарей, спаивающих  украинцев. В реальности наоборот. В здравомыслящей китайской империи  пользоваться опиумом было строжайше запрещено. В тридцатых годах прошлого века с  помощью флота англичане заставляли китайские города принять и Библию и опиум.

Издержки миссионеров оплачивала продажа опиума, который культивировался в  индийских областях Британской империи.

Но Де Куинси думал иначе. В детстве у Де Куинси была глубокая травма: у него  умерла сестра, он остался наедине с ее бездыханным телом и пальцем тронул там,  где не надо. Всю жизнь он старался опиумом глушить свою вину, в его сновидения  врывались образы чудовищных китайцев, которые угрожали ему в Англии неописуемыми  мерзостями. Де Куинси помогал создавать идеологию империализма, утверждая, что  обитатели восточных стран выродились и стали недостойными жизни. Конечно,  империалисты даже и без опиума могли додуматься до такой идеи. К примеру,  русский конкистадор Николай Пржевальский, предпочитавший опиуму и алкоголю  казаков, в одной главе, которую советское издательство изъяло из его книги,  рекомендует физически уничтожить всех монголов и тибетцев и населить их земли  казаками. Но Де Куинси своим наркологическим бредом представляет век империй в  новом свете, как век психически нездоровый. Не следует ли из этого, что  пользоваться опиумом можно разрешить одним лишь стихотворцам и композиторам?    Готические повести  Тот, кто в первый раз приезжает в гости к английскому или еще лучше к  ирландскому лорду в те помещичьи дома, которые еще не совсем развалились,  поймет, почему готическая повесть до сих пор здравствует в нашей литературе.

Гость богатого лорда с трудом жует странные, скудные, полухолодные блюда при  тусклом освещении и в почти безмолвной компании; дети хозяев упрятаны от гостя в  каком-то отдаленном флигеле; в средневековой ванной он напрасно ждет горячей  воды и всю ночь страдает от бессонницы: дует из окон, на крыше ухают сычи и  филины, и крысы снуют по чердаку, опрокидывая заброшенную мебель. Утром гость  стряхивает с одежды чердачную пыль, глотает прогорклый кофе и чувствует себя  так, как если бы он вечер и ночь провел у проголодавшихся вампиров.

Конечно, приехавшему в субботу гостю в воскресенье перед отъездом не миновать  утренней службы в местной церкви. Литургия и проповедь дадут ему понять, что  англо- ирландская знать до сих пор трепещет от ужаса перед святой инквизицией и  всей суеверной тиранией римской католической церкви.

Как же после всего этого не появиться богатой готической литературе? Сегодня  традиция еще живее, чем когда-либо. Средневековое варварство пугало классический  ум восемнадцатого века, и писатели-романтики начали наслаждаться своим испугом,  превращая его в истинный восторг, и зашли так далеко, что все мы оказались во  власти призрачного, подсознательного и смертельно опасного мира мстительных  фантомов, сатанинских румынских князей и ненасытных русалок. Конечно, в этот  одержимый жанр внесло свой вклад также исследование фольклора, но и в железный,  и в атомный века наша литература одинаково нуждается в нематериальных ужасах, не  подлежащих анализу.

Возьмите, например, Томаса Харди, может быть, самого великого из английских  романистов после Диккенса. В его романах сплетаются жестокие легенды западной  Англии с пессимизмом Шопенгауэра и с грустной восприимчивостью английского  романтика. Когда он сгущает трагическую любовную фабулу своих романов в  готическую повесть, получаются одновременно и пародия на собственное творчество,  и его квинтэссенция. В повести "Барбара из рода Гриб" найдешь всего Харди в  шаржированном мире. Аристократка-героиня страстно влюбляется в мещанина, тот  изувечен, она бросает его и выходит замуж за нелюбимого аристократа, который  садистски мучает ее, заставляя молиться на статую изувеченного возлюбленного.

Смешно, как от хорошей пародии, но в то же время неумолимые трагические законы  любви проступают здесь резче, чем в романах Томаса Харди.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат современная россия, реферат по литературе.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата